– Сын Неба прав, как всегда, – нежно ответила Ю Ван и склонила голову. – В последний раз, когда он приезжал сюда, он просил породниться с родом императора…

– Да, помню.

– Почему бы не подарить ему в знак наивысшей благодарности одну из наложниц? – её воркующая интонация не усыпила его, и Юань Ди сразу же настороженно спросил:

– Кого ты имеешь ввиду?

– Минфэй. Последнюю наложницу.

– Пусть принесут её портрет! – приказал он и, дождавшись евнуха с картиной, пренебрежительно усмехнулся. – Хуханье не очень обрадуется такому подарку.

– Подарок императора – всегда огромная честь. Особенно наложница из его гарема, – в тон ему, с лёгкой иронией добавила Ю Ван.

– Кстати, к её лицу очень подходит тот уродливый варвар со шрамом. От него исходит угроза. Я это чувствую. Он убил слугу твоего брата… и не нравится мне. Как и те певцы, которые пели под навесом. Слепой и молодой. Они чужие. И неприятные. Да, ты права, все эти страшные рабы похожи друг на друга и могут понравиться хунну. Хунну любят всё очень страшное, – он впервые за долгое время рассмеялся, и его жена решила промолчать, чтобы он не изменил своё решение.

Сразу после этого разговора к губернатору Бао Ши был послан гонец. Ему было приказано забрать всех рабынь из садов внутреннего города и убрать их из столицы вместе с бледными рабами. Второй гонец был отправлен к Великой Стене, на север, чтобы известить нового шаньюя Хуханье о великом подарке императора.

Римляне были рады, когда узнали, что их отправляют строить город. Но известие о том, что туда же привезут всех выживших женщин хунну, среди которых они надеялись найти своих жён, вызвало неописуемый восторг – все возбуждённо рассказывали друг другу, где и когда оставили их в столице Чжи Чжи, кого видели во время перехода, и жизнь теперь казалась им не такой ужасной, как ещё несколько дней назад. Около тридцати человек не могли передвигаться из-за ран, полученных во внутреннем городе, но убитых не было. И это тоже казалось чудом. Однако через день пришла другая новость – Лация, Павла Домициана и Зенона оставляли в столице. Их должны были отправить к новому шаньюю Хуханье. Больше пока ничего не было известно. Однако этой же ночью снова появился старый проводник Годзю, который рассказал Лацию, что его ждёт. Приказ императора гласил, что его и двух певцов он дарит новому шаньюю хунну вместе с одной из наложниц, как знак наивеличайшей милости. Женщина должна будет стать женой Хуханье и укрепить мир. Об этом ходит много слухов, но все они странные. Понятно было одно – император хотел приблизить нового шаньюя и избежать нападений на империю Хань. Но зачем вместе с наложницей дарил трёх римлян, никто не знал. Старый кочевник пока ничем не мог им помочь, потому что уезжал по просьбе губернатора на запад, в долину своенравной реки Во. Там надо было найти удобное место для постройки города. Но он пообещал, что узнает, куда их отвезут и где они будут жить за Великой Стеной. Тогда можно будет выкупить их у хунну, так он сказал. Юные братья были настолько расстроены этой новостью, что расплакались и забились в угол. Лаций тоже переживал. Он не мог поговорить с Чоу, не знал, выжила ли Саэт, и если да, то как переживёт разлуку с Зеноном. Ему было трудно понять, почему Фортуна сначала поманила его надеждой, а теперь снова решила наказать.

Павел Домициан воспринял этот удар судьбы стойко. Он понимал Лация, но надеялся, что новому шаньюю понравятся его песни, и он сможет как-то там выжить. Старому кочевнику Годзю он не верил, считая того предателем. Зенон всю ночь плакал и ворочался, не в состоянии уснуть. Марк успокаивал его, но ему самому было нелегко. Лаций всё это слышал и тоже не спал. Только на рассвете он забылся коротким, тревожным сном. Ему приснился Чжи Чжи со стрелой в носу. Шаньюй всё время смеялся, булькая кровяными пузырями из раскрытого рта, и стрела вместо носа дёргалась в такт его смеху. Потом появился старший ханьский евнух, его сменил погибший воин в чёрном халате с застывшим в глазах удивлением, ему на смену пришла Эмилия, но почему-то он не мог увидеть её лицо. Хотя слышал, как она плачет. Её фигура проплыла мимо и исчезла. Последним появился начальник стражи Фу Син. Но он никуда не исчезал. Только сильнее и сильнее тряс его за плечо, недовольно повторяя какие-то слова. Наконец, Лаций проснулся и понял, что начальник стражи не снится и пытается его разбудить. Прощание с товарищами было тяжёлым. Лаций и Зенон тащили свои железные шары, как обреченные на смерть. Павел держался за верёвку, привязанную к поясу Лация. Никто не смотрел им в глаза, у многих на глазах были слёзы. Остальным римлянам сняли цепи и заменили их на верёвки, которые не растирали ноги так, как железо. Марк с Зеноном обнялись и долго не могли расстаться. Их силой оторвали друг от друга и несколько раз ударил палками.

