Приехав по воле Ивана Борисовича Галанта в Николаевск-на-Амуре работать судебно-медицинским экспертом, я принимал дела у судебно-медицинского эксперта, проработавшего в городе 3 года и собравшегося ехать в Москву, поступать в ординатуру по психиатрии (надо же такое совпадение желаний!). Кстати, не единственный раз я встречался с психиатрами, которые сначала работали судебно-медицинскими экспертами или патологоанатомами. Один раз было наоборот. Главный патологоанатом Центрального госпиталя МВД СССР, где я работал с 1978 по 1989 гг., был бывший психиатр. Отработав после института 3 года психиатром, он потом перешел в патологическую анатомию. Кстати, такая деталь, все психиатры, начинавшие работать судебно-медицинскими экспертами и патологоанатомами, были не выше среднего роста. Мой рост 172 см. А главный патологоанатом ЦГ МВД СССР Тебинихин (имя его я забыл) был ростом около 2-х метров. Имя моего предшественника – Геннадий Иванович Шевелев. Это, пожалуй, по родству душ, третий мой друг. Первым был мальчик, который утонул в Амуре. Вторым – Жорж Самсонович Коробочка. Третьим – Шевелев. Все они имеют прямое отношение к анализируемой в этой книге теме. Геннадий Иванович увлекался не только психологией и психиатрией (впоследствии он стал одним из лучших психиатров Москвы и Московской области). Знал хорошо он и философию, да и по складу мышления был не только выдающийся психоаналитик, но и мудрец, проникающий в суть вещей и явлений. В его голове хорошо ладили умственные способности Эркюля Пуаро и Шерлока Холмса. Умер он скоропостижно, в возрасте 48 лет, также от острой сердечнососудистой недостаточности. Последнее, что успел сказать перед смертью: «Завтра нужно сходить к Евгению в госпиталь, провериться. Наверное, открылась язва!» Я тогда работал в ЦГ МВД СССР), подробности – читай ниже). Будучи отличным клиницистом, он не смог поставить себе правильный диагноз. Обладая хорошим здоровьем, не мог и предположить, что умирает от коронарного спазма. Рядом стояла его жена. Фармаколог. Если бы она дала бы ему хоть одну таблетку нитроглицерина, Геннадий остался бы жить. Смерть Геннадия Ивановича (я помогал организовывать похороны, но хоронить Шевелева не пошел), и еще одного моего друга (четвертого по родству душ), Елисеева Сергея, (о нем тоже ниже), а также собственная клиническая смерть (подробности – ниже), обнажают некоторые важные механизмы умирания сильных людей. И коварство смерти.
Шевелев не только быстро ввел меня в курс дела, но и познакомил со всеми, с кем мне придется, потом работать – сотрудниками милиции, прокуратуры, суда, военной прокуратуры и трибунала, а также – инспекторами рыб. надзора. Благодаря Геннадию Ивановичу, я легко вписался в этот непростой и большой коллектив. Но самое главное, что сделал тогда Шевелев, в первые часы нашего знакомства, в морге Николаевской-на-Амуре центральной больнице, подтолкнул, поделившись одним своим профессиональным наблюдением, к мысли о формуле смерти.
Мы с ним как-то вечером, сидя в маленьком, и уютном кабинете судебно-медицинского эксперта, спорили по поводу софистов. Шевелев отстаивал тезис, что великие софисты страдали шизофренией, ибо их мышление суть резонерство, то есть, синдром распада мышления. Среди современных шизофреников много «философов», у которых ведущие синдромы, как раз резонерство и философическая интоксикация. Я настаивал на самостоятельности и самобытности философской школы софистов, наряду с другими философскими школами Древней Греции. Неожиданно Геннадий Иванович, вне всякой связи с темой нашего разговора, вдруг сказал: «Ты знаешь, меня мучает одна мысль… Вот закончил вскрывать трупы, а так и не понял, почему все покойники похожи друг на друга?» «Как – похожи?», – не понял я. «Вот именно – похожи! Есть нечто общее, существенное, в лицах всех умерших. Будь то молодой или старый, мужчина или женщина… Да, ладно, поработаешь – сам увидишь!»
