— Но Вы же знаете, что это невозможно.

— А Вы представьте, что возможно. Что у вас есть возможность переделать мир по собственному вкусу. Чего бы Вы пожелали?

— Ну, тогда… — он где-то на секунду задумался, — тогда бы я пожелал, чтобы главной ценностью стала личность, свободная и независимая. Которой никто не указывает, как ей жить.

— Ну, вот это уж действительно невозможно, — усмехнулась я, — это значит — отменить государство. А в современном мире это невозможно. Знаете, почему анархические модели не работают?

— Ну и почему?

— Потому что требуют постоянной гражданской активности. А это невозможно.

— Конечно, в России всех воспитали рабами.

— Да при чём здесь Россия. Постоянная гражданская активность невозможна нигде в современном мире. Нечто подобное в истории было разве что в Афинах. Да и то только потому, что за афинских граждан вкалывали рабы, и потому у них была масса свободного времени. Это раз. А во-вторых, не могли бы Вы конкретизировать: если личность свободна от идеологии, совсем-совсем, то на каких морально-этических принципах она должна быть воспитана? Какая у неё должна быть система ценностей? Или воспитание тоже отменить, как стесняющее свободу? И оставить полный произвол? Что хочу, то и ворочу? Как Фантомас? — я знала, что позиция у меня почти беспроигрышная. Ведь когда диссидент ругает социализм, ему все вокруг начинают поддакивать. Но потребовать от него предложить что-нибудь взамен — вернейший способ посадить его в лужу, так как чего-то получше он предложить не сможет.

— Ну, зачем же. Ведь есть и другие возможности воспитывать.

— Какие, например? Религия, что ли?

— А почему бы и нет? Всякая религия учит добру и высокой духовности. «Не убий» — первая заповедь, на которую цинично плюнули большевики.

— Вопрос состоит из двух частей, и я отвечу на обе. Первое, насчёт большевиков, — мне бы конечно, как человеку, было бы приятнее, если бы революция была идиллией, народ — паинькой, и не было бы сотен жуликов, провокаторов и черносотенцев, гревших руки на чужом пожаре. Но как историк, я не могу не понимать, что это невозможно. А второе, насчёт религии и высокой духовности. Да разве люди, верящие в бога, если взять в массе, по морально-этическим характеристикам сильно лучше атеистов? Разве они более совестливы? Вот в Америке все президенты, вступая в должность, на библии клянутся. И что, разве это помешало Трумэну сбросить бомбы на Хиросиму и Нагасаки? Между прочим, он при этом людей побольше Сталина угробил. Но, тем не менее, Трумэн — демократ, а Сталин — злодей. Но это к слову. К тому же у нас страна многонациональная, а значит, многоконфессиональная. А каждая религия учит, что её последователи имеют шанс попасть в рай, а остальные автоматом — в ад. Одни люди ставятся выше других по факторам, которые от них не зависят. Ведь религию обычно не принимают сознательно, а она навязывается национальностью. И представьте себе ситуацию. Вот, например, Кавказ. Два села. В одном живут мусульмане, в другом христиане. Пока это выражается только в том, что мусульманам нельзя прилюдно свинину есть, а христиане едят на пасху крашеные яйца, это не играет особой роли. Их дети ходят в советскую школу, где их учат тому, что все люди братья, и у них и мысли не возникает поднять руку друг на друга или даже смотреть друг на друга косо, потому что все — советские люди. Теперь представим себе, что по вашему требованию отменяют советскую идеологию, а вместо неё внедряют религию. Причём не на день, не на два, а хотя бы на жизнь целого поколения. Между людьми пробегает чёрная кошка. Они начинают думать, что их соседи — существа низшего сорта и после смерти попадут в ад, а для них же самих уготован рай. Затем следующая стадия. В медресе начинают учить, что соседи собаки, и их надо или обратить в правильную веру, или перерезать. А дальше как в вашей песне про короля: «и кровь лилась ручьём». Да, таковы, и только таковы могут быть результаты свободы религии по вашим рецептам. Лучше всего религию было бы и в самом деле полностью запретить. Но это, к сожалению, невозможно, как антиалкогольный закон. Так что самым мудрым было решение Ленина: свобода религиозного культа и антирелигиозной пропаганды. Религиозная пропаганда не может быть разрешена. А то крови не оберётесь.

