- Послушай, где это ты взяла? Нашла в доме?

Дина улыбнулась.

- Тут валялся такой старый коврик, я его выстирала и вот дорисовала немножко. У нас есть коробочка с красками...

- Ты что же, художница?

Он внимательно посмотрел на Дину. Она приоделась. На темных вьющихся волосах - белая косынка, сурового полотна передничек с маленьким кармашком на боку, аккуратное платье. Разговаривая с Грудским, Дина не переставала следить за детьми, одному подлила в миску жиденькую кашу, другого подвинула ближе к столу, легонько тронула за плечо расшалившегося малыша.

- Да нет, какая я художница, - сказала Дина. - Я больше литературу люблю, но по рисованию, правда, было "отлично". А ковер... У меня дома над кроватью тоже висела картинка, море... Девочки на день рождения подарили...

Дина запнулась - что это она болтает? Дом, девочки... К чему сейчас? Это же товарищ из горкома, ему о деле нужно говорить.

Но Грудский слушал ее с интересом и сказал:

- Рассказывай, рассказывай... А это что у вас? Здесь что ты устроила?

Он перешел к другой стене. Тут, в самом углу, было составлено несколько ящиков, тоже прикрытых чистой мешковиной.

- А здесь у нас будет библиотека, - сказала Дина, - вот книг пока нет, только это, - она указала на потрепанный букварь.

- Нам прислали много нужных вещей, даже краски и альбомы для рисования. Мы еще не начинали рисовать, все времени не хватает... А вот детских книг не прислали...

Дина вздохнула.

- Дома у тебя есть книги? - спросил Грудский. - Своя библиотечка?..

- Ну что ты, - удивилась Дина, - какая библиотечка! Есть сказки Гофмана и еще Оливер Твист... А на этой мешковине я хочу нарисовать маки, алые...

Дина мечтательно смотрела на серый кусок материи.

- Дин, Юрко добавки хочет, - сказала Ганка. Она внимательно посмотрела на Грудского, потом с улыбкой на Дину.

- Гарно у нас? - с гордостью спросила девочка.

- Гарно - это красиво? Да, красиво, - ответил Грудский, - но почему ты хочешь нарисовать маки? - обратился он снова к Дине. - Лучше и здесь море. И чтобы обязательно корабль, без корабля оно пустое и чужое...

- Правда? И я так подумала, - обрадовалась Дина, - только зачем два моря, там и здесь... А впрочем, правда, лучше море. Как смотрю на кораблик, кажется, уношусь далеко-далеко, будто он плывет на остров... Гаити...

- Почему именно Гаити? - улыбнулся Грудский.

- Не знаю... "Там, на Гаити, вдали от событий..." Есть такая песенка о Гаити. - Она запнулась.

А Грудский улыбался и со всевозрастающим интересом смотрел на Дину.

- Так вот ты какая! - медленно проговорил он. - Занятная...

Дина вспыхнула. Он отвел глаза и, чтобы больше не смущать ее, обратился к детям:

- Ну, ребята, как вы здесь живете?

Постукивание прекратилось, головы повернулись, и вразброд, недружно, дети ответили:

- Здоровенько...

Ответ вызвал широкую улыбку на лице Грудского.

- Здоровенько? - повторил он. - Отлично, значит? А где лучше: здесь или дома?

Дети молча смотрели на него. Дина как-то нервно оглядела ребят и торопливо сказала:

- А мы, товарищ Грудский, скоро начнем буквы учить. У нас есть букварь, правда, ребята?

Но ее хитрость не помогла.

- Дома, это у кого есть хата, - серьезно пояснил Пылыпок, - а хата есть у одного Юрка. И та заколочена. У нас нэма хаты. Мы же голота сиротливая...

- Ну, ну, будет вам! - снова торопливо вмешалась Дина. - Я ведь уже объясняла вам, что никакая вы не голота...

- А нас на селе так кличут, - спокойно сказала Ленка, - голота и голота!

- Ладно, кушайте и не болтайте, вредно за едой разговаривать!

Грудский, видимо, понял свою оплошность и тоже поспешил изменить тему разговора.

- Слушай, Дина, - сказал он, - а ведь у меня к тебе дело. Ты что же, товарищ уважаемый, своих родителей не почитаешь?

- Что случилось? Дома? - испугалась она.

- Да ничего, не пугайся. Волнуются они, писем-то не шлешь.

- Я писала, верно, еще не дошло. - У Дины совсем испортилось настроение.

