Мечи противников вновь столкнулись; настоящий Конан с трудом устоял на ногах. Мир вокруг него вновь начал меняться; однако теперь Конан знал, что надо делать.

Потом был заброшенный город, где молодой Конан с гандерландцем по имени Нестор набрели на несметные сокровища. Конану пришлось сперва подтолкнуть парочку качающихся камней - после чего вниз обрушились целые лавины обломков, погребя под собой все золото; а затем пришлось шепнуть несколько слов капитану городской стражи...

Картины сменяли одна другую, и всякий раз Конан видел себя самого менялись города, страны, шрамы, крепости, сокровищницы... Конан вспоминал необъяснимую, загадочную цепь неудач, вырывавших из его рук в последний момент сказочную добычу... Только теперь он понял, что причиной всех этих неудач был он сам. Он безжалостно разрушал все с таким трудом созданные замыслы; ему казалось, что в эти мгновения он обрел мощь истинного бога.

Сколько лет безнадежных трудов, сколько горького, беспросветного отчаяния посылал он сейчас сам себе! И с каждым поражением молодого Конана там, в реальном мире, на теле лже-Конана здесь, в странном месте вне времен и земель, появлялась новая рана; и все громче и громче становился доносившийся со всех сторон яростно-бессильный рев. Трудно было понять, из чьих он рвался глоток; однако настал момент, когда туман вокруг внезапно рассеялся; они со лже-Конаном стояли на вершине голого холма в мрачном царстве Старухи; и этот лже-Конан тяжело дышал, зажимая рукой длинную рану на груди. Плечи, руки, живот - все было обильно покрыто кровью. Он уже еле стоял на ногах, он шатался, ярко-синие глаза затягивала предсмертная поволока...

Оставалось нанести один-единственный, последний удар - убить самого себя.

И тут рука настоящего Конана впервые дрогнула. Вогнать три фута начищенной смертельной стали в грудь самому себе - было в этом нечто противоестественное, на что никак не могла решиться его натура варвара, доверявшего инстинктам куда больше, чем доводам рассудка.

Безумная схватка в безумном мире продолжалась. Конан лихорадочно вспоминал всю свою жизнь: где еще притаилось забытое поражение, когда еще приключался с ним нелепый и глупый случай, когда пустячная случайность вырывала из самых рук плоды вожделенной победы, чисто механически обмениваясь при этом со своим противником размашистыми ударами. Конан понимал, что должен победить как-то иначе; а вот лже-Конан явно намеревался покончить дело тривиальным снесением головы врага...

"Возьми верх над самим собой!"

"Но разве тогда я не убью и что-то в самом себе?.. Быть может, озарила внезапная догадка, - я отрежу себе путь назад? Я, живой, настоящий Конан - сам закажу себе путь назад, в Аквилонию, к сыну?!"

Иного выхода нет - пришла внезапно холодная и спокойная мысль. Мосты сожжены. Жизнь Конана-киммерийца стала такой, какой она и была прожита. Все долги уплачены до восхода солнца. Корона в надежных руках старшего сына, Конану настало время уходить.

Кто знает, чья прихоть распорядилась так? Быть может, то была воля Неведомых, очередной ход кого-то из них в той вселенской шахматной партии, которой забавлялись бессмертные... Ответа не знает никто.

Меч в правой руке киммерийца стал вдруг легким-легким, точно птичье перо, сливаясь с рукой; он отбросил в сторону поднявшийся было для защиты меч врага и глубоко, до самой рукояти, погрузился в широкую грудь лже-Конана.

А в следующую секунду Конан увидел, что его меч пронзил не демона, не призрака - а саму хозяйку здешних мест, Старуху-Смерть собственной персоной.

Разумеется, он не мог убить ее. Убить - не мог; а вот удивить ее Конану удалось. Страшные кровавые глаза смотрели на него со странным, смешанным выражением, где читались и бессильная злоба, и непонятный страх и неподдельное изумление.

- Ты сделал, что должно! - прогремел над самым ухом торжествующий голос Отца Киммерии. - Я выиграл! - эти слова уже были обращены к медленно поднимавшейся на колени Старухе. - Я прозакладывал в сделке с Неведомыми самого себя, и я выиграл!

