Вскоре в комнате не осталось ничего, что могло бы стрелять или резать. Только пыль и мертвые тела.

И тогда Олег понял. Окончательно. Он бессилен. Не просто безоружен – он в принципе не мог взять в руки оружие. Он не мог драться. Он не мог убивать. Он не мог даже защитить себя, если бы враг вернулся.

Ему оставили жизнь (или что-то похожее на жизнь), но отняли главное – возможность действовать так, как он привык. Как умел. Как должен был действовать солдат.

Злость. Слепая, черная злость начала закипать внутри, вытесняя горе и вину. Злость на тех, кто убил его ребят. Злость на того, кто убил его самого. Злость на эту девочку, на эти видения, на весь этот безумный мир. Злость на собственное бессилие. Он жив, но он даже не может отомстить! Не может убить! Он – живой труп, бесполезный призрак с куклой за пазухой.

Эта злость была настолько сильной, что, казалось, сейчас разорвет его изнутри.

Ярость.

Она поднялась в нем не как волна, а как взрыв. Слепая, черная, всепоглощающая. Она выжгла горе, вину, страх, оставив после себя только одно – первобытное, испепеляющее желание. Добраться до него. До того самого боевика. Того, с чьими глазами он встретился перед тем, как пули разнесли ему череп. Того, кто нажал на курок. Он почему-то знал, интуитивно, нутром – это был тот же самый. И он был где-то здесь, рядом. Может, даже в этом здании.

Олегу было плевать на остальных. Плевать на засаду, на опасность. Сейчас существовала только одна цель. Одна точка во вселенной, куда были направлены все его мысли, вся его клокочущая ненависть. Убить. Найти и убить. Голыми руками. Разорвать. Вырвать ему глаза, те самые, что смотрели на него с ненавистью и отчаянием.

И эта ярость… она подхватила его. Понесла. Не метафорически – физически. Словно невидимый ураган ворвался в разрушенную комнату, вырвал его из оцепенения и швырнул вперед. Комната смазалась. Коридор промелькнул размытым пятном. Стены… он проходил сквозь них. Не замечая. Как призрак? Нет, скорее как таран, как неуправляемый снаряд, летящий к цели. Мир вокруг превратился в ускоренную, дерганую кинопленку – обломки, руины, перекрытия мелькали, сливаясь в серую кашу. Его тянуло. Тянуло неодолимо, как мощным магнитом. Он чувствовал свою цель, чувствовал ее злобу, ее страх – она была близко. Он неотвратимо приближался. Ничто не могло его остановить. Он был самой Яростью.

Но вдруг… Стоп.

Резко. Как будто кто-то дернул стоп-кран в этом безумном поезде. Он врезался во что-то невидимое. Упругое и абсолютно непроницаемое. Стена. Не кирпичная, не бетонная – стена из… ничего? Но она была реальна. Он ощущал ее всем своим существом – холодную, твердую, непреодолимую. Она отбросила его назад на шаг, остановила его бешеный полет.

Олег тяжело дышал, хотя легкие, кажется, ему были уже не нужны. Он оказался на открытом месте. Какая-то площадь или широкий двор, заваленный битым камнем и искореженным металлом. Движение прервалось так же внезапно, как и началось. Словно объявили остановку, и ему, единственному пассажиру этого адского экспресса, нужно было выйти.

Он растерянно огляделся. Открытое пространство. Со всех сторон – полуразрушенные здания с пустыми глазницами окон. Идеальное место для…

Он знал. Знал это нутром. Он – отличная мишень. Слишком заметная. Слишком… живая?

И тут же… боль.

Разрывающая, слепящая, невыносимая. Удар пришелся в грудь. Слева. Туда, где под ребрами должно было биться сердце.

Сначала он почувствовал, как рвется кожа. Потом – треск ломающегося ребра, как сухой ветки. И только потом – само сердце. Острая, пронзающая агония… и тишина. Удар оборвал его ритм. Сердце перестало биться. Мир начал гаснуть, сворачиваясь в черную точку…

Но прошла всего секунда. Может, меньше. Мир снова развернулся, краски вернулись. И он услышал. Четкий, ровный, спокойный стук в груди: «Тук-тук… тук-тук… тук-тук…». Сердце работало. Словно и не было этого удара, этой пули, этой микро-смерти. Он снова был жив. Цел и невредим. Ярость куда-то улетучилась, оставив после себя звенящую пустоту и холодное недоумение.

Он попытался понять, откуда стреляли. Инстинктивно пригнулся, оглядываясь по сторонам, ища вспышку выстрела, блик оптики…

И тут же – новая боль. Такая же острая, но другая. Прямо между глаз. В ту же точку, куда пришлась первая пуля от того боевика. Снова вспышка красного, звон в ушах… и темнота.

Но эта боль… она не убила его окончательно. Она словно прочистила что-то в его мозгу. Когда темнота отступила, мир стал… другим. Более четким. Более ясным. Как будто кто-то протер запотевшее стекло. Его зрение… оно изменилось.

Он увидел.

Сотни метров. Может, триста, может, четыреста. В стене полуразрушенного здания напротив – окно. Заколоченное крест-накрест досками, но с небольшой щелью между ними. И в этой щели – темная фигура. Человек. Снайпер.

Он видел ее так четко, словно смотрел в мощный бинокль. Женщина. Белокурая, с короткой, мальчишеской стрижкой. В ее волосах… зеленая лента. Почему-то эта деталь бросилась в глаза. Зеленая лента трепетала на ветру.

Винтовка с массивным оптическим прицелом. СВД, скорее всего. Пальцы уверенно обхватывают рукоять. Один палец – тонкий, женский – лежит на спусковом крючке.

Сколько раз этот палец нажимал на спуск? Сколько жизней он оборвал? Сколько сыновей не вернулось домой из-за этого легкого, почти невесомого движения? Сколько детей не родилось? В голове Олега пронеслась эта мысль – холодная, отстраненная.

Но он, Олег, мог остановить ее. Прямо сейчас. Прежде чем она снова нажмет на курок. Прежде чем она убьет кого-то еще. Или снова попытается убить его.

Он захотел оказаться там. Рядом с ней. В той темной комнате, за заколоченным окном. И та же сила, что тянула его к убившему его боевику, снова пришла в действие. Но теперь вектор был другим. Ярость сменилась… чем? Желанием предотвратить? Исправить? Его снова потянуло, как магнитом, сквозь пространство, не обращая внимания на физические препятствия.

Миг – и он был там. В той самой комнате. Пыльной, темной, пахнущей порохом и чем-то еще, неуловимо женским – может, духами, давно выветрившимися.

Он возник прямо перед ней, как джинн из бутылки. Она даже не успела вскрикнуть от неожиданности. Он набросился на нее, как дикий зверь, как воплощение той самой ярости, что гнала его секунду назад. Схватил винтовку…

И оружие исчезло. Рассыпалось в пыль у него в руках. Точно так же, как автоматы его бойцов. Серая пыль посыпалась на пол.

Его пальцы – сильные, загрубевшие от войны – уже тянулись к ее горлу. Женщина смотрела на него снизу вверх, из положения сидя на полу у окна, куда она, видимо, сползла после выстрела. В ее глазах плескался чистый, животный ужас. Она видела перед собой не человека, а какое-то мстительное, неумолимое порождение ада, возникшее из ниоткуда, чтобы забрать ее жизнь. Ее губы беззвучно шевелились, но крик застрял где-то в горле.