– Пирочее теримо, – согласился Сато. Казалось, он вот-вот заснет за своими темными очками. Тромбо повел процессию обратной дорогой – мимо Гранд-Хале к лагуне.
– Насколько велик курорт? – спросил Сато.
– Три тысячи семьсот акров, – сказал Тромбо. Он знал, что Сато известны все факты из проспекта. – Это – считая поле с петроглифами площадью четырнадцать акров. – Гольф-кары петляли по главной части территорий Хале, огибая окаймленные камнями лагуны, где золотистые карпы, разевая рты, поднимались к самой поверхности воды. Гуляющих людей здесь почти не попадалось. Обогнув выброшенную на берег шхуну за баром «На мели» – собственно, и давшую название заведению, – они миновали двадцатиметровый бассейн, где плескалась всего одна семья, а затем пышные сады орхидей. Тромбо заметил, что японец не спросил, почему вдруг на пляже или в травянистой тени под стофутовыми кокосовыми пальмами отдыхает всего десятка два человек. Он взглянул на часы: время еще раннее.
– А сколько комнат? – задал Сато новый вопрос.
– Гм-м-м… Двести двадцать шесть хале-бунгало, еще триста двадцать четыре номера в Гранд-Хале… Многим гостям по душе уединение. У нас бывали актеры, знаменитости, носу не кажущие из своих райских уголочков неделю-другую. Вот, буквально в прошлом месяце у нас Мадонна гостила. Ей тут нравится, никто с просьбой дать автограф не докучает – и бунгало все деревьями обсажено, хоть голышом ходи… хотя, уж ее-то, если посмотреть клип-другой, меньше всего такое смущает. – Тромбо довольно хохотнул. – В каждом хале есть раскрашенный кокосовый орех, и если вы поставите его на ступеньки, вас никто не побеспокоит – даже курьер. Другие удобства включают обслуживание номеров, кабельное телевидение, телефоны с автонабором и факсом… словом, мы тут стараемся удовлетворить вкусы каждого.
Губы Сато скривились, будто ему на зуб угодил лимон.
– Шестьсот номеров, – тихо сказал он. – Два поля для гольфа. Восемнадцать кортов для тенниса. Три больших бассейна…
Тромбо подождал, но японец больше ничего не добавил; наскоро обдумав, что тот может иметь в виду, он высказался:
– Да, может показаться, что для такого количества постоялых мест у нас многовато и территорий, и сервиса. Мы, заметьте, не пытаемся конкурировать с «Hyatt Regency» за заполняемость – по-моему, у них тысяча двести с чем-то комнат, – или с «Kona Village» за тишину, или даже за бюджетность – с гостиницами у Мауна-Ки. Пусть людям, которым это все нужно, едут туда, куда наметились. Наши услуги выше качеством, наши предложения в сфере досуга больше ориентированы на знаменитостей, чем на семьи отпускников. Наша торговля – это уровень Токио, Беверли-Хиллз. У нас отличные рестораны – пять штук плюс обслуживание в номерах Гранд-Хале, служба курьерской доставки прямо к самоанским бунгало… И еще у нас лучшие на Гавайях теннисные корты и поля для гольфа с наиболее удачным расположением.
– Гольф, – сказал Сато, идеально выговорив трудную для японцев букву «л». Его тон был почти задумчив.
– Будет следующим в списке, когда мы здесь все посмотрим, – сказал Байрон Тромбо, направляя гольф-кар к скале. Он достал из кармана пестрой рубашки пульт дистанционного управления, нацелил его на лавовый валун и нажал единственную кнопку. Каменная плита размером с дверь гаража скользнула вверх по скале, и процессия с жужжанием покатилась по асфальтовой дорожке в ярко освещенный туннель.
Сидя за столом в Китовом дворе – двухэтажном обеденном комплексе, поднявшемся над цветочными садами, как палуба лайнера над волнами, – Элеонора провожала взглядом процессию маленьких автомобильчиков. Все лица, которые она смогла разглядеть со своей позиции, принадлежали азиатам. Она не раз видела такие процессии японских и китайских туристов в разных уголках земли, но не предполагала, что эти народности так привержены коллективизму, что даже на дорогих курортах экстра-класса передвигаются группками.
