Королевство за морем, из которого, по слухам, и происходил этот таинственный принц, было и богаче, и крупнее Арлина – именно поэтому владычица столь точно знала, чью сторону примет правитель соседнего государства в случае выбора жениха юной принцессе.

– Я слышал, еще и поговаривают, что принцесса Эмилия явно благоволит этому иностранному принцу, – отозвался герцог Лероа, глядя на побежденного графа с сочувственной улыбкой и насмешливо-победоносными искорками в глубине темных глаз.

– Что же, тогда тем более не стоит разрушать чужое счастье, мы не вправе делать это, – с улыбкой, едва вспыхнувшей на чувственных губах, произнесла королева, обводя своих советников почти теплым, выжидающе-задумчивым взглядом.

– Ваше Величество, позвольте мне указать на принцессу Надию из Оделиса, – взял слово маркиз Леблан, холеный, франтоватый и моложавый мужчина с утонченными чертами лица и неожиданными в этих краях ярко-рыжими волосами, красивый, но уж очень «прилизанный» со своими вечно льстивыми улыбками и подобострастными взорами.

– Маркиз, но ведь этой принцессе уже двадцать два года, она слишком… – герцог Лероа, так и не сумевший смириться с поражением, злорадствующий, и, по-видимому, нашедший некое развлечение в том, чтобы спорить с остальными советниками, энергично махнул рукой, будто бы отрицая саму возможность этой принцессы найти себе жениха, но тут же запнулся и как-то сдулся, встретив внимательный взгляд своей королевы и уловив тонкую улыбку, мимолетно скользнувшую по ее губам.

– Слишком… стара, Вы хотели сказать? – подсказала женщина, размыкая под подбородком пальцы и кидая взгляд на портрет изящной девушки с угольно-черными, как ночь, волосами и какими-то сухими чертами узкого лица. – Двадцать два… Какой чудесный возраст! – продолжила она, чуть склонив набок голову и со странной улыбкой глядя на герцога, с лица которого разом схлынула вся краска, окрасив его в цвет бумажного листа. – А мне тридцать пять… что Вы на это скажете, герцог?

На несчастного герцога было страшно смотреть: темные глаза его судорожно забегали, перескакивая с одного лица на другое, все многочисленные подбородки затряслись, и вообще он стал как будто меньше ростом, словно бы мужчина надеялся спрятаться под стол или хоть как-нибудь закрыться от пристального взгляда властительницы.

– Ну, Вы – это Вы, Ваше Величество, – произнес мужчина, едва ли не заикаясь, и взгляд его не мгновение выразил такой отчаянный ужас, что, если бы кто-либо успел это заметить, ему бы представилось это несколько странным – казалось, что на герцога смотрит не обычная женщина, хоть и носящая корону, а сам Смерть2, обретший плоть.

– Верно. Я – это я… – тягуче, будто бы в раздумье, протянула королева Эмелин, усмехаясь краем губ, и, казалось, сполна насладившись страхом своего подданного, наконец, заключила: – Однако принцесса Надия не подходит нам по совершенно иным причинам, а именно: мы слишком мало поддерживаем связь с Оделисом, ограничиваясь лишь рамками торговли, да и правитель этого государства не внушает мне какого-либо доверия – я знаю, господа, это не та причина, по которой следовало бы отказываться от помолвки, однако лучше, чтобы от союзника ты не ожидал удара в спину каждую секунду, верно же?

Дождавшись от своих советников заверений в том, что сиятельная правительница, как и всегда, совершенно права, и обведя их долгим, чуть насмешливым взором, женщина поднялась и подошла к окну, устремив взгляд на зеленые сады, буйно зацветающие перед дворцом; солнечный луч, из любопытства вновь заглянувший в помещение, скользнул по ее лицу, еще более выявив аристократичную бледность кожи и лихорадочный персиковый румянец на щеках.

Постояв так несколько минут и раздумывая над чем-то, казалось, совершенно не относящемуся к делу, королева внезапно обернулась (заставив вздрогнуть нескольких особенно впечатлительных аристократов) и с мягкой улыбкой взглянула на мужчину, который за все время совета не проронил ни звука:

– А что Вы думаете на этот счет, граф Армэль?

