— Стефан, узнаешь ты меня?
И король, трепеща, ответил ему:
— Да: ты отец мой Фома.
Тогда призрак простер руку и потряс окровавленными одеждами своими над головой короля. И молвил король:
— Когда же ты перестанешь мучить меня?
И призрак ответил:
— Когда ты сдашься Махмуду...
И король направился в шатер этого демона[29]. Тот посмотрел на него своим дурным глазом и сказал:
— Прими обрезание, или ты погибнешь.
Но король гордо ответил:
— Жил я по милости божьей христианином и умру в вере христовой.
Тогда злой басурман созвал палачей, и они схватили Фому и содрали с него кожу; и из кожи этой сделали седло. А лучники избрали тело короля мишенью для стрел, и злой смертью погиб он из-за проклятья своего отца.
Видение Фомы II, короля Боснии[30]
Песня Иакинфа Маглановича
I
Король Стефан-Фома ходит по своей горнице, ходит из угла в угол большими шагами. А воины его спят, лежа на своем оружии. Но король не может заснуть: басурманы осадили город, и султан Махмуд хочет отрубить ему голову и послать ее в большую мечеть Стамбула.
II
Часто он подходит к окну. Высунувшись наружу, слушает, нет ли где шума. Но тихо кругом; только сова плачет над крышей дворца: знает она, что скоро в другом месте придется ей устраивать гнездо для своих птенцов.
III
Вот доносится странный шум — но то не совиный крик. Отворяются окна церкви Ключа — но осветила их не луна. То барабаны и трубы в церкви Ключа, то от света факелов ночь превратилась в день.
IV
А вокруг великого короля Стефана-Фомы спят его верные слуги, и только его ухо ловит странные звуки. Он один выходит из своей палаты, сжимая в руке саблю, ибо ясно ему, что это — знамение неба.
V
Твердой рукой он отпер церковные врата. Но когда увидел, чтó было на клиросе церкви, мужество едва не изменило ему. Сжал он в левой руке ладанку чудесной силы и спокойней вошел в церковь Ключа.
VI
И странное увидел он в церкви: трупами были усеяны плиты пола, кровь текла, как текут потоки, что сбегают осенью в долины Пролога. Королю приходилось переступать через мертвых, и ноги его были по щиколотку в крови.
VII
То лежали трупами верные его слуги, то текла кровь христианская. И холодный пот струился по спине короля, и зубы его стучали от ужаса. Посреди клироса он увидел вооруженных воинов турецких и татарских и вместе с ними проклятых отступников — богомилов[31].
VIII
А сам Махмуд стоял у оскверненного алтаря. Смотрел он своим дурным глазом, сжимая саблю, красную от крови до рукоятки. Преклонял перед ним колено король Фома I[32], смиренно протягивал свой венец врагу христианского люда.
IX
И Радивой[33]-изменник тоже стоял на коленях, с тюрбаном на голове. В одной руке у него была веревка, которой удавил он отца, другая подносила к губам одежду наместника сатаны[34]. Он целовал ее, словно раб, наказанный палкой.
X
Махмуд соизволил улыбнуться; принял он королевский венец, а потом разломал его, бросил наземь, растоптал и молвил: «Радивой! Ты будешь править за меня в моей Боснии. И пусть эти псы называют тебя своим беглербеем[35]». Радивой же простерся у ног его и облобызал окровавленную землю.
XI
И сказал Махмуд своему визирю: «Пусть дадут Радивою кафтан[36]. Будет этот кафтан драгоценней венецианской парчи. Содрать кожу со Стефана-Фомы и в нее облечь его брата». И визирь ему ответил: «Слушаю и повинуюсь»[37].
XII
Тут почудилось доброму королю: басурманы разрывают его одежду, ятаганами надрезают кожу, тянут ее пальцами и зубами. Так они содрали с него кожу до самых ногтей на пальцах ног[38]. Ликуя, надел ее на себя Радивой.
XIII
И воскликнул Стефан-Фома: «Праведен суд твой, боже! Ты караешь сына-отцеубийцу. Казни же его тело, как судил ты. Только смилуйся над моей душой, господи Иисусе!» Лишь призвал он силу господню — задрожала церковь, призраки исчезли, факелы внезапно погасли.
XIV
Кто не видел, как быстрым полетом проносится в небе звезда, освещая вдалеке землю? Но огненный блеск метеора гаснет мгновенно в ночи, и еще темнее сгущается мрак — так исчезло и видение короля Стефана-Фомы.
XV
Ощупью добрался он до церковных врат. Воздух был чист, и луна серебрила крыши. Было тихо, и король мог подумать: в Ключе все спокойно и мирно. Но упала перед ним бомба[39], пущенная басурманом, и неверные пошли на приступ.
Морлак в Венеции[40]
I
Когда Параскева меня бросила и сидел я, печальный и без единого гроша, лукавый далматинец пришел ко мне в горы и молвил: «Поехал бы ты в этот большой город, стоящий на водах. Там цехины валяются, что камни у вас в горах.
II
В шелк и золото одевают там солдат, жизнь у них — сплошная радость и веселье. Заработаешь в Венеции денег и вернешься к себе на родину с золотыми галунами на куртке да с ханджаром[41] в серебряных подвесках.
III
Тогда, Димитрий, любая девушка позовет тебя к своему окошку и любая бросит тебе цветы, когда ты настроишь свою гузлу. Садись на корабль, поверь мне, поезжай в великий город — там уж верно разбогатеешь!»
IV
Я ему, пустоголовый, поверил и вот живу на этом каменном корабле. Только здесь мне нечем дышать, и хлеб для меня, словно яд. Не могу я идти, куда желаю, не могу делать того, что хочу. Живу, как собака на привязи.
V
На родном языке заговорю я — женщины надо мной смеются. Земляки мои — горцы — разучились говорить по-нашему, позабыли старые обычаи; гибну я, засыхаю, словно дерево, пересаженное летом.
VI
Когда я встречал кого в наших горах, говорил он, бывало, с поклоном и улыбкой: «Да поможет тебе бог, сын Алексы!» Здесь же нет мне ни от кого привета, и живу я, словно муравей, занесенный ветром на середину огромного озера.
Погребальная песня[42]
I
Прощай, прощай, добрый путь! Нынче ночью — полнолуние, дорогу хорошо видно. Добрый путь!
II
Лучше пуля, чем лихорадка. Вольным ты жил, вольным и умер. Сын твой Иво отомстил за тебя; пятеро пали от его руки.
III
Гнали мы их от Чаплиссы до самой равнины. Ни один не смог оглянуться, чтоб еще раз увидеть нас.
IV
Прощай, прощай, добрый путь! Нынче ночью — полнолуние. Дорогу хорошо видно. Добрый путь!
V
Передай моему отцу, что я в добром здоровье[43] и рана давно не болит. Елена, моя жена, родила мальчика.
