Пухляш, посетив лабораторию, справился о здоровье профессора и, убедившись, что тот переживёт их всех, принялся методично обходить близлежащие дома и строения. Степашкин жил в портовой зоне под тенью скалы. Лаборатория задней стеной плотно примыкала к граниту, не имела выхода к подземным тоннелям, поскольку Степашкин грешил паранойей. Одна из стен была с окнами в пол из армированного стекла, для пущей надёжности зарешеченная стальными прутьями. Дверь, обитая железом, запиралась на хитроумный замок, код которого менялся каждую неделю, что нисколько не мешало мне, путём хаотичного нажатия на кнопки, вскрывать неприступную крепость, как консервную банку.

Пухляш, словно ищейка, обошёл лабораторию вдоль наружных стен, обнюхал каждый кустик, ощупал каждый камешек. Покопался в мусорных баках. Облазил сараи и неприглядные подворотни. Зашёл в каждый дом, ласково улыбаясь, выспросил всех да обо всём.

Пухляш искал. Пухляш нашёл.

Я увидела это во сне, увидела его глазами, почувствовала его сердцем. А потом мне привиделось дерево, растущее на самом краю обрыва, корнями вспарывающее скалу. Я улыбнулась темному силуэту, выходящему на свет.

Звонок в дверь выдернул меня из сладких грёз. Я даже и забыла, что он у меня вообще есть. Мой дом стоял на пустыре, практически замыкая юго-западный круг. Из окон виднелось море. Связь с остатками цивилизации я поддерживала через подземный тоннель. Маме не нравилась отдаленность моего жилища, но устав спорить, она махнула на меня рукой.

Накинув на себя зелёный махровый халат, я поплелась в коридор к наружной двери. В зеркале мелькнула сгорбленная фигура и нездоровый блеск чужих глаз. Я сделала шаг назад и остолбенела. Мои глаза полыхали чернотой. В дверь уже заколотили, а, возможно, и пнули пару раз ногой. Да кого это черти принесли на мою голову? Правая рука предательски задрожала. Не к добру, видать, гости ко мне пожаловали.

Я отступила вглубь дома. Паника схватила меня за горло, вызвав приступ астмы. Восстановив дыхание, я схватила трубку телефона и позвонила на дежурный пост.

– Аллё, дежурка, – ответил на вызов Дениска.

– Слушай, дорогой, проверь, пожалуйста, камеры на моей пустоши, – жалобно попросила я, сжавшись в комок.

– Тебе что, лень в окно выглянуть? – взъерепенился Дениска.

– Ну, вот еще чего, вставать с кровати и глазеть. Смотри быстрее, а то приду и надеру уши.

– Чисто.

– Около дома посмотрел?

– Чисто.

– Спасибо, – я положила трубку на рычаг.

В дверь настойчиво стучали. Я вернулась в спальню. Взяла с тумбочки таблетки и высыпала на ладонь две маленькие, продолговатые жёлтые пилюли. Глаза потухли, но стук в дверь не прекратился. Телефонный звонок заставил подскочить меня на кровати. Вот же кошмар какой! Я двумя прыжками добралась до телефона. Стук в дверь прекратился.

– Алло, – шёпотом сказала я, тяжело дыша в трубку.

– Ехидна, – заорал на другом конце провода Пухляш. – Я нашёл!

– Знаю, Виктор Степаныч.

– А что ты шепчешь? – удивился он, сменив тему разговора.

– За моей дверью кто-то стоит, – нехотя призналась я.

– Кто?

– Не знаю.

– Так, поди, и посмотри, – с нажимом посоветовал Пухляш, зная мою мнительность.

– Что самый умный, да? – съязвила я.

– Быстро подошла к двери, – не выдержал препирательств Пухляш. – Трубку только не клади, я подожду.

Собрав все свое мужество в кулак, я осторожно положила трубку на столик и на цыпочках подкралась к двери. Неожиданно резкий стук в нее заставил меня отпрянуть назад. Сжав кулачки, я все-таки выглянула в глазок. Мужчина среднего телосложения, с коротко остриженными волосами стоял ко мне спиной. Высоко поднятый воротник коричневой куртки защищал его шею от ветра. Я принюхалась к замочной скважине. Пахло свежим бризом. Я вновь заглянула в глазок. Мужчина закурил, продолжая стоять к двери спиной. Я втянула ноздрями воздух, ничего кроме солоноватого привкуса моря и обожжённых солнцем камней. Интересно, сколько мне ждать, пока подействуют таблетки?

