Крик повторился. Очень даже реальный.

Какой-нибудь ненормальный, – попробовал тогда представить Алекс. Обкурился. Словил белочку. Ну и шел бы он, к лешему! В компании которого, ему самое подходящее место. Ори, пока не охрипнешь, – скривился Алекс и пошел вперед. Выкинув эти крики из головы, будто их и не было.

Но примерно через минуту крик послышался ближе. Стало неприятно. Алекс всегда утверждал, что глухой лес – самое безопасное место. Особенно ночью. Но жуткий вопль не только противоречил этому тезису, – кроме отчаянья и крутого безумия в нем слышалась некая персональная угроза, словно кричащий знал о его, Алекса, приближении. И предупреждал. Странно, подумал Алекс. И противно. Действительно, сознавать, что в этом лесу, раскинувшемуся на многие километры вокруг, кроме тебя находится какой-то тронутый – это может сломать весь кайф. Кем бы этот урод ни был.

А действительно, кем? – задумался Алекс. Местным мужиком, который пошел срубить елку на новый год, но переборщил с согревающим? Или браконьером, который впал в белую горячку? Или человек тоскует, что потерял дорогое ружье? А если не потерял? Зачем ему, Алексу, нужны такие встречи? Он хотел оттянуться, уйти, оторваться от этого жесткого мира, который пытается гнуть все и всех под себя. И то, что какое-то тупое зло настигает его даже здесь, представилось ему нечестным и несправедливым. Как удар изподтишка.

Выходит, тот мрак, в который погружалается вся жизнь вокруг, добрался и сюда. А он так долго хотел иметь здесь дом! Любой, но именно здесь. В этих местах, с которыми у него связано очень многое. Возможно, всего лишь для того, что бы вот так поздним зимним вечером идти туда, к этому дому – морозным лесом, заснеженными лунными полянами, по скрипучему снегу. Пребывая самим собой. Он делал то, что не хотел делать, рисковал, тратил силы и отпущенное ему время, – в надежде на то, что бы иногда, пусть недолго, но жить так, как хочет его сущность. Получается, мир отнимет у него и это?!

Вопли повторялись. В каждом следующем вопле угроза слышалась еще четче, и Алекс подумал, что этот псих, возможно, действительно хочет кого-нибудь убить.

Его самого уже давно не пугала собственная смерть. Он знал, что та уничтожит, а что нет. Она даже представлялось ему чем-то, несущим облегчение, чем-то сродни болезни, когда вынужденно откидываешь все дела и проблемы и остаешься в постели. Но мысль умереть от руки, а главное, – от воли человека, наводила на него некий мистический ужас. Словно став жертвой, он возьмет на себя не меньшую вину чем преступник. Обрекая, тем самым, свою бессмертную душу при переходе в мир иной на несказанно большие мучения.

И тогда Алекс сделал то, что любой другой разумный человек на его месте, сделал бы уже давно. Он свернул. Но противное чувство, что ему все-таки испортили дорогу, ушло не сразу. Алекс прибавил скорости. Идти широкой лесной просекой, под которой был проложен какой-то важный газопровод, было без сомнения тоже здорово. И даже безопаснее, поскольку ту уж никак не угодишь в то замечательное место, которое на болотах почему-то никогда не замерзает. Да и крик пропал, Алекс был снова в лесу, под этим небом, среди величественных елей, окаймлявших просеку с двух сторон, и это было по-сказочному здорово. И он уже начал думать о чем-то соответствующем окружающей его красоте. Например, о том, как славно было бы сочинить какую-нибудь сентиментальную зимнюю сказку. С дедом Морозом, Снежной Королевой, Лапландией и волшебными зимними духами. И вот тут, в тот самый момент, когда он свернул на лыжню, которая ему очень нравилась, когда все плохое было опять забыто, а хорошее вроде бы снова встало на свои места, совсем рядом, от него разнеслось знакомое:

– А-а-а-х-х-т-ы-ы-б-л-л-я-я-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а!

Это было действительно невозможно. Так близко, кажется, вон там за елками…. Если только тот псих не имеет талант быть в нескольких местах одновременно. Алекс встал и замер. И теперь в таком замеревшем положении стоял уже несколько секунд. Что все это значит?

