– Кошмар, – завелась дочка начальника. – Неужели нельзя объяснить этим тупицам, что стихи – о смысле нашей жизни? Что помойка – не конкретный мусорный бак, не сто баков, а жратва вообще, одежда вообще? «Заплесневелый» же и «обноски» нужны автору, чтобы все несознательные люди сами себе стали противны. Мы губим себя вещизмом. Подумаешь, «венец», «душа». Это же поэзия, в ней можно так обозначать высокое человеческое предназначение. Главное, что мы не соответствуем званию… Ну, пусть это звание венца творенья.

– Или звание строителя коммунизма? – прищурился хозяин.

Спорщица восприняла это состояние его век, как приглашение к долгому интересному разговору. Сестра, как признак запредельного опьянения кузена. Она грубо выволокла подругу на улицу и долго внушала ей, что дурацкие стихи лучше забыть. Какое там! Ценительница поэзии собиралась читать их всем и каждому, нести в массы и растолковывать великий смысл. Пришлось требовать с нее клятву – ни звука об этой антисоветчине она не скажет, чтобы не посадили ни сестру, ни брата. Последовало бурное: «За прекрасное и настоящее не сажают». В ответ угрожающее: «А ты имеешь представление, что у автора в стихотворении впереди или дальше? Еще не хватало нам в Воронеже прослыть диссидентками и вылететь из института. Словом, мы с тобой здесь не были. Никто ничего не читал и не слушал. Я буду на этом настаивать, брат тоже, поверь. Чьи стихи? Твои»? Присваивать себе чужие гениальные строки подружка наотрез отказалась. Они шли по заснеженной улице молча и злились друг на друга, как никогда раньше. Вдруг две толстые молодые бабы, в бесформенных пальто и шалях, плотно увешанные тюками, заявили, что они «с Праги». Подружки разом вообразили, как эти тетки являются из столицы Чехословакии, и прыснули. Обе понимали, что смех уничтожает размолвку, и от этого веселились безудержно. Вскоре они уехали и никогда не вспоминали ни про пьяного молодого человека с его четверостишьем, ни про измученных баб.

Вернее, не говорили о них. Но девушка, в которой был загублен порыв сеятельницы разумного, доброго, вечного, в свой срок заявила дочурке Валюше, что реализоваться порядочный умный человек может везде, но в Москве это делать интереснее. О том, что такому выводу способствовал выпивающий средь бела дня красивый знаток антисоветских стихов, который то ли диссертацию писал, то ли дважды в неделю таскал по Подмосковью группы выходного дня, она, разумеется, не сказала. И правильно сделала. На дворе уже бодро топтался и выбирал, куда шагнуть, двадцать первый век. Честолюбивая Валентина стала дипломированным менеджером и сама рвалась в столицу. Разумеется, мать не стала ее отговаривать.

Однако, несмотря на свои столичные завихи, она костьми бы легла, чтобы не отпустить Валентину из дома, если бы узнала, что та собралась в Москву с выпивающим средь бела дня красивым знатоком поэзии серебряного века. Парень то ли диссертацию писал, то ли дважды в неделю показывал Воронеж и окрестности всем желающим. Но дочь умолчала о знакомстве с этим типом. И тоже правильно сделала.

Валентина и Андрей были похожи не чертами лиц, но обликом: рыжеволосые от природы, худющие, высокие, в тертых джинсах и объемных кроссовках. И еще какие-то встрепанные, будто только что проснулись и еще не соображают, где и зачем. Это обоих сильно молодило. Слишком сильно. Назначенный день отъезда приближался, и они занимались главным делом – стояли в магазине электроники в Воронеже, разглядывая ноутбуки. Целый год вдвоем копили на самый дешевый. И вот день настал – хватало. Ехать в Москву без своего компа ребята считали идиотизмом. Им предстояло незаметно внести приобретение в комнату Андрея, подключиться к интернету и заняться поисками жилья в другом городе. Родители их не поняли бы – отдавали каждому последние невеликие деньги в уверенности, что чадо снимет комнату и благоразумно положит остатки в сбербанк на экстренный случай. Разве перед такими важными мероприятиями игрушки покупают? Знай отец Андрея, что сын намылился в столицу с подружкой, не дал бы ни копейки. Исход ясен – за неделю все промотают и вернутся, как побитые собачонки.

