Зайдя в здание поменьше, парень пошел прямиком к двери без надписи и постучал. Изнутри отозвался приглушенный голос, и парень открыл дверь, а затем грубо сделал аль-Хашими знак проходить.

Он оказался стоящим у задника странного театра. Оттуда, где он стоял, спускалось десять рядов кресел и перед каждым креслом стоял похожий на письменный стол пульт. Большинство кресел пустовало, но в двух первых рядах сидели, склонившись над пультами, техники, пробегая пальцами по цветным кнопкам настольной клавиатуры, словно музыканты, играющие сложную симфонию.

Занимавший переднюю стену театра огромный экран показывал электрическую карту мира. Аль-Хашими сразу догадался о цели карты; в багдадской конторе у него имелись схожие карты. Светящиеся вдоль экватора зеленые огоньки показывали где зависли на орбите Спутники Солнечной Энергии. На огромных районах карты — все они находились в Северном Полушарии — цветовой код показывал, сколько энергии получал от спутников каждый район.

Один лоскут территории на Балканах уже светился красным. И на глазах аль-Хашими еще один отрезок, охватывающий большую часть Италии, перешел от веселого желтого цвета к болезненно-розовому.

Они отключают Спутники Солнечной Энергии, понял аль-Хашими. И увидел стоящих позади техников партизан ПРОН, сжимающих оружие, пока техники послушно отключали энергию, текущую из космоса жителям Европы и Северной Америки.

Все это аль-Хашими уловил одним взглядом, когда за ним со щелчком закрылась дверь. И он увидел стоящую поблизости от него на этом последнем, самом высоком ряду театра свою дочь, Бхаджат — предводительницу партизан, Шахерезаду, одетую в мужской комбинезон с пистолетом на боку.

— Итак, отец, — сказала Бхаджат в сумрачном освещении от прочей части театра. — Вот я и прилетела на «Остров номер 1», как ты желал!

В смутном свете было трудно прочесть выражение ее лица.

— Не совсем так, как желал, — поправил аль-Хашими. — Но впрочем, ты редко делала то, чего хотел от тебя я.

— Шахерезада еще не закончила свою работу.

— Оно и видно, — показал на электронную карту он.

— Ты действительно верил, что я присоединюсь здесь к тебе, как верная дочурка?

— Я надеялся, что теперь уж ты придешь в чувство.

— Как пришла в чувство моя мать.

Он почувствовал вспыхнувший в нем укол удивления. Но их больше никто не слышал. Все находились в многих рядах от них, занятые исключительно своей разрушительной работой.

— Твоя мать была алкоголичкой и дурой. Ты сама это знаешь.

— Я знаю, что она умерла от алкоголизма. Она пила от одиночества. Она тосковала по тебе.

— Возможно, она и думала так, — сказал аль-Хашими, в груди у него сжимались стальные пружины. — Но она лгала даже себе.

— И ты убил ее.

— Она сама убила себя — алкоголем, как ты сказала.

— Ты позволил ей это сделать.

— Она опозорила себя. Я не позволил бы ей и меня опозорить.

— Ты убиваешь все, что стоит на твоем пути, не так ли?

Он безрадостно улыбнулся.

— А разве на руках Шахерезады нет крови?

Глаза Бхаджат на мгновение вспыхнули. А затем она ответила:

— Я — дочь своего отца.

Аль-Хашими кивнул.

— И что же у тебя намечено дальше? Отцеубийство?

— Если будешь послушным — нет. Хватит и уничтожения всего, построенного тобой. Но если ты причинишь нам какие-то затруднения, то поверь мне, они убьют тебя, не задумываясь.

— Здесь присутствует Хамуд, — сказал аль-Хашими. — Я знаю, что ему очень нравится убивать.

Она подняла брови.

— Ты настолько хорошо знаешь Хамуда?

— Да.

— Я смогу справиться с ним, если вы все будете вести себя благоразумно.

— И я некогда думал, что смогу справиться с ним.

— Ты во многом ошибся, не так ли? — зло улыбнулась Бхаджат.

Игнорируя ее выпад, он спросил:

— А как насчет Освободителя? Он тоже пленник?

— Да. Одно время он мог бы стать нашим вождем. Но он такой же старый и коррумпированный, как и остальные из вас.

— Он — человек высоких принципов, — заметил аль-Хашими. — И из-за этого с ним очень трудно договориться.

