На стыке границ между Зингарой, Аргосом и Пуантеном, самой южной из аквилонских провинций, где подле северной оконечности Рабирийских Гор быстрая Алимана сливается с могучим Хоротом, издревле жил мирный, совсем не воинственный народ. Три больших государства как-то на удивление безболезненно поделили этот клочок земли. По Хороту шел основной поток грузов, для не имевшей выхода к морю Аквилонии, и обитатели этих мест не бедствовали. Они никогда не затевали ссор с воинственными пуантенцами - те как-то не обращали внимания на эту мелюзгу, занятые пограничными спорами с коренной Аквилонией, а потом правителям Тарантии удалось направить эту воинственность на извечного противника Аквилонии - соседнюю Немедию...

По ухоженному, не в пример иным местам, проселку спешным шагом двигался странный отряд. Впереди шагал могучий воин в полном вооружении со странным мечом - эфес его являл собой грубую, необработанную и неудобную для руки кость, как будто бы только что выломанную из чудовищного сустава.

Конан вел своих спутников к обитаемым местам. Когда удушающие объятия магии Зертрикса наконец выпустили его, киммериец увидел, что стоит на длинном и низком мысу у слияния двух рек. Место он узнал сразу - устье Алиманы, возле самой пуантенской границы.

- Однако странно, - сказал сам себе Конан. - Раньше по Хороту баржи и плоты шли сплошным потоком - по крайней мере, пока я был королем и держал зингарцев с аргоссцами в узде... Неужто Конн... - брови киммерийца сдвинулись.

- Что ты намерен делать дальше, Конан? - посланец Крома тронул бывшего короля Аквилонии за плечо. - Эти места мне незнакомы, вдобавок... как это сказать... я уже давно служу нашему Отцу и... несколько отвык передвигаться подобным образом...

Конан замедлил шаг. Прислушивавшиеся к их разговору воительницы подошли поближе.

- Я чувствую, что надо мной будто бы топор палача подвесили, - хмуро проговорил киммериец. - Словно кто-то постоянно глядит мне в спину и только и ждет, чтобы я сделал нечто, нарушающее договор...

- Да, да! - воскликнула Белит. - Со мной то же самое!

Остальные спутницы киммерийца дружно поддержали ее, даже Карела.

- Давно ль ты отвечаешь невпопад, сын Киммерии? - несколько обиделся посланец Крома. - Я задал тебе вопрос.

- А какой сейчас может найтись ответ? - огрызнулся Конан. - Кроме как идти к Тарантии, я ничего не могу придумать. Нам запретили говорить о чем-либо Конну; но со жрецами Митры или, скажем, Асуры-то я могу поговорить?

Посланец Крома с сомнением покачал головой.

- Вряд ли тебе помогут самые низшие из слуг этих божеств, - заметил он. - Но, за неимением лучшего... Где тогда нам отыскать ближайший храм?

- В Пуантене, где же еще, - буркнул Конан. - Я вас туда и веду.

Однако далеко в тот день им уйти не удалось. Широкий наезженный проселок вывел их к покрытой садами широкой долине; по левую руку остался берег Алиманы, а впереди замаячила небольшая и очень уютная на вид деревушка с аккуратными глинобитными домиками под желтыми тростниковыми кровлями.

- А не думаешь ли ты, Конан, что тебе не следовало бы ходить туда? внезапно заговорила рассудительная Раина. - Ты ведь сейчас - точь-в-точь старый король Конан Великий; ты не думаешь, что народ тотчас же разбежится от ужаса, узрев тебя во плоти? Не лучше ли тебе дождаться, пока мы сходим на разведку и вернемся? В словах Раины был здравый смысл, и Конан уже хотел было согласиться; но тут в деревню влетел всадник на взмыленном коне; в руках он держал высоко поднятое острием вверх красное копье с подвязанным к нему багрово-алым флажком.

- Это что еще такое? - вытаращил глаза Конан. - Аргосский знак войны!

Они всемером стояли на южном гребне долины. И, словно в гигантском театре, они увидели, как мирная деревенька мгновенно преобразилась, словно ее обитатели только и ждали этого знака. Из домишек выскакивали их обитатели, что-то неистово вопя и размахивая самодельным оружием, в основном - вилами и топорами, только пересаженными на более длинные рукоятки. Никто не остался в стороне: даже древние старики и старухи тянули высохшие руки, сжимавшие серпы и кухонные ножи.

