- Не надо, оставь, - прибежала Ирма, - я сама потом уберу.
- Нет, это должны делать мы, ее дети. Наш последний долг, - упрямо возразила Пиркко и вдруг добавила: - Теперь мы ничем не можем помочь. А надо же что-то делать. Надо как-то забыться. Я не могу ничего не делать.
Олави поехал в церковь договориться об отпевании. Он прихватил с собой и детей, чтобы они не мешались в доме. Дед сидел на кухне один и смотрел в окно. Лицо его ничего не выражало.
Сочельник
Перевод Л. Виролайнен
Директору фирмы было лет тридцать, не больше. Он следил за своей внешностью: смачивал лаком черные волосы, чтобы они еще больше блестели, и завивал длинные баки. Для него в подвале отгородили матовым стеклом нечто вроде конторки в четыре квадратных метра. Перед нею за письменным столом сидела секретарша, молоденькая девица лет шестнадцати-семнадцати с неожиданно грубоватым мальчишеским голосом. Со стороны могло показаться, что у нее вроде бы как голос ломается, а на самом деле она просто подражала своим сверстникам мальчишкам, потому что с девушками такого не происходит. И одевалась эта девица довольно странно: либо носила желтую юбку-колокол и туфли на шпильках, либо длинный балахон и тапочки. Смотря по настроению. Она не могла долго усидеть на одном месте, то и дело вскакивала, вертелась и крутилась, всплескивая юбкой и показывая тонкие ножки.
Аренда этого помещения обходилась хозяину в двести двадцать марок за квадратный метр. Довольно дешево и выгодно. Нов подвал на машине никак не въедешь, и ежу понятно. Поэтому рабочим приходилось поднимать товар на своем горбу по лестнице до первого этажа, потом протаскивать через дверь на улицу, что тоже непросто, и наконец нести до машины. Машина была в некотором роде чудом техники, одна из разновидностей автофургона. Как уж хозяину удалось раздобыть такое, уму непостижимо. Мотор в ней находился под сиденьем, а кабина водителя была вынесена далеко вперед. У сидящих в ней появлялось ощущение, будто их выдворили на улицу. Поставить ее на ночь было негде по той же самой причине - в подвал не заедешь. Вот она и торчала всю ночь напролет на улице поблизости от конторы, благо что опасаться за ее сохранность не приходилось. Уже с месяц стояли трескучие морозы, и заводилась она каждое утро с мучениями. Снега еще не было, до самого сочельника так ни разу и не выпал. В газетах писали, что рождество нынче будет бесснежным. И верно, сочельник уж на дворе, а ни одной снежинки.
Машину водил Косонен, молодой парнишка, почти ровесник секретарши. Мелкие фирмы охотнее принимают на работу юнцов: они так рвутся сесть за баранку, что работают на чистом энтузиазме; платят им за работу гроши, одно название - зарплата.
- Ну, поглядим, дадут ли нам премию в честь праздника,сказал Косонен, потирая руки в предвкушении. - Во всех фирмах дают. А в некоторых еще и тринадцатую зарплату выплачивают. Нам-то на это особенно рассчитывать нечего. Застряли наши денежки в сейфе у хозяина, как рукав Лефстрема. Помнишь беднягу? Так и не смогли открыть дверцу, пришлось везти на завод. Вместе их, родненьких, на грузовик и взгромоздили. Лефстрем возлежал на сейфе, с комфортом его отправили. Впрочем, это тебе не рождественская сказка.
Грузчик Куяла, с которым обычно разговаривал Косонен, причем разговоры эти походили на монолог, был лет на десять старше, родом из Сало. Он жил в Хельсинки всего два года. Прошлой весной его уволили, и он два месяца ходил в безработных. На стройку его не взяли. Квартирная хозяйка его днем работала и не заметила, что он целыми днями либо сидел в читальном зале, либо прохлаждался дома. Когда подошло время оплачивать жилье за третий месяц, деньги у него кончились. И пришлось рассказать ей, в какую беду он попал. Старушка моментально раздобыла ему это место, поскольку хозяин фирмы доводился ей племянником. И жалованье ему положили плевое, как и всем, 32000 марок в месяц. Из них десять тысяч нужно было отдавать хозяйке и еще несколько тысяч уходило на разные налоги.
Куяла тоже сильно сомневался, что им выдадут премиальные в честь праздника. Если б хотели, давно бы уж выдали.
Директор с самого утра еще не появлялся, девица была в конторе одна. Она оформила по телефону заказ на доставку товаров, дала им список, и они начали грузить товар: наборы для писем с изображением кинозвезды на обложке, конверты, бумажные салфетки, гигроскопическую вату и прочую дребедень. Машина рванула с места, Косонен водил лихо, сокращая дорогу всеми правдами и неправдами и нещадно ругая при этом проходящий транспорт вместе с его водителями и их родословной. Иногда он горячо спорил сам с собой, и Куяла становилось особенно не по себе, точно он нечаянно подслушал тайну спящего:
- Пойти надо, но только не с этим слабаком Эйкой. Тут нужен человек посильнее. Чтоб под орех разделал. У Элен надо навести шороха. Верно я говорю?
Куяла молчал как рыба, и Косонен даже не подозревал, что говорит вслух.
Они развезли гигроскопическую вату по парфюмерным магазинам, в которых работали хорошенькие, как куклы, продавщицы. Но, к сожалению, девушки не снисходили до разговоров с работягами. Боялись, может, что краска с лица осыплется. Косонен, уходя, как заведенный повторял одно и то же:
- Счастливого рождества и Нового года.
- И вам того же! - вторили ему.
Голоса были монотонные и скучные, как правила хорошего тона.
Зато дамочки из магазинов канцтоваров держались значительно проще, но и тут возникало препятствие для знакомства: они крутились, как белки в колесе, бывало, и подпись под документом не сразу выудишь. Куяла в ожидании степенно разглядывал почтовые открытки. Он как-то не решался заговаривать с дамочками еще и потому, что за прилавком стояли, как правило, две продавщицы - одна молодая, другая старая, молодая, старая... А вдруг это мать с дочерью? Вот и ломай тут себе голову.
...Они снова поехали в контору грузить машину. Директор, разумеется, так и не появился. Секретарша взахлеб болтала по телефону с какой-то подружкой, не обращая на них ни малейшего внимания. Если бы на проводе был парень, она бы без конца хохотала и извивалась, точно угорь, или, наоборот, что-нибудь тихо сюсюкала, что, если даже очень захотеть, не услышишь.
