Первые немцы у нас появились летом 1942 года. Огромная автоколонна грузовиков, мотоциклистов с пьяными солдатами, которые орали какие – то песни, играли на губных гармошках. В каждый двор был поставлен грузовик, а солдаты начали хозяйничать.

Никого не убили, но забрали всю живность – свиней, коров, кур, выкопали все огороды, вырубили все сады для маскировки машин.

У нас во дворе поставили грузовик, водителем которого был пожилой немец. Увидел меня и спросил:

– Я Ганс, а ты?

– Я Люся, – ответила я

– О. Люция, гут!

И угостил меня конфетой.

Опять же, стало казаться- ну, ничего страшного. Но на третий день пребывания немцев по городу разнеслась весть, что в городе, в центре, кого – то повесили.

Ничего не сказав родителям, мы впятером помчались к клубу, и вот тогда родился настоящий страх. Повешенным был наш старенький учитель математики Степан Абрамович. Его уроки были у нас уроками « демократической дисциплины», отметок «плохо» он не ставил, а под смешные рассказы умел нам дать новый урок, например, с десятичными дробями.

В шоке вернулись домой, и не могли толком рассказать родителям, что произошло. Позже узнали, что он не пустил в дом немецкого офицера – за это его и повесили. Мне кажется, что именно в этот момент я стала взрослой, поняв, что такое война и фашизм на самом деле.

После отъезда колонны, немцев в городе несколько дней не было, но появились полицаи, затем в городе был поселен отряд карателей. Это были отборные, одного роста, в серых костюмах, со свастикой на груди, головных уборах и на рукавах. Когда они шли по улицам, то расстреливали всех, кто попался на их пути, даже собак.

Никто не выходил из домов, многие прятались в подвалах.

Затем началась расправа над евреями. «Чёрный ворон» вывозил их семьями в «Пурной яр» за городом. На моих глазах увезли всю семью главврача больницы. Всех затолкали в машины. После мы узнали, что это были душегубки с газом, а в яр сваливали уже трупы.

Когда Донбасс был уже освобождён, мы ходили смотреть, как закапывали этот яр. Горы голых и одетых трупов, много детских. Ужас.

К зиме в городе появились первые немцы с семьями. Начиналась жизнь в полуторагодовалой оккупации. Город был объявлен закрытой зоной фронта немцев. Поэтому нас всех жителей выгнали из наших домов в село Михайловка, где местные жители приютили нас как могли.

В доме, где нам достался угол, разместилось ещё 8 семей. На полу, на сене, без еды и одежды.

До сих пор не знаю, как моей маме с тремя детьми удалось всё это пережить. У хозяйки была корова, и временами и нам доставался один – другой стакан молока. Есть хотелось всё время.

Всё это настолько врезалось в память, что вспоминаешь всё до мельчайших подробностей. Помню уличного сорванца Кольку, по кличке Салчем, укравший у немцев две банки тушёнки, которую мы никогда в жизни не видели. Гордились тем, что у нас такой отчаянный друг, не понимая, что он мог заплатить жизнью за это озорство…

Но тогда нам было здорово. Угощали ВСЕХ!

…

Помню и наше возвращение домой, где всё было разорено, и те чувства, которые грели душу, когда узнали, что немцев всё-таки БЬЮТ!

Это была победа наших войск под Москвой.

В. К. Курильчик

Вся!

Я видел, как Москва хлынула к Колонному залу. Все улицы были перекрыты грузовиками, потому что люди толпами шли туда попрощаться. А сколько поездов ехало в Москву битком набитых! А сколько народу на Трубной погибло в этот день! Как раз ударил мороз, и организаторы не рассчитали, что будет скользко-а идти под горку…

Рассказ очевидца Курильчик Виталия Куприяновича (военный городок Трудовая, Дмитровский район, Московская область).

………..

В декабре 1952 года я был призван в Советскую Армию в войсковую часть – «учебку» в районе Красного Строителя (тогда – Московская область). Это был зенитный полк ПВО, вооружённый 100-м комплексом (зенитные орудия с системой радиоакустической наводки).