Армэль Эрсан был самым молодым человеком из всего королевского совета, лишь недавно унаследовавшим графский титул от престарелого отца, мирно почившего от старости; стройный, изящный юноша, порой даже казавшийся несколько хрупким, он имел и ум, и проницательность, и даже некоторую внешнюю угрюмость, подчеркиваемую порой свойственной ему ироничностью и некой язвительностью.

Названный граф поднялся на ноги, и луч солнца устремился к нему, движимый желанием рассмотреть поближе единственного человека, к которому владычица Арлина обратилась с искренним интересом и в расчете на дельный совет; он скользнул по темной ткани камзола молодого мужчины, запутался в его очень светлых, спускающихся до плеч волосах, едва уловимо коснулся смуглой, загорелой кожи, вопросительно заглянул в глаза, сосредоточенные и светло-зеленые, точно первые листья в весеннем лесу.

Армэль же, не глядя на королеву и будто бы даже не расслышав обращенные к нему слова (тогда как остальные советники ловили каждый звук, изданный правительницей), обвел задумчивым взглядом предложенные портреты, и спустя несколько томительных и отчего-то почти тревожных мгновений чуть заметно кивнул на один из них.

Напряженные, полные какого-то смутного ожидания взгляды присутствующих, подобно голодным стервятникам, устремились к картине, изображающей стройную, тонкую девушку с водопадом густых волос цвета жженого каштана, темными глазами и смуглой кожей, обожженной горячим южным солнцем.

– Принцесса Элиан из Моргана, – задумчиво, напевно произнесла королева Эмелин, словно рассматривая это имя со всех сторон, медленно перекатывая его на языке, и затем повторила, еще более серьезно и более сосредоточенно: – Принцесса Элиан…

Приглушенный вечерний свет, отбрасываемый зажженными светильниками и редкими факелами, попадающимися на пути, освещал несколько смежных комнат, представляющих собой королевские апартаменты – он длинными, устрашающими тенями змеился по стенам, исследуя дорогую темно-зеленую ткань драпировки, по мраморному полу, укрытому толстым узорчатым ковром с восточного побережья Арлина; скользил по массивной мебели из красного дерева, по лакированной поверхности туалетного столика, заглядывая в открытые шкатулки с украшениями и драгоценными камнями, и перебирая аметисты, сапфиры, рубины, алмазы и жемчуг; затем беспечно прыгал на алые простыни и на тяжелый балдахин кроваво-красного цвета над королевской постелью, и на портрет в позолоченной раме рядом с ней, изображающий сиятельную правительницу королевства во всей ее красоте и свежести.

Королева же сидела перед сверкающим зеркалом у туалетного столика, методично освобождая свои пальцы от золотых колец, а шею от сковавших ее ожерелий; слабая, ничего не выражающая улыбка бродила по ее губам, лишь на секунду застывшая в тот миг, когда до слуха властительницы донесся негромкий стук в дверь.

– Войдите, прошу, – проронила женщина, поднимаясь на ноги и оборачиваясь с мгновенной радушной улыбкой; вечерняя тень скользнула по ее лицу, придавая правительнице оттенок таинственности, и запуталась в золотых кудрях и медном литом обруче короны, украшающей высокий белый лоб.

Резная дубовая дверь приоткрылась с чуть слышным скрежетом, и в покои королевы проскользнул высокий юноша, поджарый, смуглый и черноволосый; впущенный им свет закружился по помещению, отражаясь в драгоценностях на его камзоле и высоких сапогах, и в темных, почти антрацитовых по своей мгле безднах глаз.

Принц Дамиан с полуулыбкой, странно искривившей его тонкие губы, поцеловал протянутую руку матери, и, отступив на шаг, учтиво промолвил:

– Вы хотели меня видеть, матушка?

– Да, – отозвалась владычица, опускаясь в кресло и с некоторой небрежностью кивнув на портрет, поставленный возле зеркала и освещенный мягкими вечерними красками. – Ее зовут Элиан, и она прибудет в столицу через месяц.