Страшно! Как он это сразу не понял? Идиот, он видел, как умирают, но не понял. А теперь? Бежать, скрыться… Или куда-нибудь назад? Или…?

Лифт открылся. Свобода! Коридор. В нем никого нет, только двери. Красивые медные таблички. Что ты хочешь, – пять звезд. В вестибюле стоит парень в длинном плаще и смотрит на лестницу. Какой это этаж? Одиннадцатый? Сволочи… Они все понимали?

Конечно. На что же они надеялись? Ведь тот человек предусмотрел даже это.

– Пф-ф-ок!

Здорово. Парень в плаще даже не понял, почему у него подогнулись колени, и стена поплыла куда-то вбок. Теперь вниз!

Лестница. Зачем? Они же не дураки. И они не простят. Они не прощают.

Он остановился. Небольшая дверь вела на балкон. Противопожарный…

А он влип.

Полуденный свет. Так ярко!

Почему-то вспомнился сон, как он хотел перепрыгнуть через лужу, но что-то подхватило и стало отталкивать его от земли. И он полетел. Все дальше и дальше. Земля крутым склоном ушла куда-то вниз и вот до нее уже далеко-далеко. И кружится голова, и внутри все обрывается. Потому, что знаешь, земля внизу жесткая и беспощадная. Но пока он летит. И что-то продолжает нести его все дальше и дальше.

А внизу какие-то маленькие люди, крыши машин и мокрый асфальт. Глупцы. И, кажется, тот неглупый в очках. Который знал, это. Знал, что он всегда выполняет инструкции до конца.

Мама….!

Собака. Небольшая черная лохматая дворняга с белой грудкой и стоячими ушками. Она была симпатичной и дружелюбной.

Он с мамой встретил ее в лесу, а возможно и раньше. Странном лесу – то ли осеннем, то ли весеннем. Черные и коричневые ветви низкорослых деревьев, редкие кусты, голая земля, золотистая и серая трава на небольших полянах. Спуск вниз. Холмы, долина небольшой речки. Мама, как всегда решительно, вела его куда-то через эти места. Она знала куда.

А он – нет. Но ему было хорошо от того, что собака пошла с ними. С ней было намного лучше. Может быть потому, что, на самом деле, он не хотел никуда идти? А она бежала рядом и виляла хвостом, нюхала ветер своим влажным черным носиком. Такая тонкая, добрая и решительная сущность. Она старательно охраняла их, только потому, что хотела их охранять; бежала впереди, вынюхивала что-то под ближайшими елками. Оказывается это так здорово, когда рядом собака.

А потом они повстречали того, черного, в прямоугольной шляпе, которая тоже была черной. С самого начала. И он был опасен. Черный стоял среди тонких темно-золотистых стволов и преграждал им путь. Собака нерешительно гавкнула. Но они извинились, надели на собаку ошейник, пристегнули поводок и отдали ее этому человеку.

А сами пошли дальше. И в душе у него еще теплилась надежда, что ничего не случиться. Пока он не услышал ее крик, зовущий на помощь. Именно крик, а не вой. Но он не обернулся. Что оказалось ненужным: он все равно видел, как этот черный человек убивает его собаку. Привязав к деревьям за две тонкие черные нити и медленно протыкая чем-то острым ее беззащитное тельце.

И ее еще можно было спасти.

– Какой ужас, – сказала мама. – Так нельзя. Мы должны вернуться.

Он понимал это. Вернуться, заслонить, взять на руки и сказать тому в черном: «Как не стыдно!»

Но он не ответил. Вместо этого он крепче взял мамину руку и потянул, повлек ее прочь. Испытывая нечто вроде злорадства и какой-то садистской радости, и просто страх. Мелкий, ничтожный и гадкий страх. А вдруг тот черный пошлет его куда подальше? И презрительно подумает о нем что-то? И одновременно с этим – горечь, страшная горечь необратимости того, что он совершает.

А собака еще на что-то надеялась и кричала. Она не могла поверить. И в ее крике были удивление и боль: «Что же ты не слышишь?…» Но с каждым шагом, сделанным прочь, его силы непонятным образом прибывали. И теперь уже он властно влек маму куда-то вперед, все дальше через голый низкорослый лес. Дальше от этого крика, от непонимающих собачьих глаз, от самого себя, ставшим за эти мгновения тем, кем невозможно себя осознавать. И чувствовал, что, несмотря на движение, его тело окутывается каким-то темным скафандром, который ему не снять за многие-многие жизни.

