Внезапно Прим ощутил какое-то неведомое ему прежде чувство мистического страха и вздрогнул.

— Что означают эти шестеро солдат? — спросил он.

— Это почетный караул для фельдмаршала иностранных войск, — ответил провожатый с язвительной усмешкой, которой, однако, Прим не заметил.

— Почетный караул, который, кажется, спит, — пробормотал он. В эту минуту, из глубины пещеры вышли два монаха и закутанный в плащ мексиканец.

Прим с ужасом увидел, что шесть его солдат оставались сидеть в прежнем положении. Предчувствуя недоброе, он решительно направился к ним, между тем как назвавшийся Мигуэлем, остался у входа. Три незнакомых человека стали приближаться; один из них был монах Флорентино, передавший ему таинственное приглашение. Они остановились, ожидая, что скажет маршал Испании.

Прим подошел к первому солдату и дотронулся до его плеча: он увидел искаженное лицо и неподвижные глаза и понял, что перед ним шесть трупов. Он сорвал у одного кивер с головы — на темени зияла глубокая рана.

Прим отшатнулся.

— Где я? В шайке разбойников? — воскликнул он гневно и, схватив пистолет, стал взводить курок.

— Так наказывает Мексика тех, кто хочет поживиться ее добром, гражданин Испании, — наглым тоном ответил человек, сопровождавший монахов.

— Черт возьми! Я отомщу за смерть своих солдат! — крикнул Прим, вне себя от ярости.

— Вас постигнет участь вашей неподвижной лейб-гвардии, которой вздумалось искать в пещере сокровища ацтеков. Вы и ваши люди обречены на смерть.

— Будьте вы прокляты! Значит, вы подлым образом заманили меня в западню! Но разве я безоружен?

Прим высоко поднял пистолет и выстрелил: он попал в монаха Флорентино, только что поднявшего руки, чтобы произнести проклятие. Через минуту со страшным шумом прогремели еще два выстрела, и пещера наполнилась дымом пороха. Пуля проводника монахов, выстрелившего вместе с Примом, пролетела мимо и попала в стену пещеры, но пуля Прима оказалась более меткой, и мексиканец упал на землю, купаясь в собственной крови.

— Убейте разбойника! Убейте проклятого! — стонал он. — Не выпускайте грабителя церкви живым.

Пещера имела страшный вид. Мертвые солдаты упали от сотрясения воздуха навзничь и лежали перед Примом, считавшего себя похороненным в этом подземном царстве. И он наверняка погиб бы, не подоспей неожиданная помощь. Лопес, заманивший его в западню, приближался к нему сзади с обнаженным кинжалом. Негодяй уже поднял руку, чтобы нанести смертельный удар в спину, а монахи с торжествующей улыбкой следили за этим движением. Прим, будто чувствуя, что его должна коснуться чужая рука, быстро обернулся — вооруженная рука убийцы скользнула по его груди и уткнулась в толстый бумажник, который маршал имел обыкновение носить в переднем кармане мундира.

Прим в бешенстве бросился на противника, но тот, увернувшись, побежал к выходу, откуда доносился какой-то глухой шум. Жуан не мог последовать за ним, так как на него накинулся монах. Заметив это, Лопес быстро вернулся из грота, чтобы нанести последний удар маршалу Испании, приговоренному к смерти Санта Мадре. Неожиданно кто-то схватил его сзади. Лопес уже прежде слышал, что к пещере приближались голоса, но, не предполагая, что это могли быть враги, принял их за людей Пеладжио Антонио. Предатель Лопес не знал, что индианка Лиди подслушала его и монаха Флорентино. Поэтому, когда чьи-то сильные руки, как железные клещи, схватили его, он крикнул:

— Назад, вы все испортите! Прим в пещере, перед вами Лопес!

Человек, державший убийцу, по-видимому, обладал нечеловеческой силой, потому что так крепко сдавил ему грудь, что тот лишился чувств.

— Убейте его, дон Топете, — проговорил другой голос, — убейте негодяя, мой господин в большой опасности.

Диего показал вглубь пещеры — Прим не мог уже стоять на ногах, потеря крови лишила его силы.

Топете увидел лужи крови и оценил опасность, в которой находился его друг; он, как перышко, поднял Лопеса на воздух, бросил о стену и быстро перепрыгнул через камни, чтобы помочь Приму, за ним последовал и Диего.

Индианка Лиди стояла снаружи, у входа в пещеру, и держала трех взмыленных лошадей.

