Если клиническая смерть продлится дольше 4 минут, то в головном мозге произойдут необратимые органические нарушения. Они хорошо выявляются клинически и патопсихологически. Но даже современные методы прижизненного исследования вещества мозга – компьютерная томография и магнитно-ядерный резонанс, эти изменения могут не заметить. Особенно чувствительная к клинической смерти, независимо от ее длительности личность человека. Можно со всеми основаниями сказать, что человек, переживший клиническую смерть и оставшийся жить. это во многих личностных отношениях – другой человек. Я достаточно критичен к себе, и, хотя субъективно не замечаю в себе никаких перемен после клинической смерти от инфекционно-токсического шока, допускаю, что таковые имеются.

Все, выше сказанное в этом разделе о смерти, пожалуй, действительно все, что знает о ней наука. Я имею в виду жизнь после жизни (или, что одно и то же, жизнь после смерти). Все остальное, что можно узнать из книг о смерти (написанных в древности и в наше время) – плохая или хорошая поэзия и не больше! «Тибетская книга мертвых» была написана, спустя тысячу лет после библии (если вообще, она существует). Поэтических (псевдонаучных, экспериментаторских и т.п.) образов смерти чрезвычайно много. Серьезные философские и этические рассуждения о смерти, если внимательно их перечитать, скорее написаны не о смерти, а о смысле жизни. Религиозные трактаты о смерти оставим богословам.

Смерть спаяна с такими феноменами, как страх, умирание (агония), боль (страдание), чувства ответственности и вины перед родными и близкими, привычка жить («сердце мясом приросло к жизни», по В. М. Шукшину), тревожными мыслями о «безвестном крае, откуда нет возврата живым скитальцам» (Шекспир, монолог Гамлета в переводе Бориса Пастернака), неприглядный вид трупа и гоголевский ужас перед могилой, полу осознаваемым страхом перед вечным одиночеством, нежелание отказаться от удовольствий и радостей жизни. И так далее, и тому подобное! Но, самый главный феномен, который, как его не объясняй – не объяснишь до конца, опять же назван Шукшиным. Этот феномен – охота жить! Он, как и надежда, не покидает человека никогда! Вероятнее всего, это генная программа на жизнь. Такой же закон здесь, в нашей жизни, как и земное притяжение.

Поэзия и религия чрезвычайно деформировали естественное представление о смерти. Можно только догадываться, что те прекрасные, приятные и сильнейшие чувства, перед которыми блекнет сама реальность жизни, со всеми ее экстазами, оргазмами и эйфориями, и воспоминаниями о них, связанны с образом смерти. Чувства, которые испытали многие, пережившие клиническую смерть, как свет в конце туннеля? Может быть, то сладостное состояние, которое охватывает нас, когда мы только что проснулись, и мешает нам просыпаться до конца и вставать с постели, тоже отголосок переживания смерти? Подобное сладостное состояние возникает и при глубокой медитации (гипнозе). Наркотическое опьянение, поражающее нашу волю к жизни, не есть ли также чувство смерти? Или смерть вообще не имеет субъективного компонента? А есть то ничто, которое мы все знаем, ибо все прошли через него – при рождении, и до появления первых проблесков сознания? Тогда смерть = рождению. То, что было с нами до нашего рождение, то и будет с нами, после нашей смерти. Для меня – это самое логичное умозаключение! И – никакой жизни после жизни! Никакого инобытия и метемпсихоза! Никаких личной сансары и кармы (об этих понятиях индийской философии в связи с нашими задачами, читай ниже).

Почему кричит только что родившийся человечек? Почему кричит, испытывая оргазм, женщина? Знайте! Их фонограммы идентичны! (Справка: ни один новорожденный животный, появившись не свет, не издает громких звуков).

Пребывание смерти в жизни, структуризация феномена смерти в жизненной парадигме, превращает смерть в идеологию и политику. А, не в феноменологию человеческого бытия и его сознания. В духе инобытие жизни есть ничто! Так же и смерть. Все ее демоны и лики появляются, по выражению Гегеля, из смутного брожения духа. Добавим, испуганного духа!