Кричащий, видимо, что-то почувствовал и замер тоже. Алекс осмотрелся. Собрался. Темные заснеженные деревья уходили ввысь, где возможно уже разъяснилось, и мерцают звезды. Холодные и мудрые. И им все равно. Где-то в затылке возникло знакомое противное чувство ничтожности перед миром. Но почему жизнь играет с ним в такие жестокие игры? Словно кокетливая девчонка, она поворачивается к нему то одной стороной, завлекая в свою гущу обманчивым ощущением свободы и власти над ней, то вдруг поворачивается другой и больно бьет в самые незащищенные места. Разрушая все надежды и планы. Как теперь.

За что?!

Стараясь не шуметь, Алекс снял рюкзак, отстегнул лыжи, достал из поясной сумки газовый пистолет и крадучись углубился в лес. Сквозь ветви и лапы, через поваленные стволы.

Особенно трудно было не скрипеть снегом. Но по верхушкам прошелся ветер, лес оживился тревожным гулом и поскрипываниями, а где-то пришли в движение два касающихся друг друга ствола, и оттуда донесся тоскливый заунывный скрежет.

«Вот и все…», – вспомнил Алекс. Что-то в происходящем наводило на мысль, что это – ловушка. Пугая этими метафизическими звериными криками, его, как волка флажками, загнали в это страшное место. Кто?

Алекс сделал еще несклько шагов. За ветвями открывалась небольшая поляна, в центре которой темнели несколько распиленных стволов. А рядом с ними – фигура сидящего человека, по одежде здорово смахивающего на военного. Да, совершенно верно, не пень, не куст, а человек. Который смотрел на что-то в правом углу поляны и, судя по облакам пара, вырывавшимся у него изо рта, тяжело дышал.

Ружья у него, кажется, не было.

Прошло некоторое время. Сидящий почувствовал, что на него смотрят. Его фигура вздрогнула и насторожилась. Затем человек вскочил на ноги и, напрягшись всем телом, истошно заорал.

– Что-о?!!! Да-в-в-а-а-а-й-й-б-л-л-я-а-а-а! Да-ва-а-а-а-й! – разнеслось по округе.

На фоне темной стены елового леса это выглядело непонятно и дико.

– Ты чего орешь? – не громко, но достаточно отчетливо произнес Алекс.

– А-а-а?! А-а-а-а?! – угрожающе засуетился военный, словно его застукали на месте преступления или за каким-то неприличным занятием. Затем выхватил из-за пазухи темный предмет и, прежде чем Алекс понял, что это – пистолет, несколько раз выстрелил. Точно в его сторону.

Снежный лес поглотил сухие хлопки выстрелов и стало тихо. Алекс понял, что военный его не видит, поэтому неподвижно стоял за елями и смотрел, как того охватывает то ли полнейшее бешенство, то ли страх. Где-то рядом с ветвей сошло легкое облако снега и медленно двинулось вдоль края поляны.

Ветер…

– Убью-у-у-у-у! – страшно завопил псих.

В правом углу поляны образовалось еще два снежных облачка. Военный быстро, почти не целясь, выстрелил в одно из них, облачко остановилось и стало медленно оседать на месте.

Суетливо озираясь, военный попятился к лесу. Словно оттуда, с противоположного края поляны исходила какая-то серьезная опасность. Он пятился все быстрее, добрался до ближайших деревьев и, осыпая снег с их ветвей, почти бегом углубился в лес.

У Алекса возникло плохо объяснимое желание окликнуть его. Борясь с этим импульсом, он стоял и смотрел, как темная фигура военного продирается все дальше и дальше прочь. Потом слушал, как стихает скрип снега под его валенками. Потом тишину, в которой стучало только его сердце. На поляне, кажется, никого не было.

Алекс тихо выругался, спрятал пистолет и возвратился на просеку. Там он надел лыжи, рюкзак и, вернувшись на болото, быстро пошел длинным окружным путем через поле. И только через час, пару раз усомнившись в правильности выбранного пути и выйдя на гору у речки, он понял, что криков больше не будет. Просто понял и все.

К тому времени разбуженные выстрелами снежные облачка уже осели. И, если бы на поляне в тот момент был кто-то еще, он бы увидел, что на их месте четко обозначились две человеческие фигуры.