Ужасно…

Семен смотрел темноту и понимал что плачет. Слезы вытекали из его глаз и медленно скатывались куда-то по виску, только чувство вины и собственной гадкости от этого не уменьшалось.

Зато наваливалась мощная волна тревоги и безысходности. Что же теперь? Нужно быть мужественным. Ты слишком много всего натворил, а теперь выбрал легкий путь и напрасную жизнь. Но твою вину на себя никто не возьмет.

– Прости меня, собака, – пошептал Семен, – Прости, что ничего уже нельзя сделать.

И понял, как это будет страшно – снова закрыть глаза.

Лорд Эйза вошел в большую комнату. В темноте кто-то всхлипывал из глубины своего сна. В печи тлели угли. Тусклое пламя свечи, горящей в передней, отчего-то покачивалась. А на улице, за толстой деревянной дверью, кто-то стоял.

– Послушай, – обратился он к Королеве Иллис, которая тоже что-то почувствовала и даже поднялась из кресла.

Она только что отправила спать Максима. Бедный маленький человек проснулся один в пустой чужой комнате. Наверное, бродил по полутемному полуспящему дому, пытался вспомнить, где он, и что произошло. И в конце своих странствий забрел сюда.

– З-здравствуйте, – проговорил тогда он, оказавшись рядом с ней. – Как здесь странно… И все вокруг… такое большое!

– Это все сны, – ответила тогда Иллис. – Они как звезды на небе. Звезды есть всегда, но мы можем видеть их только когда темно. Так же и сны. Они окружают нас все время, но мы видим их лишь тогда, когда засыпаем и не смотрим, не слушаем, не думаем. Вот и сейчас, когда ты меня слушаешь, происходит какой-то сон, и, поверь, не один – там, в мире снов, свои законы, свое время. Но ты не обращаешь на него внимание, потому что слушаешь меня.

– А ты… то есть вы, вы всегда видите свой сон?

– Почти всегда.

– И что вам сейчас сниться?

– Это сложно рассказать, – ответила она. – Сны нужно видеть самому. Мне сейчас снится, что все будет в порядке.

– Да? Это точно?

– Точно. Пойдем, я провожу тебя в комнату.

По пути она внимательно заглядывала в окна. Окна почему-то внушали ей опасения. За стенами дома происходило что-то страшное. Королева Иллис видела много страшного и немного научилась чувствовать, откуда оно угрожает. Да, опасность может проникнуть сюда только через окна. Если, конечно, в них долго смотреть. И если у нее, у опасности хватит силы войти в этот дом. А это маловероятно.

– Ну вот, спи, – проговорила она, накрывая Максима одеялом. – Твои сны должны быть просто замечательными. Нужно только лечь поудобнее и не думать об опасности. И вот, когда ты перестанешь думать об опасности, ты вдруг увидишь… И это будет сон.

Максим быстро уснул.

Он спал, а она еще долго сидела около него и улыбалась. Потому что когда-нибудь у нее тоже будут дети, и она расскажет им о том, как нужно смотреть сны. И еще о многом, многом интересном. Она наговорит в них столько, что они будут славными и сильными. Она будет говорить, говорить, говорить. Как когда-то говорили ей. И каждое вовремя сказанное слово станет частью человека.

А затем вернулась и снова села у печи, потому что самой ей спать не хотелось. Какие здесь странные ночи, успела подумать она… И поняла, что к дому кто-то приближается.

– Это не Алекс, – проговорил Лорд, который по-прежнему стоял у печи, – Но и не те двое. Это кто-то, кто стоит между ними.

– Не Алекс? – спросила Настя, стоящая в дверях комнаты. – А он что, куда-то ушел?

Ночь. Луна. Снег.

Небольшие снежинки, безмолвно падающие в темноте, каждая из которых – неповторимое сложное сплетение тончайших ледяных нитей. Самые элементарные формы в которых материализуется зима, и столь неожиданные. И, стоит им появиться, и все вокруг: поля деревья, дороги – как хорошие актеры, начинают играть ее спектакль.