Спустя четверть века, когда «формула смерти» была уже у многих на устах, в разных концах Света, главный редактор издательства «Варгус», где выходил мой учебник по «Социальной медицине», также настоял на «сокращении рукописи за счет главы о формуле смерти». Тогда я решил написать отдельную книгу о формуле смерти.

Рэм Викторович Хохлов погиб в Альпах, спасая своего проводника. Замерз. В 1977 году. Он сдержал свое слово и пришел на мою защиту. Для этого, мне пришлось кандидатскую диссертацию защищать в докторском ученом совете. Я прошел без черных шаров, и во всех документах, по ошибке было написано, что мне присуждается ученая степень доктора философских наук. Давиду Израйлевичу Дубровскому, моему научному руководителю, пришлось лично приложить немало усилий, чтобы исправить все документы и переименовать докторскую степень на кандидатскую. Его раздражала моя дружба с физиками, ибо он считал, что у меня сугубо философское мышление.

Жена моего друга, физика № покончила жизнь самоубийством, повесившись на даче. Спустя два года мой друг скоропостижно скончался от острой сердечнососудистой недостаточности. Его сын погиб в автомобильной катастрофе. Недавно я узнал, что Валентина Кулагина умерла в нищете и забвении.

Рэм Викторович Хохлов и Нинэль Сергеевна Кулагина. Закрытый эксперимент в МГУ им. Ломоносова. (фото Е.В.Черносвитова)

Рэм Викторович Хохлов и Нинэль Сергеевна Кулагина. Закрытый эксперимент в МГУ им. Ломоносова. (фото Е.В.Черносвитова)

Давид Израилевич Дубровский мой научный руководитель по философской диссертации и друг – самая сильная личность, из всех кого я близко знал. На мой взгляд, он был морально сильнее каждого из «могучей кучки» периода Брежневского правления: Высоцкого, Шукшина и Тарковского, с которыми я его невольно сравнивал. Я благодарен судьбе, что она свела меня с этими людьми, пусть не надолго, и что я знал каждого из них лично. И, надо же так случиться? Незадолго до их смерти! Д.И.Дубровский жив и сейчас, когда я пишу эти строки. Мы давно не видимся и никак не общаемся. Я даже не знаю, чем он сейчас занимается. Одни наши общие знакомые говорят, что он торгует огнетушителями. Другие, что он процветает в антикварном бизнесе. Родной брат его, Роман, уехавший из СССР в США еще при Брежневе, сейчас один из богатых людей Нью-Йорка. Дочь его, Маша – известный художник в Германии. Года два назад Давид Израилевич передал мне через нашего общего друга последнюю свою книжку – «Я и Оно». Это сборник каракуль, которые он чертил ручкой на клочке бумаги, который попадал ему под руку, когда он разговаривал по телефону или слушал студента, сдававшего ему экзамен. Он придавал большое значение этим своим «рисункам», полагая, что в них присутствует его, Давида Израилевича, бессознательное, в символической форме. Я сам выбрал Дубровского в качестве научного руководителя, прочитав его первую книгу «Психические явления и мозг» (М.,1971 г.). У меня была такая возможность – выбрать себе научного руководителя, ибо мне покровительствовал заведующий кафедрой диалектического материализма философского факультета МГУ, куда я поступил в заочную аспирантуру, красавец и мудрец, якут, Аржчил Якимович Ильин. Он нас и познакомил с Дубровским. Давид Израилевич дружил с моим отцом. Они оба считали друг друга настоящими мужчинами. Лучших слов о себе, чем те, которые Давид Израилевич сказал на моем дне рождения в присутствии моих родителей и друзей, я, пожалуй, не слышал. Разве что, еще от одного человека, генерала милиции, известного композитора Алексея Гургеновича Экимяна. После таких, данных мне талантливыми людьми характеристик, как-то трудно жить!

Дубровский родился в семье парикмахера в Мелитополе. Окончил ремесленное училище. Потом, будучи известным ученым, профессором, знакомясь с представительницами прекрасного пола, которых он покорял, как правило, молниеносно, несмотря на то, что обладал внешностью, по его словам, «маленького горбатого пархатого жида», он всегда представлялся как «преподаватель слесарного дела ПТУ». И ему верили, и ему отдавались прелестные особы с первого раза.

Дубровский обладал, повторюсь, чудовищной моральной силой и мог зачаровать кого угодно и без слов. В биографии его есть еще два интересных момента. В детстве он был в бандитской шайке и свободно мог ударить ножом противника в уличной драке, что не раз, с его слов, и делал. Во время ВОВ был сыном полка. Философскую карьеру сделал, нападая с критикой на знаменитых ученых. Так, он много лет и успешно критиковал академика Дубинина и философа – любимца института философии АН СССР Ильенкова. Последний, как считают его близкие, именно из-за нападок Дубровского (в статьях, на конференциях и съездах) спился и застрелился. Поэтому хрустальная мечта Давида Израилевича стать сотрудником института философии долго не сбывалась. Коллектив философии не хотел его принимать в свои ряды. Кстати, из-за этой мечты, Давид Израилевич и порвал со мной отношения. Когда, волей судьбы я познакомился и подружился с Людмилой Пантелеевной Буевой, которая была в то время заместителем директора института философии, Дубровский решил, что я перебегаю ему дорогу. Однажды, гостя у Людмилы Пантелеевны, я выслушал по параллельному телефону, который дала мне Буева, омерзительные слова о себе, которые сказал Дубровский, уговаривая Буеву порвать со мной. После этих слов, жить стало еще сложнее!

Давид Израилевич имел собачий нюх на талантливых людей и всегда помогал им, как только мог. Он выкапывал таланты из самых отдаленных мест СССР, но также находил их в Москве и «раскручивал», как сейчас принято говорить, в журнале «Философские науки», издательства «Высшая школа», где он был заведующим отделом и членом редакционной коллегии. Это был очень авторитетный журнал не только для философов. Авторитетнее, пожалуй, «Вопросов философии». Немалую роль в популярности «Философских наук» у нас и за рубежом (особенно в развитых капиталистических странах), сыграли именно статьи Дубровского и – авторов, которых он публиковал и лично редактировал. Мои статьи Давид Израилевич публиковал два раза в год (когда известные профессора и даже академики могли опубликоваться в журнале только раз в год, а то и реже). Думаю, что не ошибаюсь, полагая, что всемирную известность врачам института нейрохирургии им. Н. Н. Бурденко Тамаре Амплиевне Доброхотовой и Наталье Николаевне Брагиной принес именно Дубровский, опубликовав обширную рецензию на их первую книгу: «Функциональная асимметрия и психопатология очаговых поражений мозга» (М.,«Медицина», 1977). Эту рецензию написал я. Потом рецензию перепечатал «Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова». Так я познакомился лично с выдающимися учеными (сейчас они выпустили около 10 книг; на все книги рецензии традиционно пишу я, книги сразу же переводятся на многие иностранные языки) и с функциональной асимметрией человека, которая является теоретической основой моей формулы смерти.

Я написал «моей формулы смерти», ибо есть разные пути подсчета срока жизни. Так, Р.В.Хохлов и мой друг-физик № предлагали мне несколько способов (математических, физических) выведения формуле смерти. Генетики, как видно из эпиграфа книги, имеют свой путь, по которому можно определить формулу смерти. В Москве живет художник (к сожалению, мне так и не удалось пока с ним лично познакомиться), который может нарисовать любого человека в любом возрасте с фотографической точностью. Но, часто он отказывает рисовать тому или иному, пожелавшему увидеть себя, лет так через 10, говоря: «Простите, но я Вас в этом возрасте не вижу!».