Есть реальность, и есть реальность. Одно дело, когда человек живет в обществе, из реальности которого смерть исключена. Напрашивается сразу пример Спарты, когда она победила Афины, то есть, в момент недолго могущества и расцвета. Вспоминаются дружины викингов. Кельты, покорившие Европу. Наконец, что далеко ходить? В СССР для смерти также не было места! Коммунистическая идеология не содержит смерти, как не содержит вообще духовных проблем личности. Люди, конечно, умирали и при правлении Коммунистической партии СССР, но это был просто уход из жизни. Яркие художественные произведения всех жанров социалистического реализма не омрачены смертью. Даже те, которые о Великой отечественной войне. «Оптимистическая трагедия» – вот новая ипостась трагедии, где смерть присутствует как факт но не более! Пьесы Всеволода Витальевича Вишневского, как в зеркале, отразили новую реальность жизни без смерти. Вишневский имел своим предшественником Дмитрия Андреевича Фурманова. Но «Чапаев» вышел на экраны страны на год позже написания «Оптимистической трагедии» и «Мы из Кронштадта», когда эти пьесы уже шли в театрах. В моей врачебной биографии есть и такой факт. Я спас от смерти при попытке самоубийства, одного из внуков Всеволода Вишневского. Юноша был членом запрещенного в СССР «кружка» иудаистов. В этом кружке, состоящем из детей известных писателей и артистов, изучали культуру, историю и языки евреев, После разговора с сотрудником КГБ, мальчик принял большую дозу снотворного. Ярким последователем Вишневского был, конечно, Александр Александрович Фадеев. Автор последней в СССР оптимистической трагедии. Я имею в виду «Молодую Гвардию».

Оптимистическая трагедия это особая система ценностей и, вместе с тем, мироощущение. В этом мироощущении нет смерти. Как нет ее в «библии» ХХ века – «Сто лет одиночества» Габриеля Гарсиа Маркес. Героиня таскает за собой везде мешок с костями своих предков – все, что осталось от смерти! В. В. Вишневский уловил клише нашей жизни в СССР, нашей реальности. В это клише мы все вписывались, жили и мыслили. До «оттепели», и после нее, и в период застоя. Мы понимали героев всех советских фильмов, от Ивана Александровича Пырьева до Марлена Мартыновича Хуциева. Только «Тихий Дон» М. А. Шолохова не вписывался в новое клише социалистического реализма. Значит, и в нашу жизнь. Поэтому и вызывал беспокойство и столько всяких споров. Это – единственная трагедия в эпоху социалистического реализма, которая отбрасывает наше сознание и самосознание к Шекспиру, если не к Эсхилу! «Тихий Дон» не понятно, как образом сосуществует с оптимистической трагедией, не претендуя на сюрреальность (инобытие, которое где-то рядом).

Реальность, в которой родилось мое послевоенное поколение, впервые дала трещину после «Калины красной» Василия Макаровича Шукшина. Действие этого фильма было настолько неожиданным и сразу, непонятным, что наступила вселенская пауза в оптимистическом гуле нашего старого бытия. «Хор» уже появился на сцене нашей реальности, но еще молчал.

«Зеркало» Андрея Арсеньевича Тарковского (хотя раньше был «Солярис», также чужеродный для соц. реалистического мироощущения фильм, но прошел как-то незаметно) вызвало катарсис, который подготовила «Калина красная». Чудовищно, но в нашу жизнь вошла через катарсис и прозрение… смерть со всеми своими атрибутами, изгнанная из России в 1918 году (новое мироощущение в нашей стране появилось после ипатьевской классической трагедии). Тарковского и Шукшина, так не похожих ни в чем друг на друга, объединил в экзистенциальное целое, новую драму (если, читатель, тебе не понятно, что я имею в виду, прочти Жан Поль Сартра «Мухи» или Альбера Камю «Чума») Владимир Высоцкий. С психологическим тоталитаризмом было покончено. К сожалению, прозрение к нам приходит не сразу. Я, к примеру, несмотря на то, что имел возможность общаться с каждым, из трех фундаментальных разрушителей нашего монолитного бытия-без-смерти, и наслаждался их произведениями, которые не плохо знал, только в 1988 году понял, что Советскому Союзу пришел конец. И как Государству, и как идеологии, и как мироощущению (советского человека). Тогда я и написал статью «Мы устали преследовать цели?», в которой поделился с народом своими мыслями о скорой гибели нашей страны. Статья моя пролежала ровно год в «Нашем Современнике». И только благодаря невероятным усилиям отдельных товарищей, была опубликована в нем в 1989 году. В этой статье черным по белому написано, что СССР перестанет скоро существовать, и почему. «Вид» обрушился на меня с издевками и насмешками. В один день я стал знаменитым! Вскоре поехал с известными советскими писателями на Капри, духовно и морально поддерживать Михаила Горбачева в его миссии на Мальте. Но расставаться со своим modus vivendi (способом существования) я не хотел, потому что, не мог! Поэтому, начал бороться с идеями «перестройки» на философском и литературном фронтах, показывая и доказывая их несостоятельность. Утопист!