Сантавирта, как и подобает в торжественных случаях, облачился в черный парадный костюм. И теперь он изнывал от жары и ужасно потел. Всякий раз, как капелька пота стекала с ресниц в глаз, жених резко моргал. Правой рукой он страстно сжимал локоть Регины, и лишь когда ему нужно было нарезать мясо, Сантавирта, нервно озираясь, как можно незаметнее отводил свою руку.
Старик Лаке трем трещал без умолку, заполучив наконец бесплатных слушателей. Жених для виду важно кивал головой и явно невпопад многозначительно произносил:
- Да, да. Вот именно.
Он больше смотрел на Регину, в особенности на ее распущенные рыжие волосы. Волосы блестели, как медная проволока, и, едва солнечный луч касался затылка девушки, словно загорались огнем.
Старик взахлеб рассказывал об ужасном шторме, бушевавшем в Хельсинки когда-то, чуть ли не в прошлом столетии.
- Страшно вспомнить, в парке Старой церкви с корнем вырвало все большие деревья. Наутро я специально ходил смотреть, как рабочие пилили их на части, чтобы легче было вывезти. Сам я жил тогда в районе Кайвопуисто, так у нас просто камни катились по улице, камни величиной с кулак. За всю свою жизнь не видел ничего подобного. А на берегу что творилось, перкеле! {Финское ругательство. (Здесь и далее примечания переводчиков.)} - волны швыряли и колотили парусные лодки до тех пор, пока не искрошили их в щепки. И тут ко мне подходит этот Сьеблом и умоляет, чтобы я затопил его лодку. Я тут же кинулся вплавь, взобрался на мачту и лихо опрокинул лодку. Она у меня затонула как миленькая, только конец мачты торчал. Этот Сьеблом в награду пообещал, что возьмет меня с собой в Порво и разрешит управлять яхтой. Но потом, когда попытались поднять ее, оказалось, - черт возьми! - что кто-то уже успел это сделать до нас. Никакой лодки-то и нет, одна палка торчит, воры вогнали ее в песок для отвода глаз.
Вскоре, к счастью, другой капитан дальнего плавания, Бломберг, поплыл на своей яхте, так он взял с собой Сьеблома, а Сьеблом прихватил меня. Капитаны всю дорогу пьянствовали под палубой, в каюте. Пришлось мне и штурвал вертеть, и парусами управлять. А был-то я тогда всего-навсего одиннадцатилетним мальчишкой. Бывалый, правда, много раз уже под парусом ходил, но в сторону Порво как-то не доводилось. Завидев издалека скалу, я орал во всю глотку, с какой стороны обходить, а они мне снизу кричали справа или слева. Слава богу, деды-то знали путь назубок. Наконец мы причалили к пристани Порво, и тут этот Сьеблом вдруг заявляет, что он и не собирается сходить на берег. "Что о нас подумает твоя мать, а, Бломберг? Мы же в стельку пьяные". - "Пятнадцать лет, как ее уже нет в живых", - отвечал Бломберг. "Бог мой! Неужели она уже скончалась?!" - "Давай, старина, хоть навестим ее могилу, раз уж мы приехали". - "Нет, нет, лучше от греха подальше. Мы же накачались!" - "Ну тогда пусть это сделает за нас мальчишка". И мне пришлось бежать, а кладбище, как назло, было на горе. Не знаю уж, каким чудом я ухитрился сразу найти могилу...
- Папочка, теперь поешьте немного, - ласково прервала Регина, - остынет ведь.
- Нет, я больше не хочу есть, - упрямо заявил старик.
- У папы превосходная память, - почтительно сказал Сантавирта.
- Должна быть превосходная, в моем-то возрасте. Иначе не упомнить все старые дела. Ха-ха... Да, так о чем это я? На обратном пути старики наперебой вспоминали страшные истории, причем по пьянке несли одно и то же. И вот что я услышал о Белмане...
- Уж не о знаменитом ли поэте? - вежливо осведомился Сантавирта.
- А ты откуда знаешь? - удивился старик.
- Слышишь, Мауно, папочка с тобой уже на "ты". Как это мило! обрадовалась Регина.
- Само собой разумеется, - преисполнился важности Сантавирта.
- Папа, кофе остынет, - напомнила Регина.
- Что? - спохватился старик. - Кофе? Разве у меня есть кофе?
- Ну да, я ведь только что налила вам.
- Почему ты мне сразу об этом не сказала?! - рассердился старик.
- Но папочка так увлекся рассказом, он бы все равно не услышал.
- Папа, выслушайте нас, пожалуйста, - торжественно начал Сантавирта и многозначительно улыбнулся Регине. Девушка смутилась и испуганно посмотрела на него, но тут же отвела взгляд и так вперила его в сахарницу, что из нее даже вывалился кусочек сахару. - Мы с вашей дочерью надумали пожени...
- Ну и потеха была однажды. Мой брат Аларик вышел в море, - не замечая ничего вокруг, болтал старик. - За ним такая слава шла, что, когда он причалил в порту Хиеталахти, встречать его сбежались все наши полицейские, и ребята тут же, сойдя на берег, сцепились с ними. После долгого плавания у них всегда руки чесались, дай только поколотить полицейских, уже в море они предвкушали эту минуту. Драка завязалась прямо в порту. Перкеле! Это было настоящее побоище, - устрашающе вращая глазами, плел старик. - Фараонам удалось заманить драчунов на участок. Но тут все снова сцепились, и на сей раз ребята взяли верх - у себя "дома" полицейские порастеряли пыл, да и зрителей не было, чтобы подзадорить. Ребята впихнули их в околоток, заперли на замок, поручили какому-то сопляку отнести ключ в полицейское управление, а сами уплыли. Тут такое началось! Все фараоны бросились на участок Пунавуори, причем самый главный ехал на извозчике, а команда бежала рядом. Ну и потеха была, скажу я вам, - собственными глазами видел. Они окружили здание полиции и выпустили своих. Вдруг начальник как заорет: "Где это видано?! Шесть болванов, каждый с доброго быка, дали запереть себя в каталажке! Что вы тут расселись?" - "Нас же заперли на замок", оправдывались те. "Вы что же, не могли в окно вылезти? Оно такое низкое, что пьяные с улицы бухаются прямо в камеру!" - "Честное слово, господин начальник, за это время никто не падал". - "Молчать, тупицы! Вы даже в полицейские не годитесь!.."
- Папочка, Мауно вам хочет что-то сказать, - наконец сумела вставить Регина.
- Что там греха таить, я тоже в детстве мечтал о море, да мать не пустила. Вот отец и отдал меня в ученики к переплетчику, едва я выучился читать. Ты слышал про Хапойя? - неожиданно обратился он к жениху.
- Ну, конечно, имя довольно известное, - смутился тот. - Одну минуточку, я попытаюсь вспомнить.
- Это был... самый жестокий на свете убийца!
