В 1553 году в замке По родился Генрих IV, висячая колыбель которого в форме раковины еще и теперь хранилась в одной из комнат. Здесь Людовик XIII объявил о ликвидации независимости маленького княжества Беарна, а в новейшие времена, в 1848 году, в нем жил эмир Абд эль-Кадер.

Хотя Изабелле не очень нравился замок По, она решила, следуя указаниям из Рима, пробыть здесь первое время. Так как часть ее свиты не поместилась в замке, Изабелла наняла квартиры в городке.

Двор зажил прежней жизнью, хотя роскошные праздники не давали уже на такую широкую ногу, как прежде. Изабелла выезжала на прогулки, Франциско де Ассизи гулял с детьми пешком, а Марфори старался придумывать развлечения для своей повелительницы. Корыстолюбивые обедневшие гранды являлись все чаще, принося клятвы верности своей изгнанной королеве, чтобы приобрести ее милость и снова зажить на ее счет, как бывало в Мадриде.

Королева иногда на целые часы запиралась в свои комнаты или гуляла по уединенным крытым аллеям парка с маркизой де Бевиль. В такие часы Марфори не смел беспокоить королеву, а Кларет, внимательно посматривая на эти аллеи, искал глазами колясочку сестры Патрочинио, которую всегда катали по парку слуги.

Графиня Генуэзская уже не могла самостоятельно передвигаться и превратилась в высохшую и страдающую от незаживающих ран женщину. Она подолгу и охотно разговаривала с Кларетом о различных местах из Библии и духовных песнях, как будто действительно хотела замолить прошлые грехи.

Маркиза де Бевиль часто замечала в эти часы слезы на глазах королевы. Она покинула Изабеллу уже несколько лет тому назад и хотела навсегда остаться во Франции, но королева неотступными просьбами заставила ее возвратиться, и теперь Паула не могла решиться оставить ее, хотя и считала, что Изабелла сама во всем виновата.

В один чудный осенний день, после обедни, ежедневно совершавшейся патером Кларетом в часовне замка, королева в сопровождении маркизы сошла в парк. Она казалась взволнованной. Схватив за руку свою поверенную, Изабелла дала волю долго сдерживаемым чувствам.

— Паула, — прошептала она, — до чего я дошла! Тебе известно все… ты одна знаешь былое. Помнишь ли дни, когда мое юношеское сердце стремилось к тому молодому прекрасному офицеру, который сражался за меня, жертвуя своей жизнью? О Паула, все было бы иначе, стань я женой Франциско Серано! Но я оттолкнула свое счастье, отдав руку моему теперешнему супругу. Я отвернулась от этих гвардейцев, спасших мне жизнь в церкви святого Антиоха, спасших мне трон, когда все, все меня оставили. Они клялись в вечной верности и преданности, если я не оттолкну их, не отвернусь от них… Паула, я оттолкнула их от себя. Сначала из гордости, затем желая доказать, что не нуждаюсь в них более, а потом из страха перед ними… окружив себя другими людьми, желая доказать, что нашла им замену. Это была ложная гордость, Паула, я теперь понимаю, хотя до сих пор старалась подавить в себе эту мысль.

— Эти гвардейцы были храбрые и смелые защитники.

— Они достаточно доказали мне это. Но, чтобы они подняли на меня оружие, чтобы решились сражаться против меня, клянусь всеми святыми, я не считала такое возможным, и это потрясло меня глубже всех последних событий. На твоем лице я вижу, что ты хочешь сказать мне, но молчи, я все знаю сама!

— Часто я навлекала на себя ваш гнев, осмеливаясь обращать ваше внимание на лиц, занявших место тех гвардейцев. О, государыня, — сказала Паула и опустилась на колени, — теперь есть еще время, если не воротить, то хотя бы исправить прошедшее. Исполните требования этих людей, откажитесь в пользу инфанта.

— Какие же условия предлагают мне?

— Удаление Марфори и патера Кларета.

— И ты тоже, Паула? Но это требование неисполнимо. Если бы я и решилась отпустить почтенного Кларета, то Марфори — никогда!

— Ваше величество…

— Разве ты не понимаешь, что я обвиню этим сама себя и признаю справедливыми все упреки, удалив этого человека. Ни слова! Это невозможно. Я лучше перенесу изгнание, чем сделаю ложный шаг. Я еще не отказалась от надежды вернуть трон.