Не выпуская из виду дверь, двигаясь задом наперёд, я вернулась в спальню.

– Виктор Степаныч?

– Да, да, слушаю, – ответил он мне.

– У меня, похоже, проблемы.

– Проблемы?! – взорвался Пухляш. – Это у меня (два непечатных слова) проблемы! Это я теперь не смогу спокойно спать по ночам!

– Вы хотите поговорить об этом?

– Нет, перехотел.

– Избавимся от крысы сразу или помучаемся?

– Помучаемся. Наш проект под угрозой. Всё отменяется. Я распорядился всем залечь на дно.

– Может мне стоит навестить сестру? – решила я воспользоваться ситуацией себе на благо.

– Только по-быстрому туда и обратно, – согласился со мной Пухляш. – Ты мне еще понадобишься, когда начнётся заварушка.

– Хорошо, – на том мы и закончили.

Я положила трубку. Стук в дверь прекратился. Я легла на кровать, с головой накрывшись одеялом, мелко дрожа от пережитого ужаса. Мама не раз предупреждала меня, чтобы от всего держалась подальше, но разве в наше время кто-то прислушивается к советам родителей!? Теперь поздно кусать локти. Я увязла по уши.

До того, как мир окончательно сошел с ума, мне хотелось стать художником. Я больше всего любила рисовать море. Мои рисунки завораживали. Казалось, что если присмотреться, то можно услышать шум волн. Я мечтала о своей студии, выставках и громкой славе. Мы с сестрой уехали учиться в столицу. Я была влюблена в молодого поэта, с которым гуляла ночи напролёт. Прекрасное время, пронизанное тёплыми солнечными лучами и счастьем.

Осенью, когда мир рухнул, я навещала маму. Мы с ней долго прощались на вокзале и плакали, обнявшись, словно в последний раз виделись. Я села в поезд, пообещав вернуться. Наш состав застрял на крохотной станции, и бездна разверзлась. Паника, крики людей, чудища, набрасывающиеся на них, выстрелы, а потом неестественная тишина. Мне пришлось сделать нелёгкий выбор: либо мама, либо сестра. Я сидела на опустевшем перроне и горько плакала, размазывая слёзы по лицу окровавленными руками. На коленях лежал пожарный топорик. Выбор стал тяжёлым бременем для меня. Я решила, что сестра сможет совсем справиться и в одиночку, а маму постоянно на рынке торговки обманывали. Выплакавшись, добила последнего мутировавшего на станции и пошла домой. Часть пути до родного города пришлось проделать пешком, потом меня подобрали добрые люди с бандитскими рожами. Мобильная связь умерла вместе с прежним миром. Моё сердце съедала тревога. Я боялась опоздать.

Боялась опоздать, но успела в самый последний момент. Чудища атаковали город посреди бела дня. Когти, острые зубы, рога. Я прокладывала путь домой красным пожарным топориком, с которым успела свыкнуться и натереть мозоли на ладонях. В тот день мне пришлось забыть о ранимой душе, астме и прочих глупостях. Ужас отступил, оставив место тупому безразличию. Единственное, что имело смысл – добраться до дома.

Мама успела спрятаться в подвале. От соседей остались огрызки рук да ног. Я влетела в дом, кроша всех на своем пути. В суматохе не смогла ее нигде найти. У меня опустились руки. Я познала всю горечь отчаяния и безысходности. А потом мама выбралась наружу и увидела меня, с затупившимся топором и головой чудища в руке. Она обняла меня и заплакала. А плакать ей пришлось за нас двоих. Через минуту к нам пробился с улицы Петро. Он помог выбраться из дома и на тракторе отвез нас в порт, где укрылись другие уцелевшие.

Бойня длилась целую неделю. Я перестала различать день и ночь. Но чем больше людей собиралось вместе, тем сильнее нам хотелось жить. Петро совершил несколько вылазок в город, привозя на тракторе выживших. К тому времени Пухляш организовал в доках лагерь для пострадавших. Я боялась оставлять маму одну, но она, неожиданно для нас обоих, отпустила меня на битву.

Пухляш скептически осмотрел меня с головы до ног, поцокал языком, мол, не вышла ни ростом, ни силушкой, повертел в руках топорик и махнул рукой, что с дуры взять.

– Пойдёшь во второе звено, – подвел он итог осмотра. – Там много молодёжи. Вместе не так страшно будет.