- А ты без усов-то красивше, Тимоша, - заискивающе заглянула ему в глаза хозяйка.
- Отстань. Не до этого! Лучше бы подумала, как мне на свет божий из этой ямы выбраться. Отцу накажи, что ли... Под мешками за город вывезет.
- Так он тебе и поехал в такую заваруху!
- Тише... Кто-то к калитке подошел.
- Пужливый стал. Послышалось.
- Тише, говорю, - прошипел Гривцов, приподнимаясь с сундука. Щеколду кто-то трогает.
Стук в калитку повторился. Парашка вздрогнула, перекрестилась.
- Иди, спроси кто. Обо мне даже своим не говори. - Он выхватил из кармана наган и ужом скользнул в погреб.
Парашка закрыла дверцу и вышла из чулана.
- Кто там? - крикнула она с порога.
- Параша, открой! Это я, Василий Ревякин.
- А-а! Вася! Иду, иду.
- Здравствуй, Параша! Пусти заночевать.
- Заходи, Вася, заходи! Ночуй, пожалуйста, хоть месяц! - торопливо заговорила Парашка, старательно закрывая калитку на крючок.
- Во дворе у тебя все по-старому?
- По-старому... А ты, я вижу, возмужал, да и подурнел. И небритый! Маша-то разлюбит, гляди!
- Она к тебе заходила?
- Кто? - будто не поняла.
- Маша, говорю, бывала у тебя?
- А-а... бывала, бывала. Ну, пойдем, пойдем в дом.
- Как она? - поинтересовался Василий.
- Что - как?
- Здорова?
- Здорова, здорова! Красавица! Слава богу, огнем пышет. - Она привела его на кухню и показала на ведро: - Умойся, а я в погребец слажу, огурчиков достану. Угостить-то нечем, время проклятое!
- Время очень хорошее! Это ты зря...
- Вам, мужикам, хорошее. В любом доме с наганом кусок хлеба выбьете, а бабам одни слезы. Да ты умывайся!
- Я на Цну ходил. Умылся, ноги вымыл. А от огурчиков не откажусь.
- Вот я и угощу тебя.
- Ты все одна?
Парашка тревожно выпрямилась - к чему это он клонит?
- Так и не сошлась, говорю, ни с кем?
Парашка облегченно вздохнула, улыбнулась:
- С кем же теперь сойдешься-то? Кобели вы все пошли. И время нестойкое.
- Ну уж так и кобели, - улыбнулся Василий. - Давай я посвечу тебе в погребе.
- Не надо! - резко сказала Парашка. - Не надо! Все посветить обещают, а в темноту тащат... В своем погребе и впотьмах разберусь.
- Чудачка, не обижайся, помочь хотел.
- Ты свое дело делай, отдыхай.
- Ну, спасибо. - Василий сбросил ранец с плеча, снял картуз и сел к столу. Вынул кисет, закурил.
Парашка вернулась.
- Вот и огурчики. Кислые стали, а с осени хрустели. Хлеб черствый, не взыщи. Зато я тебя первачком угощу! - И она вынула из-за пазухи полбутылку, заткнутую бумажной пробкой.
- Не надо, не пью. Нельзя мне.
- Ну, не притворяйся!
- Сама, что ли, гонишь?
- Да ты что! Когда мне? В Полынках у знакомой купила. От ревматизмы хорошо натираться. Выпей, выпей, подкрепись, а то и с Машей-то не сладишь! - хмыкнула, стыдливо опустив голову.
- Душно у тебя, - уклончиво ответил Василий.
- А ты рассупонься, френч сыми!
- Ну уж ладно, для такой оказии выпью, пожалуй.
Она налила полный граненый стакан и подала ему. Василий долго, мучительно тянул, закашлялся, схватил огурец.
- Ну и питок из тебя! А я видела - прямо из бутылки пьют, сосут, как соску.
- Привычка нужна...
- Дома привыкнешь. Дядя Захар небось четверть припас.
Василий, морщась, съел огурец, поблагодарил.
- Ну и духота сегодня!
- Да ты сыми, сыми френч-то. Рассупонься.
- И то, пожалуй, разденусь. - Он снял френч, повесил его на спинку стула.
- Батя не заезжал к тебе?
- Все кривушинские заезжают. Всем нужна.
Василий долго расспрашивал, стараясь прогнать сон, но веки становились все тяжелее и тяжелее. И Парашка, как нарочно, разговорилась - прямо убаюкивает...
...Очнулся Василий от боли в переносице. Он спал, уронив голову на кисти рук. Испуганно вскочил на ноги, - проспал! Уже солнце лезет в окно! Быстро натянул френч, подпоясался.
- Параша! Я ухожу!
Ни звука.
Вышел в коридор, позвал еще раз.
- Я в погребе. Картошку перебираю, - послышался голос из сеней.
- Ты чего же не разбудила? Проспал я!
Он вернулся на кухню, плеснул на лицо воды, протер глаза. По привычке сунул руку в карман - револьвер на месте. В боковой... а где же документы? Испуганно замер, вспоминая. Обшарил все карманы. Где мог оставить? На речке? Нет, нет, вечером почти у Парашкиного дома предъявлял патрулю. Парашка? Зачем они ей? А зачем самогон? Раздобрилась... "Сыми френч-то"...
Кинулся в чулан, нагнулся к погребу:
- Параша, вылезь на минутку.
- Чего еще? Двери все открыты, ступай с богом!
- Вылезь, говорю, - уже сердито крикнул он. - Несчастье у меня!
- Какое несчастье? - Парашка высунула голову из погреба.
- Документы пропали.
- Потерял? - притворно удивилась она, пряча глаза под надвинутым на лоб платком. - На речке небось выронил...
Василий теперь не сомневался.
- Говори, для кого документ взяла? - Он выхватил револьвер.
Парашка не ожидала этого. Впервые в жизни увидев черный, со страшной пустотой ствол нагана, нацеленный ей прямо в глаза, она взвизгнула и провалилась в погреб, загремев ведром.
- Не погуби, Васенька, все расскажу! Не утаю ничего, не погуби! запричитала она в пустоте погреба.
- Вылазь, не трону!
- Спрячь пугач-то, окаянный! - Вся дрожа от страха, Парашка вылезла из погреба. - Он тоже вот так в грудь наставлял. А кому умирать охота?
- Кто наставлял?
- Тимошка! - заголосила она, сморкаясь в грязный фартук.
- Какой Тимошка? Гривцов?
Парашка кивнула и еще пуще разревелась.
- Ну, хватит орать-то, говори, где он?
- В погребе тут сидел. Ушел с твоей бумагой.
- Как? Он был тут? - Василий грозно шагнул к ней. - И ты молчала? Шкура продажная! Собирайся, пойдем в Чека!
Парашка бросилась на колени:
- Не погуби, Вася! Ради Маши не погуби! Вить я ее от позора спасла!
- От какого позора? - Он сел на сундук, раздавив огарок свечи, забытый вчера Парашкой.
- Тимошка обманом вызвал ее из Кривуши, вроде тебя встречать, а сам ночью... - И она рассказала все, как было.
Василий до боли в суставах сжимал рукоятку револьвера. Потом медленно встал и, не замечая Парашку, все еще стоящую на коленях, пошел к двери.
...Чичканова в "Колизее" не оказалось. Прокофьев сказал, что его следует искать в казармах, где идет смотр Тамбовскому полку, который Киквидзе включает в свою дивизию.
