Студент столкнулся с философом в коридоре. Баксли направлялся на ленч, предварительно слегка пригубив из своей заветной фляжки. Он шел вдоль стены, неся в руках портфель. Парнишка налетел на него и едва не сшиб с ног. На требование немного сбавить скорость и хотя бы изобразить раскаяние молодой человек ответил усмешкой, одной из тех «замечательных» усмешек, что таят в себе истинное отношение нуворишей к интеллигенции. «Извините, мистер Баксли, я вас не заметил», – выдавил парень, а в глазах светилось: «Отсоси, приятель!».

– Мистер Р. Баксли! – поправил профессор.

– Я так и сказал. – Студент собрался было продолжить путь, но профессор ухватил его за плечо. Точнее, за рубашку.

– Эй, что за черт, мистер Бакс…!

– Одну минуту, молодой человек.

Но парень не планировал выслушивать очередную поучительную историю о мужестве первых колонистов, положивших свои жизни на алтарь свободы… или какую-то подобную чушь, которой Баксли разбавлял свои философские лекции. Парень дернулся, и рубашка порвалась, а сам он не удержался и полетел на пол у стены. Дональд даже не успел сообразить что к чему, а хитрый студент уже лежал на спине и с удивлением разглядывал капли крови на верхней губе.

«Что за черт?! – думал несчастный профессор, переводя растерянный взгляд с клочка голубой рубашки, зажатой в руке, на ее хозяина. – Ведь я всего лишь хотел…». О да, он всего лишь хотел рассказать, как важно в этом разлагающемся мире уважение, как необходимо сохранять достоинство и чинопочитание.

Странно все обернулось.

Студент включился в ситуацию молниеносно. Вокруг них уже появились любопытные, и не только студенты. Преподаватель английской литературы, также торопившийся на ленч, остановился у противоположной стены и глядел на лежащее тело. Профессор Смит имел немалый вес в педагогическом коллективе, и достаточно будет двух его реплик, чтобы у Дональда появились проблемы. Собственно, Баксли уже и не сомневался, что проблемы у него появятся буквально через несколько минут после падения гребаного юнца на пол.

Разумеется, упавший студент поднял крик: «Рукоприкладство!!! Насилие в учебном заведении – в уважаемом учебном заведении, славящемся своими богатыми традициями!!». После ленча Дональд Р. Баксли успел провести лишь одну лекцию.

Это какая-то глупость, уверял он себя, сидя в кресле в предпоследнем ряду салона «Грейхаунда», который вез его домой в Нью-Хейвен. Точнее, не домой, а к сестре и племянникам. Своим собственным постоянным домом он обзавестись так и не успел, ибо считал это не очень существенным на фоне стоящих перед страной глобальных задач. Он смотрел на макушки немногочисленных пассажиров, сидящих впереди, и ни на чем не мог сосредоточиться. Все случилось так быстро, что он не успел сообразить, заслуженно получил ли свое наказание, либо наказание только ожидает – самое суровое в его жизни. Вероятно, кто-то из преподавательского состава давно точил на него зубок, и вот подвернулся удобный случай, чтобы выбить почитателя традиций Дональда Р. Баксли с насиженного места. Упавший на пол студент оказался отпрыском известного мецената, предки которого жертвовали на становление Колумбийского университета значительные средства. Страшно подумать, но, кажется, юноша с зализанными волосами считался едва ли не потомком Пулитцера. Впрочем, как бы то ни было, теперь Дональд ехал к сестре в надежде немного отдышаться и поразмыслить над своими дальнейшими действиями.

…Путь его был скрыт от него. Судьба уготовила забаву, которую не помогут избежать ни сестра с племянниками, ни оставшиеся в университете немногочисленные друзья, ни святая вера в собственную непогрешимость.

Через полтора года Дональд Р. Баксли – и ни звуком меньше! – будет ехать на старом «бьюике» сестры по улицам Нью-Хейвена и горланить похабные песни. В Колумбийский университет он так и не вернется, сам подаст прошение об отставке и осядет в маленьком городке недалеко от Нью-Йорка. Шансы устроиться в местном Йельском университете, старейшем в Новой Англии, даже не рассматривались. Сначала он попробует писать статьи для научно-популярных журналов, но быстро поймет, что сказать ему нечего, потом попытается размять перо в исповедальной прозе, но и это занятие вскоре ему наскучит. Зато обнаружится большое количество свободного времени и отсутствие всяческих барьеров – в том числе и внутренних.