- Ты на Дину не лайся! - вдруг решительно сказал Санько. - Ты идти себе до дому! - Это предложение прозвучало даже угрожающе.

- Иди, иди себе отсюдова! - дружно зашумели остальные.

Грудский вначале оторопел, посмотрел на Дину, они дружно расхохотались.

- А вот я возьму и увезу с собой вашу Дину!

- Не дадим! - надулся Юрко.

- Дина, он твой нареченный? - тихонько с испугом спросила Ганка.

Дина вспыхнула.

- Что за глупости?

Они торопливо вышли из дома.

- Я не хотел говорить при детях, - начал Грудский, - понимаешь, тут такое дело получилось...

- Какое?

- Тебе Петренко ничего не говорил?

- Насчет хлеба?

- Да. И продуктов вообще... Ты продукты береги. Поступления пока не обещают. Сама видишь - все горит.

Дина вздохнула.

- Но как же быть? Раньше нам привозили печеный хлеб, а теперь нужно самой печь.

- У тебя же есть мука.

- Но... я не умею...

- Совсем... не умеешь?

- Только блины... немножко...

- Что "немножко"?

- Ну печь немножко умею... Иногда получается, а иногда нет.

Грудский растерялся.

- Разве трудно освоить это дело? - спросил он после некоторого раздумья.

- Не получается, - уныло ответила Дина.

- Спросила бы у женщин...

- Все равно не получится. - Она теребила свой передник, уставившись в землю.

"Вот еще нюня", - подумал Грудский и сказал:

- А ты уж постарайся... освоить... как комсомольское задание.

Казалось, все было уже сказано, но Грудский медлил. От реки подул легкий ветерок, и он подумал, что хорошо бы сейчас искупаться! Совсем не хотелось уходить.

- Ну, как тебе здесь? - уже другим, не официальным, а дружеским тоном спросил он.

- Ничего. Дети очень хорошие... Они такие способные, товарищ Грудский... Вот Пылыпок, он все знает про Буденного. А Юрко, у него хотя и есть недостатки, но он тоже хороший мальчик. И Ганка...

- Да ты сама хорошая, - сказал Грудский и улыбнулся.

Дина смутилась, но через секунду продолжила:

- Они мне все-все рассказывают, делятся...

- Ты знаешь украинский язык?

- А как же, мы в школе проходили. У нас школа русская, а по украинской мове у меня всегда "отлично" было...

- Мове?

- Мова - язык, украинский язык...

- А я ни бельмеса не понимаю, - признался Грудский, - вот записываю слова, составляю себе словарик. - Он достал помятый блокнот и принялся читать: - "Перукарня - парикмахерская, лазня - баня, карпетки - носки, дружина - жена, кохання - любовь..."

Тут он запнулся, очень уж несолидным показался ему такой набор слов.

- Чудно, правда?

- И ничего чудного нет, - отвечала Дина. - Украинский язык такой певучий... Хороша и поэзия и проза...

- Ты, верно, сама стихи сочиняешь?

- Ой, что ты! - смутилась Дина. - Сейчас не время. Работать надо!

- Трудно работать, когда мало знаешь, - признался Грудский, - мы в политотделе сейчас "Справочник агронома" изучаем... Я ведь мало учился, на рабфаке один год, ну и курсы всякие. Мобилизовали сначала на лесозаготовки, потом задумал в летную школу. Приняли. Мать еще горевала, боялась, а тут новая мобилизация - сюда. Теперь учимся все. И товарищ Кухарский тоже.

- Знаешь, что люди говорят? Будто зря он народ в поле гонит. Бесполезное мученье. Неужели правда?

Грудский ответил не сразу.

- Я тоже слышал такие разговоры. Понимаешь, мы посоветовались в политотделе... Нельзя же сидеть и ничего не предпринимать. А вдруг рыхление и прополка помогут? А товарищ Кухарский, он настоящий большевик! Я ему верю!

- Угадывает он чужие мысли, - улыбнулась Дина, вспомнив свой первый разговор с начальником политотдела.

Грудский рассмеялся.

- Он же в ЧК одно время работал. Его в Полесье один помещик задумал отравить, пригласил к себе в гости, стал угощать, а товарищ Кухарский посмотрел хозяину в глаза и почувствовал неладное. Взял со стола кусок мяса, бросил хозяйскому псу. Тот и перевернулся, а Кухарский прыг в окошко!