– А почему ты гуляешь с няней, а не с родителями? – поинтересовалась Лизавета.

– Папы нет, а мама много работает. Постоянно куда-то улетает и привозит много вкусного и интересного.

– Понятно, – вздохнула Лизавета.

– Няня Анечка самая лучшая! Она добрая и много знает. Сейчас мы с ней читаем книжку про девочку Элли, которая со своей собачкой Тотошкой идёт к Волшебнику Изумрудного города. Хотите, покажу? – и, не дожидаясь утвердительного ответа, Настя побежала к няне Анечке и возвратилась обратно уже с красочной книжкой в руках.

Настя увлечённо листала книжку, показывая Лизавете картинки и рассказывая всё, что она знала о каждом герое. Когда очередь дошла до трусливого льва, на улице начало темнеть, и няня позвала девочку домой. Настя послушно последовала за няней, помахав на прощание рукой Лизавете и Катюше, и пообещав прийти снова на следующие выходные, на ту же лавочку.

Лизавета пришла домой в смешанных чувствах. То ли от смущения, то ли от неожиданности. В тот же вечер она нашла в Интернете книгу «Волшебник Изумрудного города» и начала читать каждый день по главе. А в субботу отправилась в обнимку с Катюшей в парк. Вдруг Лизавета поймала себя на мысли, что каждую минуту она оглядывается по сторонам, выискивая глазами рыжеволосую девочку. И поскольку в прошлый раз Настя была в красном пальто и чёрной беретке, то все девочки, одетые похоже, привлекали внимание Лизаветы. Но это были другие девочки, и Лизавета каждый раз удручённо вздыхала и снова начинала показывать своей «дочке» упавшие листья и плывущие в небе облака.

Через полчаса Лизавета услышала знакомый голос. Настя подбежала, поздоровалась, уселась рядом и достала книжку. Няня Анечка улыбнулась и пошла к соседней лавке, где на протяжении всего времени вязала что-то серое и пушистое, похожее на маленький носок. Когда начинало темнеть и заметно холодало, няня звала Настю домой, и Лизавета махала ей вслед рукой.

Так прошли выходные, а потом ещё одни. И ещё. Лизавета настолько привыкла к Насте, что уже отмечала в календаре дни до новой встречи в парке. Читала главы книги, которые читала Настя. Собирала упавшие листья и проглаживала их утюгом через марлю, помогая Насте составлять гербарий. И всё меньше Лизавета проводила времени с Катюшей, которая всё так же задумчиво выглядывала из-под одеяла.

Настала долгожданная суббота, и Лизавета вновь отправилась в парк, теплее укутав куклу. Лизавета сидела на лавочке, разглядывая проходивших мимо людей и первые снежинки, больше похожие на крупинки, которые выпали из тучки ещё в обед. Настя подбежала и как обычно громко поздоровалась. Пальто она сменила на тёплую дутую куртку фиолетового цвета, вместо черного берета была вязаная белая шапка.

На секунду Лизавете показалось, что Настя выглядит немного по-другому: лицо потускнело, а под глазами появились тёмные круги, словно тень от круглого чего-то. Но она об этом быстро забыла, увлечённая рассказом девочки о событиях, приключившихся с героями в новой главе. Они долго рассматривали картинки, фантазировали, зачитывали отдельные предложения. Настя больше не просила подержать куклу, зная, что Лизавета всё равно откажет.

Когда стало темнеть, Настя придвинулась к Лизавете вплотную и протянула листок, на котором детской рукой был нарисован Изумрудный город, а возле него – Волшебник (каким она его себе представляла), девочка и полная тётя, в очертаниях которой Лизавета с лёгкостью узнала себя.

– Вот, это я вам на память нарисовать решила. Вдруг больше не встретимся, тётя Лиза, – прошептала Настя, протягивая рисунок.

– Почему ты так говоришь? – Лизавета насторожённо посмотрела на Настю.

– Меня в понедельник кладут в больницу. Мама даже решила не ездить в командировку. И обещала, что будет всё время со мной, – на этих словах Настя заметно преобразилась и улыбнулась. – Кажется, меня собираются готовить к операции. Мне ужасно страшно.

– Что такое случилось? – Лизавета побледнела.

