В эту минуту свет в комнате погас, и Карлос опустил занавес.

Амаранта легла в постель. Он хотел подождать еще несколько минут и потом войти к ней, просить ее любви, любви женщины, которой он когда-то обладал и которую так бессовестно оттолкнул! Ему хотелось обнять ее, сказать, что он не знает покоя с той поры, как снова ее увидел. Он был так ослеплен, что надеялся вернуть любовь обманутой, брошенной им женщины, надеялся, что она выслушает и снова обнимет его! В случае же сопротивления этот человек решил овладеть ею насильно, потому что не в силах был справиться со своим желанием.

Сознание близости молодой женщины наполняло его блаженством. Горя нетерпением, он подождал, пока графиня заснет, и наконец взялся за ручку двери. Она была только притворена, в этом городке никто не запирался на замок.

Открыв дверь, дон Карлос остановился на пороге; слабый свет, проникнув с улицы, дал возможность разглядеть Амаранту. Она спала спокойно, ничего не подозревая, и была так хороша!

Затворив за собой дверь, он с минуту стоял неподвижно; сердце у него замерло при мысли, что эта прекрасная женщина, цель его желаний, в его руках.

В эту минуту он напоминал кровожадного тигра, склонившегося над своей жертвой, зная, что она не уйдет от него, и нарочно выжидая, чтобы распалить свой голод и увеличить наслаждение.

Подойдя к постели Амаранты, дон Карлос прислушался к ее ровному дыханию. Невыразимое блаженство доставляла ему эта близость любимой женщины, но, наконец, бешеная страсть овладела им. Он прижался губами к ее губам…

Раздался тихий, приглушенный крик.

Амаранта, еще не вполне очнувшись от сна и грез, но инстинктивно чувствуя страшную опасность, отталкивала его.

Кругом было темно. Она ничего не могла различить, а чьи-то руки уже обхватили, и кто-то привлек ее к себе. Невыразимый страх овладел ею, только теперь она начала ясно понимать, что случилось.

— Святая Мадонна! — вскричала она. — Ступайте прочь! Кто вы, кого вам надо?

— Тише, тише! — шептал Карлос. — Разве ты не узнаешь меня? Это я!

Услышав его голос, Амаранта сначала подумала, что это во сне, а потом ею овладело невыразимое отчаяние.

— Ты? Это ты? — вскричала она в ужасе. — Прочь от меня, презренный, или я позову на помощь!

— Никого здесь нет! Отдайся мне, я с ума схожу от страсти!

— Прочь! Когда я любила тебя, ты меня обманул, а теперь опять вернулся ко мне? Ступай вон!

— Постой! Выслушай!

— Прочь, или…

— Не зови — выслушай!

— Я проклинаю тебя, богоотступник! Вспомни, что ты сказал мне в монастыре Святой Марии! Ты отрекся от своего ребенка…

— Я не могу жить без тебя!

— Теперь моя любовь превратилась в ненависть! — вскричала Амаранта, изо всей силы оттолкнув дона Карлоса. Ей, наконец, удалось вскочить. — Я ненавижу тебя, презираю, негодяй! И ты смел прокрасться сюда, снова прийти ко мне?

— Ты должна быть моей, хотя бы это стоило мне жизни! — прошептал он в диком порыве страсти и сжал в своих объятиях Амаранту.

Она сопротивлялась, как могла; страх удесятерил ее силы. Но, наконец, молодая женщина почувствовала, что ей не устоять. Она громко закричала, зовя на помощь.

— Молчи, — прошипел Карлос, — или ты умрешь. Выбирай — быть моей и жить или умереть!

— Лучше умереть, — вскричала она, задыхаясь, и снова оттолкнула его, еще раз громко позвав на помощь.

На этот раз ее зов услышали. Послышались шаги.

— Змея! Так умри же! — сказал дон Карлос, вырвав из-за пояса кинжал.

У ворот дома уже были слышны шаги бежавших на помощь.

Обезумев от страсти и ярости, он ударил кинжалом Амаранту, бессильно упавшую на пол, выбежал из комнаты, оттолкнув кого-то, и исчез в темноте ночи.

— Это славно! Рикардо Малеца, мне каждый день будут подавать шоколад на завтрак? — спрашивал бывший арфист Клементо, с удовольствием прихлебывал шоколад из золоченой чашки.

