Столкнулись они с Аполлоном у моря, где она со своими «педагогинями» кормила птиц. Участники второй группы тоже включились в дело спасения пернатых. Да и к слову сказать, финансово они выглядели более состоятельными в сравнении с любасиными коллегами.

Было скользко. Растаявший накануне снег ночью приморозило. Нужно было смотреть под ноги. Поэтому Аполлона она заметила в самый последний момент, когда посмотрела вверх у последнего пролета лестницы. Оказывается, он тоже здесь. К морю не спустился, с высоты набережной следил за процессом. Уклониться было невозможно. «Императрицы» не было.

– Как голова? – в вопросе почудились неожиданно радостные нотки.

– Спасибо, в норме.

– Вы что, мать Тереза всего этого пернатого поголовья?

– Почему я? Вон сколько народу пришло птиц покормить.

– На ваше появление они реагировали иначе, даже и не получив еще и корочки сухой. Птиц не обманешь. Это потом они начинают за больший кусок драться.

И он, опираясь на трость (раньше она ее почему-то не замечала, видела только неестественно прямую спину), развернулся, чтобы вместе с Любасей дойти до пансионата.

– А вы что раненому участнику боевых действий на гололеде даже руку не предложите? – он явно резвился. Лю- басе показалось, что с тростью он вполне уверенно справляется с ситуацией.

– Отчего ж? – включилась в игру. Ну, не вести же себя, как стыдливая горничная? – Места боевых действий, как понимаю, не афишируются, составляя предмет государственной тайны.

– А вы не далеки от истины, – последовал ответ, и сказано это было так просто, без надрыва, словно и не было любасиной иронии. – Пережил серьезную травму позвоночника. – И ей стало стыдно за свое неуместное кокетство. Почувствовала, как краснеет и почти готова неожиданно для себя разрыдаться. Хорошо, что ветрено, можно отвернуть голову, спрятав набежавшие слезы.

– Простите, я не хотела вас обидеть.

– Хорошо, только за это вместе выпьем кофе в баре. Продрог я.

Так вместе рука об руку они дошли до пансионата и сразу же завернули в бар. Еще чашка кофе не испита, заглянул приятного вида мужчина, лет пятидесяти.

– Аполлон, тебя потеряли, с ног сбились.

– Иду, – он поднялся, как ей показалась, с какой-то обреченностью. – Но я не прощаюсь.

Ну, что за удивительное чувство – влюбленность! Все во внешнем мире на прежних местах, на востоке, как обычно всходит солнце, на западе оно клонится к горизонту, чтобы спрятаться за морем, на набережной дует по-прежнему пронизывающий февральский ветер, и в мире преобладают бело-серые краски неожиданно холодной зимы… Все так, и все совершенно иначе! Потому что в душе распускаются во всей своей красе лепестки бутона сердечной чакры. Словно неведомый некто взял и распахнул запертое сердце, и оно до этого слепое, как недавно родившийся котенок, вдруг прозрело и услышало дивный оркестр жизни. Ты любишь всех и всеми любим! И ничего не произошло, и ничего тебе не сулят, и нет надежд… Но тебя уже захлестнула эта безмерная радость полноты жизни. О, если бы можно было прожить всю жизнь на таком подъеме! Кажется, Господь тебя поцеловал в макушку.

После ужина она опять сбежала из зоны досягаемости и забаррикадировалась в своем номере. Ей не хотелось читать, она не прислушивалась к голосам в коридоре, удачно ткнула в пульт телевизора и выставила фоном что-то спокойное, музыкальное, не перекрывающее звучание ее личного, внутреннего оркестра. Она просто наслаждалась своим, таким давно забытым чувством влюбленности.

Проснулась раньше обычного, с ощущением, что улыбается безо всякой причины. А, может быть, она улыбалась и во сне? Быстро покончила с утренними процедурами, навела марафет, потеплее оделась и решила до завтрака прогуляться к морю. Тихонечко прикрыла дверь и на цыпочках нырнула к лифту. Казалось, постояльцы пансионата наслаждаются самыми сладкими утренними снами. Только откуда-то издалека доносятся гастрономические запахи предстоящего завтрака. Каково же было ее изумление, когда внизу, в лобби-баре у самого выхода она увидела единственного в столь ранний час посетителя. И это был он!

– К пернатым? Рано! Не с пустыми же руками – магазин еще закрыт. Приглашаю на кофе. Да и вообще, пора познакомиться.

– Вы – Аполлон.

– Ну, без иронии, есть во мне греческая кровь, вот и назвали в честь прапредка.

– Любовь Ильинична, – по-учительски представилась она. – Подруги зовут меня Любася.

– Что будем пить, Любася? Чай, кофе?