Баксли сядет за руль пьяным и благополучно проедет несколько кварталов от «Уол-Марта», где под завязку загрузится виски и разнообразной закуской, до дома. Местный полицейский, дежуривший в тот вечер на Мейн-стрит, отвлечется на разговор с женой в самый неподходящий момент. Супруга будет рассказывать о визите к ветеринару. Старый сенбернар Роберта и Элис Франкель ослеп на один глаз и почти оглох на оба уха, и ветеринар советует смириться с неизбежным; Бобби отвернется от дороги, чтобы отыскать в записной книжке номер другого врача, способного сообщить что-нибудь более позитивное. В этот момент «бьюик» бывшего профессора философии, так и не избавившегося от своей заветной фляги, пролетит мимо. Патрульный Роберт Франкель, подняв голову, увидит лишь шлейф пыли, парящий в метре над дорогой, а автомобиль нарушителя уже скроется за углом.

Увы, в конце улицы «бьюик» встретится с последним серьезным препятствием. Он вылетит на обочину, где зацепит мирно стоящего молодого человека (к слову, студента Йеля) со спортивной сумкой и раскрытой книгой перед глазами. Точнее, не зацепит, а ударит и намотает на переднюю ось. Сам Баксли, отмщенный таким чудовищным образом за свою поруганную преподавательскую честь, уцелеет, но более-менее интересная биография мужа сего на данном эпизоде закончится.

Столбик дыма, потянувшийся из лесной чащи, первой заметила Мария Лобова, мать Степки. Она так и застыла в углу своего двора со свежевыстиранной простыней в руке. Женщина собиралась повесить белье на веревку, протянутую от крыльца до изгороди, но необычное зрелище ее отвлекло.

– Вот тебе на…

Туристы не жаловали этот берег. Слишком он мрачен. Молодые люди и семьи с детьми предпочитали останавливаться на обжитых пологих склонах к западу и востоку от Подгорного, поближе к базам отдыха и пансионатам, где можно безбоязненно жечь костры, отовариваться на кухнях, включать музыку в машине и устраивать ночные дискотеки. Но здесь тишина давила на барабанные перепонки, воздух усыплял, и даже самые отъявленные хулиганы не решались нарушить покой здешних мест, чувствуя свою неуместность. Туристов Мария Лобова видела здесь в последний раз полтора года назад.

И вот – столбик дыма. Очередные смельчаки, считающие природу прислугой, или вполне милые люди, неудачно выбравшие место для отдыха? Очень скоро станет известно.

– Опять кому-то захотелось острых ощущений, – послышалось со стороны соседнего огорода.

Мария вздрогнула. За невысоким покосившемся частоколом покуривала сигарету, глядя в ту же сторону, Оксана Афанасьева. Их огороды подпирали друг друга, только у Оксаны четыре сотки обросли сорняком и покрылись, как фурункулами, кротовьими норами, а у Лобовой в удачные годы, когда она могла трудиться на земле, можно было собрать неплохой урожай моркови, свеклы и картофеля.

– Здравствуй, Оксана. – Лобова принялась демонстративно развешивать белье.

– Здравствуй, здравствуй, милая. Как тебе это?

Соседка кивнула в сторону дыма, который к тому моменту стал значительно гуще. Мария сделала неопределенный жест.

– Кабы чего не вышло, – заметила Оксана, выбрасывая окурок в траву под забором.

– Ты о чем?

– Дурной это знак. – Оксана перекрестилась.

Мария промолчала. Не хватало ей только пророчеств пьяной дуры, знаменитой на весь район неудачной попыткой убийства. Было дело прошлой зимой, приехал к ней из Кыштыма тип средних лет и интеллигентной наружности (мужики пошутили, что для Подгорного за интеллигента сойдет и вахтер дворца культуры). Особых планов относительно своего пребывания на Хуторе мужчина не строил, случайно познакомился с Оксаной, работавшей администратором на автомойке в поселке Каолиновом под Кыштымом, да и отвез ее после смены домой. Гудели весь вечер – громко, с аккордеоном, оставленным предыдущим ухажером Афанасьевой, и купанием в сугробах во дворе. Оксана еще и затопила баню. В какой-то момент воцарилась долгожданная тишина, а ближе к полуночи Хутор огласил женский крик. Как рассказывала позже Оксана, гость по пьяной лавочке «позволил себе лишнего», и ничего более не оставалось, как запереть его в натопленной бане. При этом, как выяснилось, Оксана не забыла и набросать в печь побольше свежих поленьев, подперла дверь толстым чурбаном, а сама ушла спать. До утра гость едва ли бы дожил, но вовремя появился любопытный Степка Лобов. Юный полуночник услышал стук, вышел во двор, перелез через забор и отпер баню. Ко всеобщему удовольствию, обошлось без полиции, кыштымский ухажер оказался человеком необидчивым, быстро пришел в себя, ополовинил бутылку самогона с соседями и убрался восвояси.