Элиза накрывала на стол, когда Самюэль вернулся со своей прогулки домой, подоспев как раз к позднему завтраку. Как только он присел за стол, Джозефина спросила его:

– Дорогой, где же ты был?

– Я гулял по Салему с одним своим знакомым, – ответил Самюэль.

– А кто этот твой знакомый? Он важный человек? – спросила Джозефина, опершись на стол локтями.

– Нет, сейчас он важен так же, как важно пятое колесо телеги, но потом я думаю, он мне пригодится.

– Как его зовут?

– Думаю, Джозефина, его имя тебе ничего не скажет. Его зовут Джон Мюррэй.

После этой фразы мистер Перис принялся за свою трапезу. Давайте понаблюдаем за жизнью, текущей в этом доме…

У любого человека, попавшего в дом Самюэля в первый раз, ненароком возникло бы множество вопросов. Приведём некоторые из них.

Сначала люди спрашивали себя: «Почему в этом доме нет рабов?» Во многих семьях есть негры-рабы. Ответить на этот вопрос не так легко. Говорят, что у Перисов была негритянка Титуба, но её около года назад обвинили в колдовстве и повесили. Самюэль больше не хотел покупать рабыню и нанял служанку.

Осмотрев дом лучше и чуть-чуть познакомившись с Перисами, люди думали: «Есть ли у них дети?» Этот вопрос нужно задавать так: были ли у Перисов дети? Да, были. Судя по слухам, ими овладели бесы. То, что случилось после, скрыто. Естественно никто не упоминал об этом в присутствии Самюэля и Джозефины.

Третий вопрос возникал у человека, который познакомился поближе с Джозефиной. «Какая ужасная особа! Как можно, находится рядом с таким человеком?» – думали некоторые, глядя на эту женщину, и действительно она славилась своим дурным характером.

Джозефина представляла собой толстую, грубую женщину, но таковой она была не всегда. Постепенно, с каждым годом она становилась толще и толще. Казалось, она заплывала не собственным жиром, а гордыней, алчностью и кровожадностью. Естественно, Самюэль женился не на той Джозефине, которую мы застали, но увидев её, не веришь, что она когда-то была другой.

Дурная слава ходила о Джозефине по Салему. Кроме всего перечисленного, в число её недостатков входила ещё и корысть, поэтому у неё было весьма странное, предвзятое и подчас противоречивое отношение к другим. Втайне некоторые считали, что Джозефина – дьявол в человеческом обличии. Единственным человеком, которому Джозефина не грубила и хорошо относилась, являлся Самюэль. Возможно, было в глубине сердца Джозефины что-то светлое, доброе, но это скрывалось за бесчисленными слоями злости и корысти.

Несмотря на то, что Джозефина хорошо относилась к мужу, она вовсе не любила его. Да и сам Самюэль всё чаще думал, что пора их любви давно уже прошла, он смутно помнил их свадьбу, и вообще все воспоминания о тех временах со временем тускнели и постепенно исчезали. Чувствовалось какая-то неестественность, театральность в отношениях Джозефины и Самюэля, будто бы они были абсолютно бездарными актёрами, которые вынуждены исполнять роли супругов.

Самюэль окончил свой завтрак, и ничего не сказав, куда-то ушёл.

– Убери здесь, – приказала Элизе Джозефина, указав на посуду, стоявшую на столе.

Джозефина, пыхтя, стала подниматься на второй этаж в свою комнату, что давалось ей нелегко при её-то весе. Но сегодня ей удалось подняться быстро, ибо она хотела скорее посмотреться в зеркало. Она зашла в комнату, и, взяв зеркало, устроилась на стуле.

– Ну что за лицо! – сказала сама себе Джозефина, немного помяв свои щёки. – Ужас!

У неё была мания быть красивой, но, увы, как она ни старалась, это плохо у неё получалось. Практически всё своё время Джозефина проводила, размышляя, как ей улучшить свою внешность. В своей погоне за красотой она стала похожа на маленькую капризную девочку, которая очень хочет такую же куклу, как и у её подруги.

