Рот души моей радость вещает открыто,

Взор души моей видит одно совершенство,

Настоящая жизнь моя преданно сущее все превозносит,

Подтверждая навек превосходство вещей.

И да славится каждый! Да славится все!

И да славится то, что зовется пространством, и духов несчетная

сфера,

И да славится тайна движения в любом существе, даже в малой

букашке,

И да славится речь, и да славятся чувства и плоть,

И да славится свет мимолетный, - да славится бледная тень

новорожденного месяца в западном небе,

И да славится все, что я вижу и слышу, к чему прикасаюсь!

Благо во всем,

Благо в довольстве животных,

В ежегодных возвратах зимы и весны,

В ликовании юности,

В упоении мужества,

В грациозном величии старости,

В прекрасных проекциях смерти.

Отбывать удивительно!

И оставаться чудесно!

Сердцу - с силой толкать все ту же невинную кровь:

Наслаждение - воздух вдыхать!

Говорить - и ходить - и руками за что-то хвататься!

Собираться ко сну, созерцать свое тело в постели!

Ощущать свое щедрое тело, довольное тело!

Быть немыслимым богом и жить меж богов!

Меж мужчин и меж женщин, которых люблю!

Удивительно, как прославляю я вас и себя!

Как участвуют мысли мои в спектакле, идущем вокруг!

Как спокойно над нами плывут облака!

Как несется Земля, мчатся Солнце, и месяц, и звезды!

Как поет и играет вода! (Я уверен, живая!)

Как деревья встают и стоят на могучих корнях, размахнув свои

ветви в листве!

(Я уверен, что каждое дерево - это живая душа.)

О, забавность вещей - даже самой ничтожной крупицы!

О, духовность вещей!

О, напев, что течет, омывая столетья и материки, настигая

сегодня меня и Америку!

Я беру твои мощные звуки, рассыпаю вокруг и бодро вперед

прохожу.

Я тоже пою тебя, солнце, твой восход, и зенит, и закат,

Я тоже взволнован красой и рассудком земли и всего, что

растет на земле,

Я тоже почувствовал неодолимый свой собственный зов.

Когда я проходил Миссисипи,

Когда странствовал в прериях,

Когда жил и глядел из окон моих глаз,

Когда шел я вперед поутру, когда видел зарю на востоке,

Когда окунался с побережья Восточного Моря и снова с отмелей

Западных Вод,

Когда я по Чикаго скитался и где только я не скитался,

В каких городах или тихих лесах, даже между прицелом войны,

Где бы я ни бывал, я всегда заряжался торжеством

и довольством.

Я пою, наконец, равнозначность, сейчас или в прошлом,

Я пою бесконечность финалов явлений,

Я пою продолженье Природы, пою продолжение славы,

Я хвалю электрическим голосом,

Потому что не вижу я несовершенства вселенной

И не вижу причины бояться дурного исхода.

О, закатное солнце! Хоть время уже наступило,

Я в восторге еще, я еще распеваю под солнцем, уж если

не слышно других!

МОЕ ЗАВЕЩАНИЕ

Богатый стяжатель, делец,

После усердных годов подсчитывая всю свою наживу, собираясь

уйти,

Распределяет между своими детьми земельные участки, дома,

И завещает акции, фонды, товары какой-нибудь больнице или

школе,

И оставляет деньги кое-кому из близких, чтобы купили себе на

память о нем сувениры из золота и драгоценных камней.

Я же к концу жизни, подводя ей итог,

Ничего никому не могу завещать после всех ее беспечных

годов

Ни домов, ни земель, ни золота, ни драгоценных камней,

Лишь несколько воспоминаний о войне для вас и ваших детей,

И маленькие сувениры о боевых бивуаках, о солдатах, и с ними

мое нежное чувство.

Все это я связываю воедино и вот - завещаю вам в этой охапке

стихов.

НЕТ, ЭТО НЕ КНИГА, КАМЕРАДО

(Из поэмы "Прощайте")

Нет, это не книга, Камерадо,

Тронь ее - и тронешь человека,

(Что, нынче ночь? Кругом никого? Мы одни?)

Со страниц я бросаюсь в объятия к тебе, хоть могила

и зовет меня назад.

О, как ласковы пальцы твои, как они усыпляют меня,

Дыханье твое - как роса, биение крови твоей баюкает

и нежит меня,

И счастье заливает меня с головою,

Такое безмерное счастье.

ИЗ ЦИКЛА "ДНИ СЕМИДЕСЯТИЛЕТИЯ"

С МЫСА МОНТАУК

Стою, как на мощном клюве орла,

К востоку - моря простор (ничего, кроме моря и неба).

Прибоя накат, пена, а вдалеке корабли,

Бешенство волн, мелькают их белые гребни, они рвутся и рвутся

к берегу,

Вечно стремятся к нему.

ТЕМ, КТО ПОТЕРПЕЛ ПОРАЖЕНИЕ

Тем, кто потерпел поражение, не осуществив широких своих

стремлений,

Безымянным солдатам, упавшим первыми в первых рядах,

Спокойным, преданным своему делу механикам - страстным

путешественникам - лоцманам на кораблях,

Многим песням и картинам, полным высоких мыслей, но не

признанным, я воздвиг бы памятник, увенчанный

лаврами,

Высоко, выше всех остальных - памятник всем, безвременно

скошенным,

Охваченным пламенем каких-то странных томлений духа,

Потушенным ранней смертью.

ДРЯХЛЫЙ, БОЛЬНОЙ, Я СИЖУ И ПИШУ

Дряхлый, больной, я сижу и пишу,

И мне тягостно думать, что ворчливость и скука моих

стариковских годов,

Сонливость, боли, запоры, унынье, сварливая мрачность

Могут просочиться в мои песни.

ПЕРВЫЙ ОДУВАНЧИК

Свежий, простой и прекрасный, освободившийся из плена зимы,

Как будто никогда не бывало на свете ни мод, ни политики,

ни денежных дел,

Из пригретого солнцем, укрытого травой тайника,

невинный, тихий, золотой, как заря,

Первый одуванчик весны кажет свой доверчивый лик.

КОГДА КОНЧАЕТСЯ ОСЛЕПИТЕЛЬНОСТЬ ДНЯ

Когда кончается ослепительность дня,

Только темная, темная ночь показывает глазам моим звезды;

А когда отгремит величавый орган, или хор, или прекрасный

оркестр,

В молчании навстречу душе моей движется симфония истинная.

ИЗ МАЙСКИХ ЗРЕЛИЩ

Яблоневые сады, яблони все усыпаны цветом;

Пшеничные поля - вдалеке и вблизи - покрыты живым

изумрудным ковром;

Вечная, неистощимая свежесть каждого раннего утра;

Желтая, золотая, прозрачная дымка теплого послеполуденного

солнца;

Тянущиеся кверху кусты сирени со множеством пурпурных