— Я с ним договорюсь, — пообещала Бхаджат.

Аль-Хашими поколебался.

— Значит, это правда. Ты действительно предводительница шайки.

— Это кажется столь уж странным?

— Я думал, Хамуд…

— Хамуд мнит себя вождем. Он выкрикивает приказы, но приказывает он то, что говорю ему я.

— Понятно.

— Возвращайся и скажи остальным, что мы нашли для них квартиры в одном из жилых комплексов.

Но если они причинят нам хоть малейшее затруднение, бойцы перебьют их всех до одного.

— Пути Аллаха трудно постичь.

— Да вообще-то не очень, — ответила Бхаджат, жар гнева растопил ее ледяное безразличие к отцу. — Когда убиваешь человека, виноватого только в том, что он полюбил твою дочь, то следует ожидать, что Аллах покарает тебя за это преступление.

Шейх уставился на дочь.

— А… так вот почему…

— Да. — Глаза ее загорелись. — Именно потому. Кровь за кровь. Ты убил мою любовь; ты уничтожил мою жизнь. И теперь я уничтожу все, что ты строил целую жизнь. Все!

А в основании театра, на огромной электронной карте еще один веселый зеленый огонек замигал красным, показывая, что Спутник Солнечной Энергии отключили. Весь регион побережья Мексиканского залива в США, от Нового Орлеана до Тьямпа-Бей, переключился с желтого цвета на темный, мрачный красный.

Хамуд сел на край заставленного фруктами стола и шумно откусил часть груши. Сок побежал ему по бороде.

— Так вот, значит, где живут миллиардеры, — проговорил он. Еще трое партизан стояли в нескольких футах позади своего главаря и ухмылялись Гаррисону и Арлен.

Гаррисон прожигал Хамуда взглядом с кресла-каталки.

— Что вы имеете в виду, черт возьми, под "захватили «Остров номер 1»? Это невозможно!

Хамуд рассмеялся, чуть нагнулся вперед и с размаху нанес старику оплеуху тыльной стороной руки.

Стоявшая рядом с креслом Арлен шагнула в мертвую зону широко размахнувшейся руки Хамуда и ударила его негнущимися пальцами по горлу. Хамуд полетел назад, опрокинув стол, фрукты разбивались и катились во всех направлениях. Арлен перепрыгнула за ним через упавший стол, но двое партизан схватили ее за руки и болезненно выкрутили их за спину. Она врезала одному из них каблуком по ноге. Тот взвыл и выпустил ее руку.

Когда она ударила другого локтем, из-за упавшего стола поднялся, разинув рот и держась одной рукой за горло, Хамуд. Пока трое партизан боролись с одной рыжей женщиной, Гаррисон уносился на кресле к спальне. Хамуд, шатаясь встал на ноги и вытянул руку. Схватив Арлен за волосы, он рванул ее назад с достаточной силой, чтобы заставить ее закричать. Один из партизан врезал ей в живот прикладом автомата, и она согнулась пополам. Хамуд отпустил ее волосы. Она рухнула на пол.

— Возвращайся сюда, а то мы убьем ее! — крикнул он Гаррисону.

Старик остановил каталку в дверях соседней комнаты. Он медленно повернулся и возвратился к ним, его морщинистое лицо побелело от ярости.

Хамуд ткнул Арлен в спину носком сапога. Та не потеряла сознания. Ее полные ненависти глаза прожигали его взглядом.

— Ты будешь оставаться тут без движения, — тихо велел ей Хамуд, — иначе мы застрелим этого глупого старика.

Ее пальцы сжимались, словно когти, но в остальном она не шевельнулась.

Хамуд повернулся к Гаррисону.

— Смелая сотрудница, — заметил он, — показав на распростертую Арлен. — Она боится только одного, — как бы не пострадал ты.

— Оставьте нас в покое, — произнес слабым старческим голосом Гаррисон. — Убирайтесь вон и оставьте нас в покое.

— Сперва мы должны обыскать этот дом и убедиться, что у вас нет никакого оружия для применения против нас. — Он кивнул, и трое партизан направились к другим комнатам. — Если вы будете здесь вести себя тихо, будете жить.

Гаррисон беспомощно сидел в кресле, уставясь на высовывающийся из кобуры Хамуда пистолет. Он слышал из спальни грохот, потом треск рвущейся материи, звуки взламывания и резкий смех.