Дорогу до ворот дворца Лаций не помнил. Старый сарай для него сразу сменился маленькой комнатой, где они провели всю ночь и следующее утро. Во второй половине дня пришли евнухи и приказали следовать за ними. Лаций проверил привязанный под поясом нож и подумал, что закончить жизнь, убив несколько евнухов, тоже неплохо. Хотя глупо и не так почётно, как в бою, с мечом в руках. Наверное, погибнуть от руки молодого воина в чёрном халате было бы намного лучше, чем в полутёмной комнате, где их собирались сделать бесполыми существами, но выбирать не приходилось. Однако никто не собирался их оскоплять. Евнухи показали, где помыться и какую одежду надеть. Потом отошли в сторону и стали ждать. После того, как они помылись, их повели странными узкими улочками между высокими стенами и вывели в небольшой сад. Там было около десяти деревьев, похожих на вишню. Евнух поклонился одетой в светло-зелёный халат фигуре на лавочке под деревом и повернулся к Павлу Домициану.

– Ты будешь петь вместе с Минфэй. Она будет говорить тебе, что делать. И твоему сыну. А ты, – обратился он к Лацию, – должен будешь стоять и слушать. Если тебя будут спрашивать, ты должен отвечать. Если не будут, молчи! – евнух отошёл к лавке и сел позади девушки. С другой стороны стал второй евнух. Ещё пять или шесть сидели под деревьями. Они держали в руках какие-то музыкальные инструменты со струнами, маленькие бубны, медные тарелки, колокольчики и флейты. Рядом лежали цветы. Совсем свежие. Лаций вдруг понял, что на сегодня его долгая дорога с тяжёлыми предчувствиями закончилась.

– Подойдите ближе! – раздался звонкий голос с лёгким оттенком грусти. Павел и Зенон приблизились. Лаций стал у них за спиной. Минфэй оказалась очень миловидной девушкой с невероятно правильными чертами лица, маленьким носиком и тонкими бровями. Только глаза были непохожими на глаза других ханьских женщин, они были шире и больше, притягивая к себе взгляд. Чёрные ресницы ещё сильнее увеличивали это впечатление, и, казалось, что эти глаза занимают большую часть лица. Маленький носик и аккуратные губы не портили, а дополняли эту красоту. В ушах висели две серёжки, к которым снизу были прикреплены два полупрозрачных шарика из какого-то драгоценного камня. Волосы были собраны на голове в причудливую причёску: узел на затылке скрепляли три золотые спицы разной формы. От узла в разные стороны отходили два пучка волос, они, не касаясь ушей, плавными полукругами уходили вниз, к шее. Верхнюю часть волос от затылка до лба закрывала красивая композиция из золотых цветов с камнями и жемчугом. На лбу она переходила в тонкую сеточку из крошечных блестящих камешков и заканчивалась в форме треугольника, направленного между бровей к носу. Там же, на самом краю был закреплён маленький овальный медальон с красным камнем. Воротник халата был поднят и огибал её шею ровной плавной линией, подчёркивая контуры лица. «Драгоценная птичка в золотой клетке», – подумал Лаций. Девушка подняла веер и сделала знак евнуху. Тот сразу принёс ей длинный инструмент с несколькими струнами.

– Спойте мне ваши песни, – попросила она, и Павел с Зеноном стали петь то, что выучили во время перехода в столицу. Минфэй подыгрывала им, находя правильные звуки, и вскоре они уже пробовали петь вместе. Лаций скучал и молчал.