Из нас готовили офицеров запаса, служить надо было два года, после чего присваивали звание младшего лейтенанта запаса. Нас называли курсантами, жили мы в одноэтажной казарме. Кровати были в два яруса. Основная часть курсантов жила в землянках.

В начале марта 1953 года ежедневно передавали по радио медицинский бюллетень о состоянии здоровья Иосифа Виссарионовича Сталина. Скажу откровенно, к Сталину я в душе (наяву было смерти подобно) относился критично. 5 марта нас, как обычно, вывели на утреннюю пробежку и гимнастику. В это время по громкоговорителю радио начали передавать сообщение о кончине Сталина.

Физическая зарядка была сорвана, и все стали активно обсуждать случившееся. Потом было построение части, где командир части подполковник Егоров со слезами на глазах произнёс траурную речь. 5 и 6 марта обстановка была непонятная – в ожидании чего-то необычного. 7 марта утром нас посадили на новые МАЗы, крытые брезентом, и повезли в Москву для участия в оцеплении.

Москву я не знал совсем. В оцеплении мы стояли у Никитских ворот, на Трубной площади и на Манежной площади. В Выставочном зале нас кормили обедом (в то время там было пожарное депо).

Народ стремился всеми правдами и неправдами прорваться в Колонный зал, где было прощание и стоял гроб с телом И.В.Сталина.

Давка была НЕИМОВЕРНАЯ. Лично меня и моих сослуживцев прижали к стеклянной витрине магазина, витрина не выдержала, и стекло посыпалось на нас. С большим трудом мы сдерживали давление толпы.

Особенно было трудно 8 марта вечером, когда по радио объявили, что доступ к телу Сталина прекратится в 23—00.

Сдерживать порыв народа нам начала помогать конная милиция, и мы на короткое время стабилизировали ситуацию. Вдруг кто-то из толпы начал конных милиционеров стаскивать за ноги с лошадей. Неожиданно этот пример оказался заразительным, и несколько лошадей остались без всадников. Лошади начали в панике метаться в толпе, калеча людей…

Конная милиция быстро оставила «поле брани», и солдаты и курсанты остались наедине с неиствующей толпой.

(После похорон Сталина среди нас, солдат и курсантов, обсуждалась втихую тема количества жертв давки при прощании со Сталиным, лично же я видел множество брошенных галош и ботинок на месте бывшей бушующей толпы).

Люди преодолевали оцепление по крышам зданий. В общем, это был БОЛЬШОЙ КОШМАР, и его до сих пор не показывают по телевидению, хотя я лично видел, как всё это снимали кинооператоры.

Для надёжности, улицы перекрывалсь машинами ЗИЛ, нагруженными песком, они вплотную перекрывали проходы, но люди лезли под кузовами автомобилей… Желающих прорваться и попрощаться с Великим Вождём трудно было сдержать.. Прорвавшихся было немного, но перед ними опять оказывалось оцепление из солдат.

……….. 9 марта 1953 года я стоял в оцеплении около входа в Дом Союза. В это время прошли две делегации для прощания со Сталиным-одна иностранная, одна – моряков.

Потом начали подъезжать члены правительства Советского Союза, и проходить в Колонный зал Дома Союза. Все члены правительства по Уставу Вооружённых Сил СССР приветствовали нашу шеренгу военнослужащих отданием воинской чести, особенно тепло это сделали В. М. Молотов и К. Е. Ворошилов.

Честь не отдали только трое – Л. М. Коганович, Л. П. Берия и уже не помню третьего…

Когда Сталина перенесли на лафет, и повезли на Красную Площадь, нашу шеренгу отпустили, и мы пошли за лафетом с телом Вождя буквально метрах в пятидесяти.

Когда прошли до Красной Площади, наши курсанты расположились у стен ГУМа. Один сослуживец из Тулы, Агафонов, по лестницезалез на крышу ГУМа, где вместе с десятками других людей наблюдал за процессом похорон.

На траурном митинге выступали члены правительства – Г. М. Маленков, Л. П. Берия и ещё трое. Всё это снимали кинооператоры.