ветер был гол, звался Эол – гнался за моей улыбкой,

нашел кожу – натянул, облокотился на подоконник

болтает языками богемных реклам,

дразнится шелестом неоновых перьев:

есть одна мука в духе – тоска.

светящиеся мгновения роятся за головой,

стреляют сигареты у девчонок: это превосходит

мое воображение

цветы распускаются и утро настает

Роились призраки меланхолии – в пыли, в полыни

Звезды перемолоты в хлеб, в зной – в чесотке цикад

мерещится Голливуд, ангелы умирающие под

колесами. Некуда голову преклонить среди

счастья

Живые и мертвые за одним столом, на одной

земле. Лето бессмертия входило на порог,

в дом объятый огнем – плоть усыпана

болью (так язык отрицает Слово)

Предавал, сбивался на смех —

«нас не догонят!» стебались менты,

крапива полыхающая ожогом

(догнали и прикончили в новостях)

Выбрался на денек, сел на пенек.

Прикусил язык, натянул одеяло на голову…

рассмеялся солдат, передернув затвор – посыпались

семена из ствола – отлетали от стен,

скакали по полу —

Сидит напротив как судьба.

Если грамотно пощупать ее коленку,

можно нарваться на кайфовый прием!

принести в жертву

Ничего не оставить себе.

Какофония улиц растворяет кофе

в поюзанной забегаловке: много пить

вредно в несуществующей жизни.

Быстротающий поцелуй в воздухе.

Стрекозий, алый вмах губ…

сижу на тротуаре, флиртую

с фотографом – интересно,

я ему тоже снюсь?

…хотела оставить шрам, не смогла.

Смог, мгла. Электричество звуков

врывающееся в тело – чувствую себя

на проводе. В сети. Досмотреть сумерки

и выдернуть шнур.

…пришла ко мне с палкой,

пристала к душе с прялкой. Свивала

кубики из мыслей, ткала ковер. Пишу кавер

на сны – пёс отравленный светом. Ядом.

Чистая лоботомия духа

Сознание под знаменем.

Уже свет померк, как закатилось солнце

(смотрел немного прищурясь словно тиран)

Сладкие как мечта, горькие словно жизнь —

стопили бессмертие на середине дороги,

черные машины своих снов

Наркотическое лето – накрыло с головой,

с небесами. Таяло, прислонившись к телу,

прорастало сквозь взгляд

Мир Евангелия распят, ветер кусает в губы —

время рассыпалось каждое мгновение —

но мы опять не успевали

Не думаю о трассах прибитых

закатной пылью… Вместо асфальта – солнце.

Вместо воды – Твои глаза.

Все дороги немного похожи на паранойю.

Немного на кровь. На жажду…

после ослепительной вспышки

верблюды спускаются с вершины полуночи

Тихие ставни, притихшие волны…

утомили собак поезда, в снах светила звезда,

космический туман глотал города – мертвецы сияли,

разрушая солнце…

Магистрали умчались с небес, полей.

Магия лета, час безмолвия перед закатом

Сотворил дурачок знамение, Европейское сияние —

колокол плыл, мешая колыбельной – лунная пыль

осталась под ногтями… Зарастал туманами дом,

сумраком. Сновидения заполняли аллеи, солнце

стригло резьбу лишайника

тихо достигали лучи долины, пустыни

дней

матовые прикосновения голову обернули

марлей – и тело запело

принесли свет фонари – положили у ног

память оборачивается, возвращается в плоть —

чувственные животные поглощают природу

металлические собаки спешат к смерти, к рассвету

Магические поколения… Натюрморт сиял чистотой.

Трепетный свет кивал шевелюрой: соотечественники

пылились под солнцем… густонаселенные районы,

балласт обременяющий время – мы его наполняем:

приказывай!

Комфорт загружал зеркала своими программами —

песков не хватало пустыне, металась жажда тканью

в дверном проеме: не только в доме стояло отчаяние

зеркала заражали бессмыслицей полдень

пыль планет несло искаженное время

искала болезнь подходящее тело

(мысли шевелились вокруг головы)

тревога захватила комнаты, дом с видом на прошлое

Молчали петухи, пастухи – Божественное начало

просилось в дом – легло под ноги ковром, мягкой

памятью мело сквозь плоть переулков, мира

Обморок в зеркалах.

Тревожный куб времени —

легло на лоб матовое сияние в глубине

восточной звезды

в воде отражался полдень

Анастасия-Россия

Арифметическая ночь над головой, пляжи

считали убытки осторожной волной, шуршал песок

у ног – сияла (смеялась?) звезда, сквозь пол утекала

вода – высохли дни на пальцах,

остановились космические часы

мы здесь их оставим

…Мышьяк пепла обсыпал колени. Очищенный мрак. Отрепья полнолуния в зеркале – в холщовой игре теней, на коже рук. Умер петух и проснулся новый рассвет! Орел грел поле взглядом: бархатным ремеслом убийцы

Монотонное жжение света… российский ветер сжег ночь, и тихую паутину рассвета. Костюм палача трепал ветер – пылающий черный костер. Нега текла сыроватой рекой в ночи… Безъязыкая ласточка протыкала тьму. Околдован костром и хищниками: гончарный круг под этим обожженным небом – последний

Хамский ветер и стеганое одеяло —

дождь, прозвучавший трехкомнатным эхом… начало западни. Немой кашель. Холодный портвейн. Хромой воробей на подоконнике подклевал звезду и замысел, сложившийся в благоухании окон.

Натянутая память как сеть, удерживающая самоубийцу. Пылающая хризантема в углу. Пустая улыбка. Кость сновидения, обрастающая плотью. Не выпустим изо рта веревки, будем немы как рыбы.

Пересадка сердца кораблю. Сухие сплетни полей куклам света, сторублевая нагота шоссе. Журавль или ангел, пересекающий горячую синеву.

Творимый пауками парк пах луной

и сытым безумием питались зеркала, встречая ветер

и обрывки звезд

Белая кушетка белая-белая. Белая, белая смерть.

Белая лошадь в мраморном парке —

больно глазам смотреть…

Приспустили флаги серафимы. Из печали

несли венки, головами качали… Цветы в астральной

литургии. Ослепший Тесла в черных очках: сияет пыль

в черных перчатках

Осторожный лист упал в комнату: окно

дышало запустением. Сидела нога на ногу.

Курила, придерживая пепельницу в левой руке.

Отрекшийся мальчик у окна.

В ясность зеркал простирается мечта,

залитая Светом в конце… поле было бесконечным —

изумительные пришельцы улыбались на меня во сне!

Государственные флаги спускались с орбиты…

звезда в пароксизме сумерек —

падает, укутывая плечи

солярные призраки в электрических полях