Веранда была большой и уютной, окна были открыты, впуская аромат тропических цветов с каждым дуновением ветерка. Пол покрывал темный паркет из вощеного эвкалипта; столы были сработаны из светлого дерева, а стулья – из бамбука и ротанга. Все салфетки здесь были тканные вручную из красного льна, а стаканы – неизменно хрустальными. На одной только просторной террасе могло разместиться по крайней мере двести человек, но Элеонора увидела всего около дюжины других гостей. Вся обслуга состояла из гавайских женщин, грациозно двигающихся в своих травяных юбках. Из скрытых репродукторов тихо струилась классическая музыка, но настоящей усладой для ушей здесь служило шуршание пальмовых крон, которому вторил неумолчный рокот далекого прибоя.
Элеонора изучила меню, где были представлены фирменные блюда со всего света, вроде португальской ветчины и французских тостов с кленовым сиропом, и в итоге заказала себе английскую сдобу и свежемолотый кофе. Блаженно откинувшись в кресле с чашечкой в руке, она стала заинтересованно оглядываться по сторонам.
Она была единственным одиноким гостем на веранде. Это не было для нее новым опытом: большую часть своей взрослой жизни Элеонора Перри чувствовала себя одинокой мутанткой на планете, захваченной клонами. Пойди хоть в кино, хоть в театр или на балет, не говоря уже о ресторане, – все одно, и даже в постфеминистской Америке женщина без сопровождения в общественном месте казалась чем-то необычным. А в иных странах мира, посещенных ею во время своих ежегодных летних вылазок, ходить в одиночку было просто опасно.
Но ей было все равно. Быть единственной женщиной, завтракающей в одиночестве, единственной незамужней здесь, на веранде, – почему бы и нет? Она с детства читала за едой – и сейчас дневник тетушки Киндер покоился рядом с ее тарелкой, – но еще в колледже Элеонора поняла, что чтение служит ей своеобразным щитом против одиночества среди счастливых семей и пар. С тех пор она никогда не принималась за чтение в начале обеда, предпочитая наслаждаться разыгрывающимися вокруг маленькими драмами. Ей было жаль семьи и пары, увлеченные своими повседневными разговорами, упуская из виду маленькие психологические триллеры, разворачивающиеся в каждом ресторане, во всех мало-мальски общественных местах.
Сегодня утром на веранде за завтраком в Мауна-Пеле триллеров, впрочем, совсем не показывали. Занято было только шесть столиков; все у окон, и за всеми – семейные пары. Элеонора мигом оценила их; все американцы, кроме молодой японской четы и пожилых супругов, которые могли быть немцами. Дорогая курортная одежда, чисто выбритые щеки у кавалеров, модные стрижки и слабый в эпоху рака кожи загар у дам. Разговаривали мало; мужчины перелистывали страницы «Уолл-стрит джорнел», женщины составляли план на день или просто сидели, глядя на море.
Элеонора тоже поглядела за пальмы, на маленькую бухту и необъятный океан за ней. Внезапно что-то большое и серое выпрыгнуло из воды на горизонте – и нырнуло обратно, подняв столб брызг. Элеонора, затаив дыхание, уставилась туда, и вскоре в солнечном свете блеснул плавник, а высоко, ярдов на двадцать, поднявшийся фонтан отметил то место, где гигантский колосс исчез так же внезапно, как и появился. Веранда для слежки за китами, очевидно, оправдывала свое название.
Элеонора посмотрела на других гостей. Видимо, никто из них ничего не заметил. Через три столика от нее женщина пожаловалась на то, что на Гавайях мало супермаркетов – то ли дело родная Омаха, скорей бы уже домой попасть. Ее муж кивнул, откусил кусочек тоста и продолжил читать газету.
Вздохнув, Элеонора взяла проспект, сообщавший об увеселительных мероприятиях этого дня на Мауна-Пеле. Анонсы были напечатаны изящным курсивом на дорогой бумаге с бархатистым напылением. Среди стандартной курортной дребедени внимание зацепляли два события: в полдесятого – начало экскурсии по курорту, которую проведет доктор Пол Куали, курирующий в Мауна-Пеле искусство и археологию, в час дня – прогулка в долину петроглифов, с тем же ученым во главе. Элеонора улыбнулась; она успеет надоесть бедному доктору еще до конца дня, как пить дать.