– Нет, тогда уж лучше горячий шоколад.

– А куда вы испарились вчера после ужина?

– А что вы делаете здесь в такую рань? – ответила она ему вопросом на вопрос.

– Я вас жду. Где вы живете? В каком номере?

– Не представляете, ровно по соседству.

Он посмотрел на нее своим сканирующим взглядом, как-то грустно ухмыльнулся, отвел глаза. Почему-то ей стало ужасно жалко этого крепкого, ладно скроенного, но, словно проглотившего шест, человека.

Она выпорхнула из номера на таком подъеме, так купалась в любви к миру… Ведь не будь его, не отвалилась бы ей нынче, да уже со вчерашнего дня, такая безмерная запредельная теплая и тихая внутренняя радость! Ей просто физически захотелось сделать что-то хорошее, сказать ему какие-то нужные слова. Ну, чтобы и ему стало так же тепло и уютно.

– Мне кажется, что у вас есть какие- то проблемы. Какая-то глупая фраза получилась! Почти по-американски: «Вы хотите об этом поговорить?» Я не к тому, чтобы вы мне, незнакомому человеку, вываливали их. Да и что я могу? Я к тому, что людям свойственно иногда видеть какие-то явления своей жизни, как обстоятельства, непреодолимой силы. А между тем, есть только одно непоправимое – смерть. Все остальное – одолимо.

– Такое впечатление, что нам нужно поменяться конференц-залами: мне к педагогам, а вам – к нашим. Слушайте, ну почему мне с вами общаться так легко, словно знакомы тысячу лет. С чего отвешен вам такой кредит доверия? Будто кто-то сверху говорит: «Это – человек твоей группы крови».

– Может, как случайному попутчику в купе?

– А давайте дружить? Это как-то по- детски звучит, но мне почему-то страшно не хочется вас потерять. Тем более, что у нас сегодня последний день, финал, прощальный ужин. – Последнее он произнес уже с неким сарказмом.

– Ну, давайте. А что для этого надо?

– Для начала не потеряться. Давайте обменяемся номерами мобильников. Мы же географически близко, раз вы здесь.

– Я из Славногорска.

– Ну, я-то в нашей губернской столице в основном, хотя по большей части в разъездах. В Славногорске, правда, давно не был. Вы ведь не замужем?

– Почему вы так решили? – Любасю даже задел этот вопрос. – У меня мама и взрослый сын.

– Да вы не обижайтесь – понимать некие вещи – это моя работа. И опыт житейский, наконец. Вас же не ошарашит, что у меня в прошлом пять браков, шестеро детей… и еще… Словом, не хочу начинать.

– Вам многое удалось, – сказала почему-то уязвленная Любася. —

Вам же нет пятидесяти… Вы еще многое успеете.

– Ну, вот, а так все хорошо начиналось! Ну, не реагируйте так банально! Я же испытываю к вам доверие с готовностью духовно обнажиться. Это редко случается.

В баре появилась парочка «нетрадициалов» (так «педагогини» между собой обозвали участников параллельного мероприятия).

– Аполлон, Виктория Яковлевна интересовалась вами. Она пошла на завтрак.

– Иду, – и в голосе опять нотки обреченности, искусно завуалированные под деловитость. – Обещайте не потеряться. Я сброшу вам мой личный электронный адрес. – И он двинулся в сторону ресторана.

Любася сидела совершенно ошарашенная. Внутренний градус безмятежной радости заметно понизился. Но она ни за что не отказалась бы от этого человека – ее к нему тянуло. Была ли это сексуальность? Да она не думала об этом! В нем было что-то родное. Понятнее объяснить она бы не смогла. И надо ли? Да и вообще – он завтра уезжает! И как жить дальше?

По блеску в любасиных глазах Мира первая диагностировала болезнь. Со своим ироничным умом она иначе и не воспринимала изменение ритма сердца, участившееся дыхание, изменение пульса, а, порой, и нарушение сна, которые неизбежно сопровождают влюбленность. Это Агафья Тихоновна поначалу приняла посвежевший вид и оживленность вернувшейся Любаси на свой мудрый счет заботливого руководителя – передышка заму, предоставленная вовремя. Правда, и она через пару дней заметила неладное. Причем, по довольно примечательной мелочи. Раньше и она ругала Любасю – бросает свой мобильный телефон где попало, трудно ей дозвониться. Отъедешь в управление, а он, мобильник, на дне сумочки. Катастрофа! А теперь телефон просто прилип к ладони Любаси. И, что еще удивительнее, сигнал она выставила в режим вибрации, чтобы не мешать окружающему учебно-воспитательному процессу. Сигнал и не мешал, мешала неизвестная для Агафьи, а потому настораживающая активность виртуальной жизни.