Играй до племени Луна над лесом плясала. Ты диким зверям играла, играла с ними и пела о том, как спрятаться не успела не от лесного животного, а от мужчины голодного. Не успела спрятаться, жди приплода — продолжения рода. Род вырастает в племя. Племя, проходит время, превращается в города, а города – почти государство. Государство – большое царство маленького народа, где большое слово Свобода уже никому не ведомо. А ты живи, не зная заведомо, что твой будущий человечек этот мир не излечит, не высушит наши слёзы. Он камень на камень сложит и выстроит замок-башню, засеет пшеницей пашню да войной пойдёт на соседа: племя на племя! К лету луна так сказочно пляшет! А баба не дура – ляжет. Песнь охотника молодого
Уточки вы серые, уточки перелётные, вы зачем боками жирными трясёте, богатырю спать не даёте, боками жирными трясёте, спать никому не даёте: трясёте раз, трясёте два, трясёте три. Шестнадцать штук я вас понесу домой те и скажу: «Нате да кушайте, принимайте гостя дорогого, и всё что у меня с собой, ни крадено, ни воровано, а луком, стрелою добыто и… Ан нет, не раздадено, а супружнице милой принесшено, на двор, на хозяйство кинуто, во котлах кипучих уварено, дитяткам малым скормлено!» * Так гордился охотник добычею, домой идучи, напеваючи, озорною жизнью играючи. А тяжкие времена надвигались, серые тучи сгущались. Да мы других времён и не помнили. Лишь в недолгие перемирия песни хвалебные пели да уху из утищей ели. Баю-бай, засыпай, завтра рано вставать, щит да меч поднимать! Ай ты, охотник молодой Ой ты, охотник молодой да рано состарившийся, серых уточек настрелявшийся, сидишь и дума в ум нейдёт, дума в ум нейдёт, отчего же так? «От того всё так, что больно молод я, больно молод я, аж глаза болят, больно глазонькам, у меня семья ай поганая: тридцать три сына неженатые, тридцать три дщери не замужние, а жена одна да беременна, ой беременна моим племенем!» Так ты пой да пляши, что сыны хороши, что сыны хороши, а дщери красавицы, дщери красавицы. Нельзя те стариться, нельзя стариться, нельзя морщиться, золота борода пущай топорщится! «Дык побелела борода раньше времени, разнобой идёт пешком в нашем племени: то сын народится, то дочь; а надо сын, сын, сын, потом дочь, дочь, дочь.» Ох и старый ты дурак, да и всё ж тебе не так, отстрелялся – молодец, домой иди уж наконец да корми свою семью — вари из утищей уху, а то молодость пройдёт, ведь старым баба не даёт! Я в молчанку играла дважды Не берут меня ни пуля, ни ворог, ни царские поцелуи, а детей мне надули два мужа. Уж мёртвые. Творог поспевает в погребе, ляжет на стол сыром пахнущим, жрите! Я в молчанку играла дважды, а теперь говорю: «Берите всё что есть у меня – стол и хату, да спалите дотла! Брюхата я отродьем плохим, не нашим: не былиною рот был украшен у насильника басурмана. Что ты там говоришь мне, мама?» Я в молчанку играла дважды и свой рот зашивала ниткой, но мать, сговорясь с соседкой, велела молчать мне трижды. Гуляй, последний гренландский буян Ой гуляй, рыбак, гуляй, того глядишь и будет рай! Пей пиво, рыжий, ты в Гренландии самый бесстыжий: забудешь ты родную мать, тебе скоро отплывать от зимы лютой, от метели крутой. Смейся, морячок, гуляй, сельдь в море есть, а значит – рай! Нет на белый свет обиды, мор не в море, с судьбой квиты. Мор не в море, а на суше. Ты селёдку, дружок, кушай. Пой, мореход, гуляй, в море синее уплывай! Пока пиво рекой, на душе покой, на душе покой, горячо тело. А что ж ты, земля, хотела? Кости последних островитян с удовольствием вымоет океан, а ты прости, прощай последний гренландский буян, ждут тебя новые океаны, земли германии и скандинавии да новые, новые войны! Земля стерпит, земле не больно. Варвар из Гренландии Варвар из далёкой Гренландии, он не помнит откуда он родом, по земле германской он ходит год за годом, год за годом, горланя песни о какой-то земле неизвестной. Но он твёрдо помнит: его род самый древний, он знает повадки всех диких животных, |