На этом тогда наш разговор и закончился. Я принял судебно-медицинскую экспертизу у Шевелева – город и пять, прилегающих к нему районов. Через некоторое время Шевелевы уехали в Москву, и скоро я получил от них письмо, что устроились они работать в подмосковной больнице им. В. П. Яковенко. Геннадий Иванович врачом-психиатром, а его жена, Людмила Игнатьевна заместителем заведующего больничной аптекой. Получили жилье и очень были довольны. Через год Шевелев поступил в ординатуру по психофармакологии. А через два года, по окончанию Геннадием Ивановичем ординатуры, выучив за месяц разговорный французский, Шевелевы уехали в Алжир. Все это время мы регулярно переписывались. В каждом письме Геннадий Иванович убеждал меня, по окончанию работы судебно-медицинским экспертом (я должен был отработать, если без отпуска, то два с половиной года) обязательно уезжать в Москву и устраиваться работать психиатром. Он даже подготовил мне место. В психиатрической больнице поселка Покровское-Шереметево, я мог устроиться врачом психиатром, и получить приличное жилье. Психиатрическую больницу №4, что находилась в живописном подмосковном поселке, бывшем имении одного из графов Шереметевых, курировал профессор Владимир Евгеньевич Рожнов, ведущий советский психотерапевт с мировыми связями и именем. Так я вернулся на родину, где родился, в Москву. Отработав два года психиатром в 4 психиатрической больнице, я поступил одновременно в клиническую ординатуру Центрального ордена Ленина института усовершенствования врачей (ЦОЛИУв), на кафедру профессора В.Е.Рожнова и заочно в аспирантуру Московского государственного университета им. М. И. Ломоносова, на кафедру диалектического материализма философского факультета. Вскрыв три тысячи трупов на Дальнем Востоке, я убедился в правоте Геннадия Ивановича. Действительно, чем больше сталкиваешься (в самых различных условиях и обстоятельствах) с покойными, тем яснее видишь, что у смерти одно лицо.
Опущу, как, будучи аспирантом 1-го года обучения, МГУ, я познакомился с заведующим одной из кафедр физики университета, лауреатом множества отечественных и зарубежных премий, орденоносцем, талантливым ученым удивительно простым человеком, профессором №. Меня познакомили с ним, как врача-психотерапевта, для того, чтобы я проконсультировал, и если надо, полечил его жену, которая страдала неврозом. До моего знакомства с этой семьей, будущая моя пациентка успела пролечиться у всех, ведущих психиатров нашей страны, и даже Франции и Швейцарии. И профессор, и его жена были люди не старые. Профессору было 42—43 года, жене его – 30 лет. У них был 9-ти летний сын. Жили они в академическом городке МГУ в огромной и роскошной квартире. Тогда я был поражен, как такие люди, пользующиеся всеми социальными благами и интересные сами по себе, могут быть глубоко несчастными? Будучи замужем и родив ребенка, моя пациентка все же закончила МГУ факультет журналистики, научилась свободно говорить на итальянском, английском и французском языках, писала блестящие очерки, рассказы и статьи для русской эмиграции для журнала «Родина». Два раза в году ездила в Западную Европу в творческие командировки. Два раза в году отдыхала в лучших санаториях СССР, ближнего или дальнего зарубежья. Несмотря на все это, до нашей встречи она совершила 3 попытки самоубийства, пыталась принимать наркотики, и часто пила до интоксикации. Она постоянно конфликтовала со своим мужем, месяцами не показывалась ему, благо, квартира около 200 квадратных метров позволяла. Один раз в ссоре, ударила мужа кухонным ножом в живот. Физика едва спасли в реанимации. Они пробовали жить в разных квартирах, приобрели квартиру для моей пациентке в другом конце Москвы. Но ни у нее, ни у него никогда не возникала даже мысль о разводе. Ни он, ни она, ни разу не изменили друг другу и не пытались даже. Оба очень серьезно заявили мне, что «любят друг друга». И – говорили правду!
Сын с родителями встречался только несколько недель в году, во время летних каникул на даче. Он поочередно жил у родителей мамы и папы в деревнях Ярославской и Тульской областях, где и учился. Недостаток его обучения пополняли репетиторы, которые занимались с ним, когда он гостил у родителей на даче. Мальчик был очень красивый, очень тихий и свободно водил черную «Волгу» папы и белую «Вольво» мамы по дачным дорогам и проселкам, катая соседских ребятишек и удирая от милиции. Физик, о семье которого идет речь, был близким другом ректора МГУ Рэма Викторовича Хохлова.
