- А в восемнадцатом и девятнадцатом как вы выполнили разверстку? спросил Ленин.
- Тогда выполняли без скандала. А в этом году сильный неурожай, разверстку выполнить невозможно... Не обижайся, товарищ Ленин, это мы говорим от общества.
- Вот и хорошо, что от общества. Говорите все, что наболело. Советская власть - власть рабочих и крестьян... Ваша власть.
- Пока что только рабочих, - буркнул кто-то.
- Это эсеровский бред, без союза рабочих с крестьянами не будет советской власти.
Строгие, твердые слова вождя растопили недоверие мужиков, и они вдруг заговорили все разом, жалуясь на свои судьбы, на злоупотребления "местных властей", на "полный развал крестьянской жизни".
Ленин не нарушал естественного хода беседы, изредка задавал вопрос, успевал схватить суть из каждой фразы перебивающих друг друга крестьян; записывал цифры, факты...
Может быть, именно в те минуты острой беседы и рождались ленинские мысли, которые чуть позже он выскажет, выступая на съезде транспортных рабочих России: "...Крестьянство должно было спасти государство, пойти на разверстку без вознаграждения, но оно уже не может выдержать такого напряжения, и потому в нем растерянность духа, колебание, шатание, и это учитывает враг".
А ходоки, чувствуя, как внимательно слушает их вождь, да еще и записывает, стали, может быть, впервые в жизни такими откровенными.
- Очень обидно, - заговорил Соломатин, - что продагенты наш труд крестьянский оскорбляют. Берут, к примеру, картошку... Мы ее свозим, а она там лежит, пока не сгниет, и нас же это место очищать заставляют. Жалко ведь, что нашим трудом красноармеец или рабочий не пользуется.
Ленин быстро записал на листке: "Берут. Гноят..." - и резко подчеркнул эти два слова. На том же листке появляется новая запись: "Соли нет. Раз только давали за вывоз дров". И снова подчеркивает написанное.
- Мы, будучи в осажденной крепости, не могли продержаться иначе, как применением разверстки. Мы брали излишки, а иногда и не только излишки, а кое-что необходимое вам, лишь бы сохранить способной к борьбе армию и не дать промышленности развалиться совсем.
Ходоки слушали Ленина, затаив дыхание, они верили ему и хотели знать все от него самого.
- Если вас обижают местные власти, сообщайте губернским властям, а если надо, то и в Москву, в Кремль. Пишите мне лично. Вы, крестьяне, вместе с рабочими проливали кровь за свободу, за власть Советов, за свою власть. Так держите ее крепко вместе с рабочими в своих руках. И тогда увидите, какая это будет власть! Выбирайте самых честных людей из крестьянства в советскую власть! А пока вам трудно, я знаю. Но прошу вас: передайте всем тамбовским крестьянам: надо потерпеть, сознательно помочь своей власти разогнать врагов, чтобы строить новую жизнь. А теперь я хочу сообщить вам, что с вашей губернии решено снять продразверстку досрочно. Вы довольны?
Когда же Владимир Ильич каждому дал с собой решение об отмене продразверстки, куда подевалось стеснение: за руку попрощались и слово дали все разъяснить, как есть, в своих волостях. И заторопились.
- Доброго здоровьечка советской власти, - отвесил поклон Соломатин.
- К бандитам с этой бумагой пойду, не побоюсь, - сказал коренастый бахаревский крестьянин Бочаров.
2
Василий Петрович Бочаров вернулся в родное село и не узнал его: оно точно вымерло. Только собаки охрипло завывают не то от голода, не то от страха.
В Ивановском совхозе коммунист Гаранин предлагал Бочарову револьвер для обороны, но он отказался.
- Убить и с револьвером убьют. А правду убить невозможно. Она со мной. Мне ее Ленин дал.
Бочаров шел по селу и отмечал для себя, сколько сгорело домов. А вот тут и его дом должен быть... Пепелище...
С трудом разыскав свою семью, Бочаров начал строить землянку. Второго апреля его пригласили на собрание крестьян Ивановской волости. Бочаров рассказал им о Ленине, о его наказе помочь советской власти избавиться от бандитов.
А вскоре Бочаров пошел из своей землянки в Каменку - "столицу" бандитов. Не сказал никому дома, на какой шаг решился, не хотел слушать уговоров и слез.
Обступившим его каменским мужикам прочитал Декрет, дал листовки, а в листовках объявлена амнистия тем, кто сложит оружие. Кто-то выдал Василия Петровича бандитам, его заперли в амбар. Но часовой, уже прослышавший об амнистии, ночью приоткрыл дверь и позвал Бочарова:
- Не брешешь, Василь Петров? В селе тихо, бежим скорее отсюда!
Торопливо шагая рядом с часовым к родному селу, Бочаров вспомнил Гаранина, предлагавшего ему револьвер, и радостно улыбнулся: правду в амбар закрыли, хотели убить, ан засов-то перед правдой сам открылся и выпустил правду на свободу!
И к землянке, где ютился с семьей Бочаров, потянулись обманутые и насильно загнанные в банду крестьяне, сдавая ему оружие.
...Надо было бы сохранить в свое время эту маленькую землянку, чтобы из поколения в поколение передавалось уважение к тем, кто, не боясь смерти, нес из таких вот землянок людям свет ленинской правды.
3
Второго марта 1921 года в Кронштадте под руководством генерала Козловского вспыхнул эсеровский мятеж, а 6 марта антоновский главоперштаб уже издал приказ о повсеместном и одновременном выступлении всех сил "Союза трудового крестьянства".
Гонцы Антонова поскакали во все уезды губернии, но не так-то просто было отыскать кочующие "полки" местных бандитов, тем более что многие местные батьки отказывались вообще подчиняться кому бы то ни было, они действовали так, как им хотелось, и шли туда, где можно легче грабануть и веселее гульнуть.
Только две "армии", которые были под рукой Антонова, неподалеку от Каменки, выступили немедленно. С одной пошел в рейд сам Антонов. Села, которые они проходили, оккупировались войсками ВОХРа. В дома бывших волисполкомов и сельсоветов водворялись комитеты "Союза", и начиналась расправа со всеми, кто сочувствовал коммунистам, кто не подчинялся новой власти.
Крупные войсковые соединения красных Антонов обходил стороной, приберегая силы для удара по Тамбову, а на мелкие обрушивался всеми полками, беспощадно уничтожая красноармейцев. Иногда, правда, на него находила блажь - разув и раздев до нижнего белья, он отпускал красных бойцов. "Смотрите, мол, какой я добрый: жизнь дарую своим врагам".