В глубине души, Джозефина завидовала Элизе, так как та была очень красива. «Почему же эта идиотка красивая, а я нет!?» – подумала она, когда услышала звон посуды, которую убирала Элиза. Джозефина не задумывалась о том, что подобные вопросы не стоит задавать: внешность, как и родителей, не выбирают. Но она являлась женой пастора, её знали все, а потому следовало бы соответствовать своему положению в обществе. Джозефина считала, что люди влиятельные и хорошо узнаваемые просто обязаны быть красивыми, и никак иначе. Но Бог не одарил её красотой.

Устав смотреться в зеркало, Джозефина отбросила его на кровать.

– Что толку смотреть, раз лучше всё равно не будет, – вымолвила она и направила свой одновременно грустный и злой взгляд в окно.

Она невольно подумала о том, что вчера кое-что спрятала от Самюэля в соседней комнате, где обычно они хранили ненужные вещи. У Джозефины были тайны от мужа, а когда людям есть что скрывать, они могут начать нервничать и постоянно спрашивать себя, хорошо ли они прятали то, что не должно быть увидено другими людьми. Вот и сейчас Джозефина тормошила память, спрашивая себя, точно ли всё правильно сделала, точно положила это нечто, что не должен увидеть муж, в старый сундук, а не на него, точно ли она не забыла его закрыть. Она взяла себя в руки и внушила себе, что всё сделала как надо и лишний раз волноваться не нужно.

Джозефина вдруг вспомнила свою мать, которую, как и её, мягко говоря, худой не назовёшь. Мать часто ругалась на Джозефину, так как та была трудным ребёнком. Но взрослым, как правило, тяжело ругать своих детей, и после каждой ссоры мама легонько щипала свою дочь за пухленькую щёчку, приговаривая: «Как моя толстушка улыбается?» «Хм… Толстушка… А сама была жирной коровой», – подумала Джозефина. Она, конечно, любила свою мать, каждый ребёнок любит маму, хоть и старается иногда скрыть это. Как правило, Джозефина старалась отвернуться после того, как мать называла её толстушкой или пышечкой, она думала, что эти ласковые слова в её адрес звучали, скорее как оскорбления. «Ну как можно быть по-настоящему счастливой, если ты толстуха?» – спросила себя Джозефина. Она отвлеклась от раздумий и предпочла больше не забивать голову грустными мыслями.

Так проходил день за днём, неделя за неделей в доме Самюэля. Самюэль постоянно где-то пропадал, Джозефина в основном сидела дома, Элиза выполняла её распоряжения.

Вот и этот день стал подходить к концу. Ветер, играющий на кукурузном поле с пугалом, вдруг поменялся с ласкового и тёплого на более резкий и прохладный. Фермеры в последний раз за день осматривали свои, казалось, бесконечные поля. Когда на небе стали появляться звёзды, и детям были рассказаны последние сказки, Салем уснул тихим, безмятежным сном.

Когда Самюэль готовился ко сну, Джозефина вдруг спросила его:

– Дорогой, как ты думаешь, я красивее, чем эта Элиза?

Самюэль замолчал, запнулся: он думал, что ответить своей жене, и не знал что именно: горькую правду или притворную ложь.

– Да, конечно ты красивее, – сказал он.

– Врёшь! Я знаю, что ты врёшь! – яростно глядя на своего мужа, сказала Джозефина.

– Зачем спрашивать, если знаешь, что в ответе будет ложь?

– Я сама знаю, что эта дурочка лучше меня. Нет, я тебя не виню за твою ложь. Но я знаю, как ты мне можешь помочь…

– И как же? – спросил Самюэль, уже готовый уснуть.

– Очень просто: ты обвинишь её в колдовстве, и в итоге, она будет повешена. Нет, лучше пусть она сгорит на костре!

– Я же тебе говорил, что всё это устрою, – ответил Самюэль сонным голосом, – но всё же, почему бы её просто не уволить?

– Уволить?! – удивилась Джозефина. – Такую как она мало просто уволить, она не должна ходить по этой земле! Она просто не имеет права жить! Это же просто немыслимо!

Джозефина говорила так не только об Элизе, а о любом человеке, который ей не нравился. Её не смущало, что она, по сути, не может рассуждать, кто имеет право жить, а кто нет.

– Хорошо, хорошо, она сгорит на костре, только успокойся, ради Бога, – нервно вымолвил мистер Перис.

– Да, поскорей бы! – произнесла с азартом Джозефина, – я хочу видеть, как Элиза, это ангельское существо сгорит. Я хочу слышать её пронзительные крики, которые разнесутся на весь Салем!