Когда Топете подоспел на помощь, Прим уже еле держался на ногах, рана его была глубока и опасна. Обессиленный, он упал на руки друга. Шпага контр-адмирала одним ударом поразила предателя-монаха, поплатившегося жизнью за свои коварные планы.

Прим лишился чувств; кровь текла из его раны, а Диего ломал себе руки, считая своего господина мертвым.

— О, дон Топете, граф не дышит, его глаза закрыты. Да сжалится над нами Пресвятая Дева! — повторял слуга.

— Проклятый негодяй! — пробормотал взбешенный контр-адмирал, еще раз вонзив в живот монаха свою шпагу. — Черт тебя возьми! Отправляйся к своему брату, такому же мерзавцу, как ты, которому пуля Прима, кажется, уже размозжила голову.

Затем он наклонился к другу. Лицо маршала было покрыто мертвенной бледностью, кровь все еще сочилась из раны.

— Черт возьми, это не шутка, — проговорил Топете, — мы первым делом должны вынести его из этой вонючей норы на свежий воздух и дать воды. Скорее, Диего, возьми один из тех догорающих факелов, что лежат возле мертвых солдат, и посвети, а я понесу маршала.

Топете осторожно поднял на руки-друга, быстро вышел из пещеры и под присмотром Лиди положил раненого под выступ скалы.

— О бедная донна Марианна, о бедная Лиди, — причитала индианка, — он умер, нет больше спасения для доброго господина.

Топете быстро расстегнул мундир Прима и с помощью Диего перевязал рану.

— Пульс еще бьется, Лиди! — сказал контр-адмирал отчаявшейся индианке. — Ты знаешь здешние места — нет ли поблизости какого-нибудь источника?

— Да, да, дон Топете, вода в ста шагах отсюда, между скалами.

— Быстро принеси воды!

Лиди убежала и через несколько минут вернулась назад, неся в большом свернутом листе воду. Диего подвел лошадей и стал готовиться к отъезду.

Топете заботливо промыл рану, и Прим через несколько минут зашевелился.

— Слава Пресвятой Деве, — прошептал контр-адмирал, — он приходит в себя, рана не так опасна, как я думал.

Слова эти бальзамом подействовали на рыдавшую и причитавшую Лиди, которая— была вне себя от горя при виде безжизненного супруга своей госпожи.

— Попробуем осторожно приподнять его, — сказал Топете, увидев, что его старый верный друг открыл глаза.

Диего наклонился и со слезами на глазах помог поднять Прима и влить ему в рот несколько капель воды.

— Что вам надо? Где я? — прошептал раненый. — Я, кажется, умираю!

— О, нет, нет, дорогой Жуан, скоро все опять будет в порядке. Ты все еще тот отважный Жуан, который не боится никаких разбойников! Выпей еще холодной воды и попробуем сесть на лошадей!

— Ах, это ты, — отвечал Прим, узнав друга, — слава всем святым, что ты здесь! Но где же Серано, где Олоцага?

Топете улыбнулся.

— Они уже уехали вперед.

— О, помоги мне! Негодяи пронзили мне грудь! Говорю тебе, это смертельная рана!

— Если уж ты скрипишь зубами от боли, то дело, должно быть, плохо, Жуан. Но попытайся все-таки сесть на лошадь.

Прим напряг все свои силы и с помощью Диего и Топете встал на ноги.

— Проклятые злодеи подставили мне ловушку, они хотели убить меня, и это им почти удалось, — сказал Прим, припомнив все случившееся.

Поддерживаемый другом и слугой, он приблизился к своей вороной, которую держала Лиди. Топете и Диего усадили его в седло.

— Да что же это вы поднимаете меня на руках! — произнес маршал, видя, что все еще беспомощен, — ведь это, право, стыдно! Прочь с вашей помощью, я сам должен вскочить в стремя!

Топете, улыбаясь, убрал руку и с радостью увидел, что Прим крепко сидел на лошади.

— Не сердись, что сегодня пришла моя очередь поддерживать тебя; сотни раз ты оказывал помощь мне, и я очень рад, что могу оплатить свой долг.

— Скорее в замок, там мне будет лучше!

Топете, Диего и индианка вскочили на своих лошадей. Лиди ехала впереди, чтобы показывать дорогу через Льяносы, а мужчины рядом с раненым графом, делавшим неимоверные усилия удержаться в седле.