Вместо того чтобы внять родительским советам, Валентина и Андрей решили снять двухкомнатную квартиру. Рассуждали, как им представлялось, здраво. Только этот вариант мог стимулировать их на всяческие подвиги ради человеческого, а не тараканьего житья в коммуналке или унылой однушке, которую хозяин сдает на лето, пока сам бомжует. Укрывшись у Андрея, они сначала целовались, потом чаевничали, затем, договорившись в такой ответственный день даже не ложиться рядом – некогда, приступили к поискам. Первый же звонок в агентство обогатил их поверхностными, но шокирующими знаниями про комиссию, залог, аванс, оплату за полгода вперед и стоимость аренды в центре. Быстренько снизили запросы и переключились на спальные районы ближе к конечным станциям метро. Но и там получалось, что сразу надо было заплатить тройную цену. Опять поцеловались немного. Стойко застегнули то, что, будто само и нарочно расстегивалось в одежде. Съели по бутерброду. И продолжили.

Умные люди долго ничего стоящего подобрать не могут, хотя имеют возможность смотреть квартиры на месте. А дуракам опять повезло. Безотказно работает правило. За полчаса Валентина и Андрей выслушали три насмешливых отказа. Дескать, вы, молодые люди, в разуме? Сначала доберитесь, Воронеж не Владивосток, а потом уж разговаривать будем. Арендодатели желают видеть и допрашивать тех, кому, может статься, вверят недвижимость. Зато в четвертый раз авантюристы нарвались на семнадцатилетнего «частного маклера» – друга сына хозяйки квартиры. Тот поспорил на бутылку пива, что сдаст «зависшую», уже проклинаемую агентством частную собственность за пять дней. Сдал Валентине и Андрею по телефону за день. Благородно, без комиссии, только с залогом. «Будет договор»? – пискнула девушка. «Само собой, распечатан из инета, как у всех», – ответил уникум и велел завтра приезжать с вещами и деньгами. «Только послезавтра», – сказал Андрей. «Не позже, а то уплывет», – постановил обалдуй уже вполне риэлтерским тоном. На том и распрощались до скорой встречи. Влюбленные на радостях доскакались по комнате до того, что еле успели выключить и засунуть под диван счастливый ноутбук – отец Андрея открывал дверь своим ключом.

Ребята заранее договорились с приятелем о том, что в Москву их отвезут его дедушка с бабушкой. Старики торговали там, на юго-западе, овощами, фруктами, ягодами, зеленью. Всем, что удавалось вырастить в своем громадном огороде да еще арендованном под картошку участке. Был конец мая. Они могли накормить столичный люд только парниковыми огурчиками и клубникой. В цену входили, конечно, поборы участкового мента («То есть, извиняюсь, полицая», – ехидно цедил дедок) и оккупировавших юг города восточных людей. Поэтому выходило не намного дешевле, чем в магазине. Но густой естественный загар, натруженные руки и бойко произнесенное «только что с грядки» и «зачем в воронежской области на нашей-то почве удобрения» действовало на московских хозяек безотказно.

Валентине и Андрею надо было добраться на автобусе до большого пригородного села и ждать на остановке. Денег с земляков и друзей внука люди решили не брать, пусть молодежь треплется и не дает старику уснуть за рулем. Но в последний миг сдались и окупили «бензин в один конец». Узрев ржавые зеленые «Жигули» на обочине, путешественники сказали друг другу, что и этого много. А уж когда заглянули внутрь, хихикающим шепотом посовещались, не требовать ли оплату за согласие ехать. Багажник машинки наполняли огурцы, а на сиденье громоздились ящики с клубникой. Поэтому сумкам надлежало лечь под ноги, а пассажирам вдвоем забиться в угол, где и одному было тесно. Сначала они изловчились, как могли, и Валентина устроилась на коленях Андрея. Казалось, пространствовать так ночь – мечта влюбленных. Но через несколько километров парень смущенно забормотал, что больше не выдержит. Девушка кивнула и попыталась соскользнуть в щель между возбужденным любовником и деревянной тарой. Тогда ей показалось, что она до смерти не забудет ощущений от этого акробатического этюда: джинсы целостности не теряли, а плоть явно сдиралась с бедра до кости.