Изредка встречаются патрули - красноармейцы. Они подозрительно осматривают одежду Василия. Вот еще двое... По разговору понятно - только что отвели в Чека какого-то офицера, пойманного на чердаке.
- Товарищи, где помещается Губком? - спросил у них Василий.
- А тебе чаво там? - поинтересовался высокий.
- К Чичканову. Из Козлова я приехал.
- А документ есть?
Василий показал проходное свидетельство.
- Иди в "Колизей", на второй этаж.
- Какой "Колизей"? Где он?
- Да вот он! Ты что, ослеп? С колоннами на углу.
- Дом Дворянского собрания?
Патрули переглянулись и снова подозрительно покосились на одежду Василия.
- Ты что? Давно не был в Тамбове?
- Три года в окопах отсидел.
- А-а! Ну, тогда закуривай! - И высокий красноармеец достал красный кисет.
Василий свернул большую козью ножку. Красноармеец положил было кисет в карман, но опять вытащил.
- Возьми еще с собой.
Красноармеец бросил в кисет Василия две добрые щепоти самосада.
- У Чичканова будешь - поклон ему от нас передай. Мы его из тюрьмы вызволяли, - с гордостью сказал до сих пор молчавший крепыш в кожаном картузе.
- Спасибо, братцы, - Василий бережно спрятал кисет. - От теплого слова табачок слаще.
3
Шло экстренное совещание, которым руководил нарком Подбельский, прибывший в Тамбов с полномочиями ВЦИКа.
Василий нетерпеливо поглядывал на дверь: время неумолимо клонилось к вечеру. За дверью чистый звонкий голос горячо доказывал:
- Именно потому, что тамбовские крестьяне революционно настроены еще с тысяча девятьсот пятого года, именно поэтому они и легко поддаются на всякую агитацию, на всякий призыв с чем-то и кем-то бороться. Эсеры этим воспользовались, у них нашлись хорошие агитаторы, а мы забросили агитацию, да и людей у нас толковых мало. Помните, врач один из Москвы приехал и на периферию просился? Как теперь выяснилось, он эсер, поднял в Хоботове мятеж продотряда, в который поналезли офицеры и сынки кулаков с провокационной целью...
- Это Борис Васильев говорит, - пояснил Василию секретарь, замечательный оратор! Да ты, товарищ Ревякин, не волнуйся. На ночлег устроим в гостиницу.
- У меня есть где ночевать, - недовольным голосом ответил Василий. Три года дома не был!
- Понимаю, но что поделать? Попробую поговорить с Чичкановым. - И пошел в кабинет.
Василий присел на край стула, подождал. Из головы не выходила мысль: теперь полдороги прошел бы...
Из двери высунулась голова секретаря:
- Заходи, товарищ Ревякин!
Как? Прямо на совещание? Василий одернул френч, вынул пакет и пошел за секретарем. В просторном, светлом кабинете за длинным столом сидели человек десять. Василий заметил среди них двух военных. Остановился в нерешительности - кому передать пакет?
- Здравствуйте, товарищ Ревякин! - За столом привстал черноволосый человек со строгими глазами.
- Здравствуйте... Вы товарищ Чичканов? - Василий подошел ближе и протянул пакет. - Председатель Козловского исполкома товарищ Лавров велел передать лично в руки.
Чичканов вскрыл пакет и быстро пробежал глазами по листку бумаги.
- Как чувствует себя товарищ Лавров? - оторвавшись от чтения, спросил он Василия.
- Хорошо. Работает.
- А тебя тоже арестовывали?
- Лавров пришел тогда в казармы к восставшим. Горячо говорил. Я поддержал его, и меня вместе с ним взяли. Шел бы, говорят, домой, стреляный хрен, в большевики не лез.
Люди за столом улыбнулись. Улыбнулся и Чичканов.
- Хорошо, что Латышский отряд из Москвы подоспел, а то и я оказался бы годным к службе на том свете, - заключил Василий.
- А тамбовцы, товарищ нарком, без нас обошлись, - весело сказал Подбельскому военный с очень заметным кавказским акцентом.
- Это значит, товарищ Киквидзе, что советская власть за короткий срок верных бойцов воспитала, - ответил военному Подбельский. - Даже те красноармейцы, что были обмануты офицерами, просят, чтобы их зачислили в дивизию Киквидзе. Возьмете?
- Возьму обязательно! Пусть они завтра на митинге-параде присягу примут. Повинную голову не рубят. Правильно я сказал русскую пословицу, товарищ Ревякин?
- Так точно, товарищ начдив.
- Жаль, что товарищ Ревякин к строю не годен, - улыбнулся Киквидзе. - Я взял бы его командиром роты.
- Вы и так все наши кадры забрали, - улыбнулся Чичканов. - Товарищ Рогозинский, Ревякина запишите на нашу памятную страничку. Крестьянин-коммунист на селе для нас очень дорог.
- Где ваш дом, товарищ Ревякин? - спросил Рогозинский, записывая что-то в маленькую книжку.
- В Кривуше моя семья.
- Ну что ж, вот и будем с вами, товарищ Ревякин, коммуну строить в Кривуше, - весело сказал Подбельский.
- Так точно! - отчеканил Василий.
Начдив Киквидзе встал:
- Готовь, товарищ Ревякин, больше хлеба для Красной Армии. - Он вышел из-за стола и положил руку на плечо Василия. - Оружие для самозащиты есть?
- Револьвер.
- Во зло не употребляй, - вмешался в разговор Подбельский. - Скажи крестьянам: надо помочь рабочим, надо помочь Красной Армии. Оцени обстановку и действуй разумно.
- Пришлем в ваши края продотряд, - сказал Чичканов, - держи с ним связь. Вот эту брошюрку возьми, почитай крестьянам.
Василий поблагодарил и вышел. Сердце его переполнилось радостью. Ему доверяют, на него надеются!
Секретарь Прокофьев проводил его до лестницы:
- Не вздумай идти в ночь, не рискуй.
- Теперь уж заночую. Не зима - зарю долго ждать не придется. Попрощался и вышел на площадь.
В лицо пахнуло вечерней прохладцей. Василий подошел к реке. По дороге внимательно разглядывал людей, идущих навстречу, надеясь встретить знакомых. Припоминал свои поездки в Тамбов до войны... Вон в той лавочке перед отправкой на фронт купил Маше цветастый платок. Она была так хороша в нем! Нет, видно, не уснуть ему в эту ночь...
4
Гривцов сидел на сундуке в рубленом полутемном чулане и прямо из бутылки пил самогонку. Парашка примостилась напротив, горестно подперев кулачком подбородок. Между ними, на сундуке, чадила тоненькая свечка. Из открытого погреба тянул холодный, пахнущий плесенью воздух.
Тимофей закусывал желтым соленым огурцом. Потом привычным жестом потянулся было отереть усы.