Маркиза поднялась, она с горечью чувствовала, что эта последняя попытка поправить дело оказалась напрасной.

Изабелла принадлежала к числу тех слабых характеров, которые всегда находят оправдание своим слабостям и причину не отказываться от них; она скорее решилась потерять трон и уважение целого света, чем разлучиться с этим недостойным любимцем; такие характеры не созданы для трона; они способны на все пороки, вих слабостях коренится все зло.

Утро 7 октября 1868 года приветливо осветило солнечными лучами испанскую столицу, походившую на цветущий сад. На этот раз без всяких приглашений со стороны полицейской власти, как бывало во времена Изабеллы в торжественных случаях, жители города всю ночь украшали его. Окрестные леса были опустошены — везде красовались гирлянды из свежих листьев, лавровые ветви свозились целыми возами, из них знатные богатые дамыплели венки. Весь Мадрид готовился встретить спасителей страны: Прим и победитель при Альколее должны были въехать в него.

На станции железной дороги воздвигли триумфальную арку с двумя высокими подмостками по сторонам. Все улицы и самые маленькие переулки, были увиты цветами, на Плацце Майора, на Пуэрте дель Соль с балконов свешивались дорогие ковры и вышитые флаги, а бедные жители протягивали гирлянды от дома к дому и развешивали венки на окнах и дверях.

С наступлением дня улицы наполнились празднично одетыми мужчинами и женщинами. Все хотели видеть победителей при Альколее, все стремились занять хоть какое-нибудь место на пути следования процессии, будь это даже вершина каштанового дерева.

Веселая толпа увеличивалась с каждым часом. Повсюду встречались улыбающиеся, просветленные надеждой лица.

С нетерпением ожидали сигнала, возвещавшего о вступлении в город Прима и Серано с войсками.

Наконец, желанный час настал — раздались звуки труб и выстрелы. Победители возвращались в празднично украшенную столицу, радостно приветствовавшую их.

Открывали шествие Прим и Серано, величественно восседавшие на своих конях. За ними следовали солдаты, мужественно помогавшие великому делу. Их буквально завалили цветами с балконов; каждый старался доказать свой патриотизм. В эту торжественную минуту люди составляли как бы одно сердце и одну душу, со всех словно сняли вдруг мрачный покров.

Студенты, работники, купцы, разносчики газет вышли со знаменами, музыкой, пением гимна; со своими национальными знаменами выступали французы, англичане, итальянцы и немцы.

Колокольный звон сливался с радостными криками толпы.

Когда Серано и Прим достигли триумфальной арки на улице Алькальда, сотни голубей, украшенных лентами национальных цветов, взвились в воздух, лавровые венки, букеты цветов, приветственные стихотворения посыпались с балконов на освободителей.

На Пуэрте дель Соль обоих героев ожидали на балконе Энрика, Марианна, поспешившая сюда из Парижа, и члены хунты.

Под звуки музыки, песен и приветственных возгласов, доносившихся с улицы в течение всего дня, освободители и их друзья праздновали во дворце Серано радостную встречу. После горькой, долгой разлуки Прим и Серано снова соединились со своими женами и увидели себя среди друзей.

— Мы у цели, — сказал Серано, сидя за столом с Примом и друзьями, — дай Бог, чтобы наше общее дело завершилось удачно.

Бокалы поднялись для тостов, Прим и Серано, старые верные товарищи, увлеченные торжественностью минуты, обнялись. Вино заискрилось в бокалах, послышались оживленные речи, под звуки музыки, игравшей в течение всего обеда, пили не только за здоровье присутствующих героев, но и за тех, кого не было сегодня здесь, но кто помогал делу свободы с неменьшим рвением и самопожертвованием — Топете и Олоцагу.

Когда наступил вечер, весь город, от простой хижины бедняка до дворца, осветился огнями. Огненные фонтаны били на площадях. На Прадо народу раздавали вино. Вечернее освещение увеличило восторг: фейерверк с пушечными выстрелами и военной музыкой напомнил об Альколее, и народ с громкими криками повалил ко дворцу Серано, который, стоя на балконе рядом с Примем, поднял тост за благоденствие народа и поблагодарил его за прием.