Вдали на льду застыли темные точки — это пацаны, забыв про уроки, таскают из лунки окуньков. Посидишь этак часа два-три, подергаешь леску — и полведра. Рядом твой Трезор, непременный участник всех забав, внимательнее самого хозяина смотрит в лунку, от нетерпения повизгивает да хвостом колотит, а на каждого пойманного лупоглазого окунька облизывается, царапает лед когтями, и глаза его умильно улыбаются.

Кто посообразительнее, приспосабливает к санкам парус и гоняет по льду вместе с друзьями. Смельчаки ладят парус себе за спину, становятся на коньки — догони, кто сможет! Неподалеку от проруби Петька Снегирь, окруженный мелюзгой, испытывает новое свое детище — аэросани. Пока мотор больше чихает, пропеллер лишь дергается, но Снегирь уже рассчитал, что до Сохоя домчит за пятнадцать минут, а на тот берег — за полтора часа…

В стороне от этой суеты Санька, наполняя вместительную интернатскую бочку, считал ведра: шесть, семь, восемь… Валюха в мохнатой заячьей шапке, в расшитых меховых унтах стояла рядом, смотрела вдаль, туда, где легкий хиус гнал снежные змейки, и улыбалась тайным своим мыслям. Последнее время стал Санька замечать: задумается, уставится вдаль — и робкая улыбочка запорхает на губах. Словно подменили Валюху. Особенно после зимних каникул.

Так уж повелось с раннего детства: были они с Валюхой как брат и сестра. Дома их стояли рядом, только Валюхин чуть повыше, и когда собирались утром идти куда-нибудь, за ягодой ли, на рыбалку ли, Валюха свистом будила любившего поспать Саньку.

И отцы дружили, издавна вместе охотились, вместе заготавливали дрова, вместе забрасывали сети, пока не был приостановлен лов омуля. Если Валюхины родители уезжали в город, бывало, по нескольку дней жила Валюха у Медведевых. А уж праздники непременно сообща праздновали, двумя семьями. И всегда Санька с Валюхой ходили парой. Еще пятилетними шкетами отправились на косогор по землянику и едва не заблудились. Вместе, взявшись за руки, пошли в первый класс, и все эти семь лет сидели за одной партой. Бывало, ссорились, даже дрались, но с кем не случается! В этой неразлучной паре — тоже так повелось — верховодила Валюха. Санька привык делать, что скажет Валюха, небось плохого не посоветует. Да и была она человеком куда более деловым и практичным, чем наивный, излишне доверчивый Санька.

Характерами они выдались разные, Санька в отца уродился молчуном и увальнем, а Валюха росла бойкая, говорливая, так что они как бы дополняли друг друга. Со второго класса пошла Валюха в гору, постоянно ее куда-нибудь выбирали, и она выступала, председательствовала на собраниях и пропесочивала нерадивых, а если Санька замечал ей, что уж больно она выпячивается, Валюха говорила со смешком: «За двоих, Санечка, отдуваюсь».

Когда Санька подружился с Цыреном и Рудиком, к их мальчишечьей компании незаметно примкнула и Валюха. Если дело оказывалось не девчоночье — взбираться на скалы, стрелять из лука или ловить под камнями «широколобок», — Валюха без обиды исчезала, пробовала играть с девчонками, но их игры казались ей скучными, и она снова оказывалась четвертой в дружной мальчишечьей троице.

И лазила по скалам не хуже других, метко стреляла из лука или из рогатки, ручьи перепрыгивала с разбега наравне со всеми, разве что «широколобок» не ловила — жалела. И хотя она невольно связывала компанию, ребята ее терпели, Рудик безропотно, а Цырен с колючками и насмешечками. Но чаще и думать забывали, что она девчонка.

Санька так привык к этой дружбе, что и представить не мог, как бы стал жить без Валюхи. Они и теперь всегда были рядом, вместе ездили домой, даже по кухне дежурили парой, как, например, сегодня. И вот начал он замечать последнее время, что Валюхи нёт с ним. Такое неприятное чувство, точно от тебя самого только половинка осталась. Но Валюха была рядом, лишь руку протяни, и это тем более удивляло, пугало своей непонятностью.

Вернувшись из экспедиции, он прежде всего побежал к Валюхе, чтобы рассказать о поисках Серебряного острова, похвастать мрамором и слюдой. Ворвался в комнату — и не узнал Валюху. Перед зеркалом стояла незнакомая девушка: маленькая, но совсем уже взрослая, яркое платье с цветочками, новые сапожки на каблуках, а вместо косичек — модная рыжеватая копна. И шпильки во рту, как у легкомысленной Маринки.

