Немного рыбы и немного соли

На медленном огне – какая скука!

Живая рыба корчилась от боли,

Старуха злилась, плакала от лука,

Над луком, над стручком засохшим перца,

Багровым, как запекшаяся рана,

Морщинистым, как маленькое сердце,

Увядшее у газового крана

От жара, холода и равнодушья:

Сухое сердце той, худой, убогой,

Открывшей, словно рыба, от удушья

Бескровный рот и поминавшей Бога…

А дальше что? Что Бог – благой и кроткий,

Что грешников поджаривают черти,

Что в тишине чадит на сковородке

Немного жизни и немного смерти.

Мальчик бился над задачей,

Верил, что найдет ответ,

Не мирился с неудачей –

А в задаче смысла нет.

От других отнять – и что же?

Общий жребий разделить:

Состояние умножить,

Да и голову сложить…

Уравнений интересных,

Мальчик, больше не решай:

Слишком много неизвестных –

Счастье, истина, душа…

Ничего не надо больше,

И не все ль тебе равно,

Что поменьше, что побольше,

Что равно, чему равно…

– А помнишь детство, синий сумрак, юг,

Бессонницу и тишину – часами, –

Когда казалось, будто понял вдруг,

Почти умея выразить словами –

О чем звезда мерцает до утра,

О чем вода трепещет ключевая,

О чем синеют небо и гора,

О чем шиповник пахнет, расцветая…

Порой, читая вслух парижским крышам

Его стихи таинственно-простые,

В печали, ночью, в дождь – мы видим, слышим

(В деревне, ночью, осенью, в России):

Живой, знакомый нам, при свечке сальной

Свои стихи негромко он читает,

И каждый стих, веселый и печальный,

Нас так печалит, словно утешает.

И кажется – из царскосельской урны

Прозрачная, хрустально-ключевая

Течет струя свободно и небурно,

Курчавый облак ясно отражая.

И полной грудью мы грустим – но счастьем,

Как вдохновеньем, безотчетно мудрым

Наполнен мир, и стоит жить и, настежь

Открыв окно, дышать парижским утром.

В такой же день, весной, с тобой вдвоем,

Впервые говоря о нашем общем,

Мы шли… А после – каждый о своем:

Я говорил, порой, бессвязно, в общем,

А ты не слушала… Но в смертный час

В непонятом, в неразделенном, в личном

Таким ненужным станет все для нас –

Бессмысленным, бесцельным, безразличным.

И лишь одно на свете – мы вдвоем,

Совсем одни, совсем одно друг с другом,

Таким же, как сегодня, теплым днем,

И радуга непрочным полукругом

Стоит вдали…

Влюбленные целуются опять

На влажной от дождя скамейке.

В косом луче развившаяся прядь

Свисает в виде смуглой змейки.

С тяжелых роз стекают на ладонь

Прозрачно-выпуклые слезы.

В изгибах уха – розовый огонь

Слегка похож на завязь розы.

Опять подымается ветер,

Опять лиловеет восток,

И в сумраке еле заметен

Летящий опавший листок.

(Листок за листком пролетает.)

Опять начинает светать,

Опять мы встаем – и считаем,

Что все повторится опять.

Опять мы заводим пружину

Часов на положенный срок,

Опять мы бросаем в корзину

Один календарный листок.

Скучная желтеет речка,

Тусклая намокла рожь.

Все-таки – ничто не вечно,

Скоро перестанет дождь.

Мокнут над оврагом избы,

Никнет над колодцем жердь.

Что же! Даже этой жизни

Хуже, хоть немного, смерть.

Наклонись над рекой, погляди:

Тень твоей головы и груди

Неподвижна, как если бы в пруд

Ты гляделся; а воды текут

Мимо тени, тебя и всего,

Мимо светлого дня твоего.

Только – сердце боится слегка:

Есть на свете другая река,

Уносящая солнечный день,

И твою мимолетную тень,

И тебя самого заодно

На глубокое, темное дно.

В стакане стынет золотистый чай,

Чаинка видит золотой Китай.

Желтеет чай, как Желтая Река,

И тает сахар, словно облака.

Кружок лимона солнцем золотым

Просвечивает сквозь легчайший дым.

Легчайший пар напоминает ей

Туман прозрачный рисовых полей.

И ложечка серебряным лучом

Упала в золотистый водоем,

Где плавает чаинка, где Китай,

Блаженный край, ее недолгий рай.