Орущая и воющая толпа окружила вестника, осадившего коня на небольшой деревенской площади. Всадник в запыленном, заляпанном грязью сером плаще приподнялся в стременах и зычно выкрикнул, потрясая красным копьем:

- Время сбора! Время сбора! Вставайте все под знамена короля Ариосто! Поход на Тарантию! Время сбора! Время платить долги!

Толпа встретила эти слова дружным и неистовым ревом, словно тут собрались кровожадные пираты Бараха, а не мирные аргосские крестьяне. Закачался целый лес самодельных пик, кто-то, истошно вопя, размахивал пылающим факелом, не заботясь о том, что летящие в разные стороны огненные брызги могут попасть на сухие тростниковые крыши; кто-то пустился в дикий, исступленный пляс, кто-то повалил визжащую женщину прямо в дорожную пыль, лихорадочно задирая ей полотняную юбку... Никто ни на кого не обращал внимания, казалось, в одночасье спали все запреты, исчезли обычаи, правила, заповеди; мирные землепашцы превратились в озверевшее стадо демонов.

- Что с ними могло случиться? - услыхал Конан потрясенное бормотание Карелы, однако он и сам был удивлен никак не меньше своей спутницы.

Тем временем толпа поселян, похватав заплечные мешки, гурьбой повалила по ведущей на север дороге вслед за всадником с красным копьем. В деревне остались лишь несколько уж самых древних старух да несколько малолетних детей при них. Все остальные обитатели ушли; и мужчины и женщины, и было брошено все имущество; скот, птица: никто не остался следить за ними.

Пыль, взбитая десятками и сотнями ног, еще не успела осесть, когда Конан заметил на опустевшей площади привязанного к дереву человека в золотистом одеянии жреца Митры.

- За мной! - коротко скомандовал киммериец. Через несколько минут его отряд уже бежал по деревенской улице, распугивая беспечных кур и поднимая нежившихся в грязных лужах свиней.

Деревня казалась вымершей; немногочисленные оставшиеся ее обитатели не показывались.

Привязанный к дереву жрец был без сознания. Его одеяние было разодрано, лицо украсили многочисленные кровоподтеки. Несчастного привязали как раз напротив небольшого храма Митры, совсем недавно - прибранного и аккуратного, украшенного немудреными цветочными гирляндами, что плели в дар Солнечному Богу местные девушки, а ныне - разгромленного и разграбленного. Двери были сорваны, окна - выбиты, алтарь и небольшая статуя Митры свергнуты с постаментов; из зияющего дверного проема остро разило нечистотами.

Раина сунула Конану в руку кожаную флягу с водой; киммериец поднес горлышко к запекшимся губам жреца. После нескольких попыток им удалось напоить его и привести в чувство; однако прошло еще немало времени, пока жрец смог говорить.

Его глаза изумленно расширились при виде склонившегося над ним сурового лица Конана.

- Мой повелитель... - прохрипел несчастный, делая попытку соскользнуть на пол и поклониться. Конан силой удержал его.

- Почему ты называешь меня повелителем? Разве это земли Аквилонии и разве я - ее король?

- Конечно, господин. Это южный рубеж Пуантена. А не узнать тебя я не мог - я учился в Тарантии... Я видел тебя... пока ты еще не передал престол твоему сыну, принцу Конну... Ты вернулся, государь! - глаза жреца лихорадочно блестели. - Ты вернулся, и теперь все пойдет по-иному...

И вот что рассказал им Эрмитреус, молодой жрец Митры, с отличием прошедший обучение у самых знаменитых богословских учителей Тарантии, однако избравший нелегкий путь жреца в небольшой южной деревеньке, чтобы иметь возможность помогать тем, кто действительно нуждается в его помощи и утешении.

Долгое время местные жители были действительно кротким и миролюбивым народом; однако некоторое время назад - примерно с месяц - их словно бы подменили. Все внезапно заговорили о каких-то понесенных от Аквилонии "обидах". Понятно, что никто не мог привести никаких доказательств; впрочем, в них и не нуждались. Главным было - проклясть Аквилонию и тарантийских правителей.