Она обернулась равнодушно и проговорила сквозь шпильки:

— Когда входишь к девочкам, стучать надо.

— Да ты что, Валюха, в своем уме? К тебе — да еще стучать?

— А вдруг бы я переодевалась?

— Не видал я тебя! Сто раз купались вместе.

— Купались — совсем другое дело. Как съездили? А мы тут с девчонками в кино собираемся.

— Если в кино, так зачем наряжаться? Все равно в пальто сидеть.

— Ох, Санечка, какой же ты все-таки! Мы наряжаемся, чтобы самим — себе нравиться. А уж когда себе нравимся — и другим. тоже. Разве я не красивее такая? — И она крутанулась на каблуках.

— Красивее, пожалуй, — согласился Санька. — Но для меня ты и без того красивая, так что можешь не стараться.

— А если не для тебя? — В ее глазах мелькнуло что-то такое… лукавое и непонятное.

Еще в прошлом году был у них похожий разговор. Валюха агитировала Саньку выступить на собрании, а он по обыкновению отказывался. Она стиснула пальцы: «Ну никакого самолюбия! Скажи, пожалуйста, чем можешь ты понравиться девчонке?»— «Я и не собираюсь никому нравиться». — «А мне?» — «Ну, тебе! Ты не в счет». Валюха даже обиделась: «Значит, не в счет? А если я с кем-нибудь другим подружу, например, со Снегирем?» — «Валяй на здоровье!» — «Нет, ты не понял. Если я влюблюсь?»

Тогда Санька не обратил на это внимания, у девчонок только и разговоров, что про любовь. Но теперь вспомнил. То, что Валюха изменилась, не так тревожило, как смущало. Приходилось заново привыкать к ней, к ее новым причудам. Например, рассказываешь ей что-нибудь, она слушает, кивает, вроде бы все понимает, а спросишь — не было ее здесь, а где была — неизвестно. Вот и сейчас стоит рядом, бочка полнешенька, а Валюха не видит, улыбается чему-то своему, далекому.

— Готово, Валюха, поехали!

— А? Что? — встрепенулась она. — Уже?

Будто вернулась откуда-то. Он, конечно, сознавал, что рано или поздно это должно случиться: вместо бесшабашной девчонки с торчащими косичками предстанет перед ним взрослая девушка. Но предстала почему-то не та, которую он ждал, не активистка со строгим взглядом, а вот такая: яркое платьице, сапожки на каблуках, модная копна на голове. Правда, что-то подобное он и в себе замечал, и в Цырене: ни с того ни с сего проступят вдруг на мальчишеском лице взрослые черты, взрослые заботы. «Пер-р-реход-ный возр-р-раст, бр-р-ратцы!» — говорил по этому поводу Кешка. Но с Валюхой происходило что-то иное…

Санька вздохнул. Конечно, Валюха права, характер у него незавидный. Мать обычно ворчит, если в магазине ему что-нибудь не то подсунут или кто-то свою хлопотную работу на него перевалит: «Ох, святая простота! Куда ж твои глаза глядели? И что из тебя дальше выйдет?» А то и выйдет, станет Санька охотником. В тайге, среди зверья, такой характер в самый раз. Это к людям подход требуется, кому можно верить, а кому и нельзя. Но вообще-то характер как характер. Как у старика Байкала — ровный, спокойный, в себе уверенный. И весь как на ладони перед людьми.

От раздумья Саньку оторвал громкий Валюхин смех.

— Гляди, Снегирь шлепнулся! Сани рванули, Петька с копыт долой. Уж дядя, усы пробиваются, а все игрушки на уме.

Ресницы у нее вздрагивали от смеха.

Вот и у Валюхи характер… байкальский. Хотя и совсем другой противоположный. Глаза ласковые, приманчивые, а что там в глубине — поди разбери. Может, одни зеленые водоросли. Байкал тоже приветливый на вид, волны к берегу так и ластятся, а доверься ему — как вдарит горная!

Вспомнив горную, он тут же вспомнил Цырена. Получается, и у Цырена характер как у Байкала — неустойчивый, порывистый. На поверхности барашки, предвестники готового вот-вот завязаться шторма, а под ними непременно какая-нибудь тайна секрета. Кроме того, Байкал хитер и коварен. А Цырен? О чем он Валюхе в зимовье пел? Однако от этой назойливой мысли Санька отмахнулся, как от зудящего над ухом комара. Вот так штука: три совсем разных человека, а характер у всех байкальский! Но и у Байкала семь ветров, каждый свой собственный характер имеет. Сложные все-таки существа — люди…