На нем было нарядное темное бархатное утреннее платье, панталоны самого тонкого сукна и красные кожаные сапожки.

— Ваша светлость все изволите забывать, что вы дукечито, единственный сын и наследник богатого герцога Кондоро, — отвечал Рикардо.

— Да, да, дукечито! Это правда! Видите ли, чтобы привыкнуть к такой перемене, нужны не одни день, не одна неделя! Дукечито! Так, так! Но право, я никогда не думал, что буду каждый день пить шоколад и есть за обедом по десять блюд, право, никогда не думал, Рикардо! Но теперь я дукечито! Ха-ха-ха! — смеялся дурачок Клементо, ощупывая свое платье, глядясь в зеркало и необычайно радуясь сам себе. — Этим я обязан моей матери, дукезе. Очень благодарен ей, что она моя мать, Сара Кондоро. Вы говорите, герцог Кондоро мой отец? Похоже, очень похоже!

— Когда ваша светлость прикажете готовиться к отъезду? — спросил Рикардо, всеми силами стараясь приучить дукечито к новой обстановке.

— О каком отъезде вы говорите, Рикардо?

— Об отъезде к светлейшему герцогу, которому очень хочется увидеть дукечито.

— Так, так, к герцогу! Так ему хочется увидеть меня? Это замечательно, Рикардо, ему хочется меня видеть, а между тем он ведь меня совсем не знает!

— О, как можно! Светлейший герцог знает дукечито, — отвечал старый дворецкий, сильно радуясь, что пропавший сын герцога, наконец, найден.

— Будто? — сказал Клементо, с удивлением взглянув на Рикардо. — А я его совсем не знаю!

В каждом слове, во всех манерах этого арфиста, так внезапно превратившегося в сына герцога, видно было отсутствие не только всякого воспитания, но и всякого природного развития. Нельзя сказать, что Клементо вовсе был лишен разума, но его круглое лицо и бессмысленный взгляд без всякого выражения указывали на очень слабые умственные способности. В народе его иначе не называли, как «дурачок Клементо».

Стоило взглянуть, как он радовался своему новому положению, с каким удовольствием рассматривал себя, чтобы тотчас заметить недостаток его ума. Часто даже страшно было слышать его бессмысленный смех и видеть его кривлянье перед зеркалом.

— Я не знаю герцога, — повторил он, — а он меня знает, говорите вы? Да, меня знают многие!

— Светлейший герцог — отец ваш, и ему очень бы хотелось видеть вашу светлость.

Клементо задумался на минуту.

— Мой отец… а дукеза — моя мать, — пробормотал он, — но почему же мать Кондоро я знаю, а отца Кондоро — нет?

— Светлейший герцог живет не в Мадриде.

— А! Так где же он? — спросил с удивлением Клементо.

— Светлейший герцог с нетерпением ждет дукечито, поэтому я осмелился спросить, когда мы будем собираться, — отвечал Рикардо.

На лице Клементо выразилось неудовольствие.

— Собираться? — спросил он. — Мне бы хотелось остаться здесь, мне нравится, как я теперь живу!

— Но светлейший герцог!

— Пусть он сюда приедет! Отчего его здесь нет?

— Он слишком слаб для путешествия, мы должны сами ехать к светлейшему герцогу.

— Только не сегодня, милый Рикардо, только не сегодня, — просил дукечито.

— Ваша светлость говорили это вчера и третьего дня.

— Говорил, Рикардо? Уж я этого не помню теперь!

— Бедный герцог, — прошептал старый дворецкий, грустно глядя на дукечито, жадно допившего шоколад и вылизавшего даже блюдечко. — С позволения вашей светлости, — остановил его старик, — этого не надо делать, лучше я велю подать вам еще чашку, но с блюдечка не годится…

— Еще чашку! — вскричал обрадованный Клементо. — Отлично, милый Рикардо, принесите мне еще чашку! Я прежде никогда не пил шоколада, я пил только воду из колодца.

Дворецкий позвонил и велел вошедшему слуге принести еще чашку, а сам между тем обдумывал, как бы ему уговорить дукечито поскорее уехать из Мадрида.

Пока Клементо жадно пил принесенный шоколад, Рикардо начал так:

— Вот уж у светлейшего герцога, вашего отца, будет вдоволь шоколада и разных сластей!

Дукечито поднял голову.

— Что же еще такое у него есть? — спросил он.