– Не знаю, мама говорит, что это с рождения. Просто теперь надо сделать операцию, чтобы потом не болеть. Говорит, что это связано с сердцем. Прямо как у Железного Дровосека! Странно, но оно ведь у меня не болит, и бьётся. Я проверяла, – Настя показала на куртку в области груди, где-то посередине. – Надо поскорее дочитать книжку и узнать, получил ли Дровосек сердце!

Няня Анечка несколько раз уже окликнула Настю. Лизавета сидела, не двигаясь и даже не моргая, сглатывая тяжёлую слюну. Она так ничего и не сказала Насте на прощание, как обычно помахав рукой. Домой Лизавета пошла не сразу. Долго ещё она бродила по парку, рассматривая рисунок.

На следующих выходных Лизавета сидела на той же лавке, с надеждой вглядываясь в лица проходивших мимо девочек. Настя так и не появилась. В воскресенье Лизавета пришла в парк ещё раньше и ждала до позднего вечера. Но когда смех и приветствие Насти не зазвучали и в этот день, сердце сжалось от ужасного предчувствия. Лизавета кляла себя за то, что не узнала больше о девочке: где учится, где живёт, как зовут маму или хотя бы телефон, по которому она бы могла услышать, что с Настей всё хорошо.

Лизавета не находила себе места, расхаживая постоянно по комнате и заглядывая в окно, будто кто-то должен был прийти, постучать в окошко и рассказать, что происходит с Настей. Даже про Катюшу Лизавета забыла, хотя та давно уже сидела напротив и пристально смотрела на нее своим немигающим взглядом. Более того, Лизавета заметила, что застывший вид Катюши начал её раздражать. Лизавете хотелось действия, плача, смеха, развития. Но даже одежда на Катюше всегда оставалась чистой и не помятой.

Ещё Лизавета обратила внимание на прыщики. Те два прыщика на щёчке, которые она специально просила сделать Марго. Теперь они казались ей огромной ошибкой. Ничто не выдавало в Катюше безжизненную куклу, как эти маленькие прыщики. Их нельзя было стереть, удалить, вылечить. Этот небольшой изъян, который должен был, по задумке Лизаветы, служить подтверждением жизни в кукле, стал полным её опровержением.

Впервые за долгие годы молчания Лизавета зажгла лампадку и заговорила. Скорее, это был даже не монолог, а исповедь. Лишь изредка Лизавета поднимала глаза на окно, глядя куда-то очень далеко – выше звёзд, с огромным ощущением вины и собственной ничтожности. Теперь она не казалась себе Булкой – она была просто тестом, из которого ничего ещё толком не выпеклось. И вряд ли сама Лизавета смогла бы вспомнить наутро, что она говорила и в чём каялась. Тем более что большую часть ночи она просто рыдала, стоя на коленях и вздрагивая от потрескивания подгоравшего фитилька закоптившейся лампадки.

А тем временем в городе уже хозяйничала молодая зима. Сначала она со старанием вымела ветрами опавшие листья, помыла мокрым снегом дороги и улочки и отполировала их блестящим льдом. Расстелила белоснежные пушистые ковры и укрыла таким же покрывалом деревья и дома. Особенно старательно зима ночью развесила на окнах занавески из тончайшего кружева, узоры которого с любопытством разглядывала Настя, лёжа в больничной палате.

Насте очень хотелось встать и подойти поближе, чтобы лучше рассмотреть мастерство зимы и дотронуться до холодного окошка, но девочка была сплошь обвешана датчиками и трубками. А рядом сидела мама, поглаживая ладошку Насти и зачитывая ей очередную главу из книги «Волшебник Изумрудного города». Несколько раз Настя просила повторить главу, где Железный Дровосек спасёт Элли, и мама послушно выполняла просьбу, не переставая гладить ладошку дочери.

Периодически к ним заходил врач поинтересоваться самочувствием девочки и посмотреть на показания приборов, окруживших кровать с обеих сторон. Забегали и медсёстры с градусником или чтобы сменить раствор в капельнице. Насте как никогда хотелось съесть что-нибудь сладкое, кусочек торта или пирожное, но кроме воды (и то, в виде кусочка льда) ей больше ничего не разрешалось.

Когда зазвучала глава, в которой чинили пострадавшего Дровосека, вошла медсестра и жестом подозвала к себе маму Насти. Они тихонько вышли в коридор. Медсестра улыбнулась, постукивая пальцами по большому пакету в руках.