Ничего не понимая, остолбеневший Конан переводил взгляд то на поверженную Старуху, которая с надсадным кряхтением вытаскивала сейчас из груди его меч, то на торжествующего Крома.

- Не все так просто, мать, - из-за плеча великана внезапно выступила тоненькая фигурка Гуаньлинь. - Неведомые капризны. Зертрикс потерпел неудачу, а они не любят неудачников. И я умолила их... И они разыграли этот нелепый спектакль.

Старуха наконец вытащила из себя покрытый темной кровью меч Конана.

- В Великих Иерархиях есть не только пресыщенные своим бессмертием, равнодушные создания, не желающие ничего знать, кроме своих развлечений, продолжала невозмутимо Гуаньлинь, не обращая внимание на то, что Старуха уже начала мелко трястись от гнева.

- Ты вернешь киммерийцу его спутниц, - рыкнул Кром. - И отпустишь моего слугу; по твоей вине пошатнулось Великое Равновесие, и те, кто обитает там, - кивок головы указал на залитое белым огнем небом, - они не слишком-то довольны. Помни, могут найтись и иные желающие править царством мертвых...

Воздев тощие, костистые кулаки, Старуха внезапно испустила душераздирающий вопль, вопль бессильной ярости и злобы, вопль обманутых ожиданий... И странное видение Конана прервалось.

Блистала трава под полной луной; вокруг разливалось пьянящее благоухание приморских джунглей. На самом берегу ночного океана стояли семь фигур - двое мужчин и пятеро женщин. - ...Так как же так вышло, что Неведомые изменили свое решение? - это был голос Белит. - Получается так, что нам больше не грозят демоны и Преисподние?

- Не думаю, - ответил посланец Крома. - Похоже, Великая Игра продолжается. И ты, Конан, еще не вышел из нее. В каких мирах предстоит тебе - и твоим подругам сражаться дальше - кто может сказать? Ясно одно назад, в Аквилонию, ты уже не вернешься.

- Что ж, может, оно и к лучшему... - задумчиво пробормотал Конан. Он остался прежним, двадцатипятилетним Конаном - дар Неведомых остался при нем.

Он уже простился с сыном - краткое ночное видение, не больше - но Конн проснется с твердым убеждением, что рассказ явившегося во сне отца - чистая правда. И он будет править справедливо и мудро и - кто знает? - быть может, Конан найдет способ послать ему весточку и из иных миров?

- Время пришло, - прозвучали слова посланца. - Врата открываются.

Над морем, возле самого горизонта, куда уводила серебристая лунная дорожка, появилось неяркое жемчужно-сероватое мерцание. Разговор пресекся; все семеро в молчании смотрели на открывшееся их взорам чудо.

- Пора идти, - просто сказал посланец. - Путь открыт.

- А ты? - спросил Конан.

- Я? - Я возвращаюсь к нашему Отцу. Моя служба еще не окончена; и еще не скоро окончится, - киммерийцу показалось, что в голосе его прозвучала едва заметная грусть.

- Так что же... идем? - осторожно произнесла Карела, с некоторой опаской косясь на жемчужную арку подле самого края земли, где море сливалось с небом.

- Идем, - глухо промолвил Конан и первым осторожно ступил на серебро лунной дорожки. К его удивлению, нога не погрузилась в воду, - он словно стоял на твердом, холодном камне...

И они двинулись вперед - Конан-киммериец и пятеро его спутниц; на темном берегу, почти невидимый на фоне тропического леса, замер с поднятой в последнем привете рукой посланец Крома.

Некоторое время они шли в молчании, а потом тишину вдруг нарушил голос Карелы:

- Белит, а тебе не кажется, что нам пора вернуться к тому нашему спору... ну, тому, перед тем замком с черными демонами... По-моему, пора решить, кто станет первой!

- Это ты о чем? - с деланной наивностью поинтересовалась предводительница пиратов.

- Как о чем? Кто из нас будет первой спать с этим помолодевшим бродягой, хотела бы я знать!