— Всё это только ваши досужие домыслы, — сказал Галицкий. Более существенных возражений у него не было.

— Отнюдь. Я историк культуры и занимаюсь этими вопросами. Вспомните джихады и крестовые походы. Конечно, сильные мира сего стригли с них свои купоны. Но это не отменяет того факта, что рядовые участники их и в самом деле верили, что за содеянное их бог по головке погладит. А иначе всё это было невозможно. Идея не овладела бы массами и не стала бы материальной силой.

— Советская наука вечно мешает правду с ложью. И советской истории верить нельзя.

— Хорошо! — уже почти крикнула я, начиная терять терпение, — если Вы не верите мне, потому что я советская, то, может, американцу поверите. В романе Кларка «Последние песни Земли» говорится то же самое. Там земляне улетели основывать колонию на другой планете, а проблему межрелигиозной вражды решили оставить на Земле. На первых порах колонисты живут мирно, пока с гибнущей Земли не прилетает последний корабль, на борту оказываются Библия, Тора, Коран, упанишады…

— А Вы не боитесь, что за низкопоклонство перед западной фантастикой вас из комсомола выгонят? — Галицкий не знал, что возразить, и потому перевёл разговор в другое русло.

— Не выгонят. Это всё в Советском Союзе было издано.

— Но ведь отсталые буржуазные авторы не знакомы с марксизмом и потому не верят в приход коммунизма! — иронизировал он.

— Но они же не виноваты, что родились в буржуазных странах и потому не знают социализма…

— Их счастье.

— Несчастье.

— Бесполезно вас разубеждать, но если бы Вы пожили в буржуазной стране, Вы бы изменили своё мнение. Вам такое изобилие и не снилось.

— Во-первых, откуда Вы знаете, что мне снилось, а что нет, а во-вторых, я знаю, какой ценой это достигается — ценой нищеты третьего мира.

— Это лживая пропаганда. Просто капитализм экономически гораздо эффективнее социализма. И вообще, у меня создаётся впечатление, что Советская власть нарочно создает невыносимые бытовые условия, чтобы люди не думали о свободе. У них бы просто не оставалось на это времени. Поэтому в стране Советов никогда не хватало хлеба, зато грамот за отличный труд было предостаточно!

— Съешьте кусочек тортика, — сказала я с как можно более невинным видом и протянула ему тарелку с кусочком «Птичьего молока». Вообще-то мне могут возразить, что я мало прожила при социализме и потому не могу судить, но не сказать, чтобы мы там голодали. Достаточно было взглянуть на стол, наполненный закусками, чтобы понять это. Конечно, некоторые из них нужно было доставать в очередях, но разве это главное? Для меня было важнее, что ничто нигде не взорвалось и все были живы. За такое я хоть каждый день готова стоять в очереди!

На некоторое время Галицкий растерялся. Ему пришлось-таки взять злосчастный торт, правда, он им чуть было не подавился. Поле боя было за мной. Мама посмотрела на меня укоризненно.

— Маша! — сказала она с осуждением.

— Ну что!

— Ты понимаешь, что это хамство?

— А почему он ведёт себя, как чёрная коза из той сказки. «Я не ела, я не пила, я по горкам не ходила, травушки не щипала и осинки не глодала. А бежала я через мосточек, ухватила кленовый листочек. А бежала я через гребельку, ухватила водицы капельку… М-е-е!»

— Ты хулиганка, вот ты кто! — сказала мать. Я поняла, что потом мне достанется, но это потом.

— А клеветать на страну, которая вас вскормила, разве не хамство, не хулиганство?! Это всё равно, что клеветать на родную мать! Мама, тебе бы понравилось, если бы я на всех углах стала рассказывать, что ты меня якобы не кормишь?

— Ой, замолчи, надоело.

— «Быть жестокой к сыновьям, грех, если ты, конечно, им — мать, первый снег, конечно, — твой, снег, но позволь мне и второй знать», — сказал Галицкий.