– А как быть с запахом стряпни? – спросила она. – Как быть, когда у вас в подводном плаванье готовят капусту?

– Стараемся не готовить. Во всяком случае, не свежую капусту. Запах держится довольно долго. В конечном счете помогает освежитель, притом воздух сменяется, добавляется кислород. Часа через два уже почти не пахнет.

В своей крохотной каютке он предложил Мойре выпить чаю. Отпивая из чашки, она спросила:

– Вы уже получили приказ, Дуайт?

Он кивнул:

– Обходим Кэрнс, Порт-Морсби и Дарвин. Потом возвращаемся.

– Там ведь уже никого не осталось в живых, правда?

– Не уверен. Именно это нам и надо выяснить.

– И вы высадитесь на берег?

Он покачал головой:

– Не думаю. Все зависит от уровня радиации, но едва ли мы причалим. Может быть, даже не поднимемся на мостик. Если обстановка совсем скверная, наверно, останемся на перископной глубине. Потому-то мы и взяли на борт Джона Осборна: нам нужен человек, который по-настоящему понимает, насколько велик риск.

Мойра подняла брови.

– Но если даже нельзя выйти на палубу, откуда вам знать, есть ли на берегу кто-то живой?

– Можем позвать через громкоговоритель. Подойти как можно ближе к берегу и окликнуть.

– А услышите вы, если кто-нибудь отзовется?

– Не так ясно, как будем звать сами. Возле рупора мы укрепим микрофон, но чтобы услыхать, если кто закричит в ответ, надо подойти очень близко. Все же это лучше, чем ничего.

Мойра вскинула на него глаза.

– Дуайт, а бывал кто-нибудь раньше в тех местах, где сильная радиоактивность?

– Да, конечно. Это не так страшно, если вести себя разумно и не рисковать зря. Во время войны мы там довольно долго ходили – от Айва-Джаммы до Филиппин и потом на юг до острова Яп. Остаешься под водой и действуешь как обычно. Но, конечно, на палубу выходить не годится.

– Нет, я про последнее время. Был кто-нибудь в тех местах после того, как война кончилась?

Дуайт кивнул:

– «Меч-рыба», двойник нашего «Скорпиона», ходила в Северную Атлантику. С месяц назад она вернулась в Рио-де-Жанейро. Я ждал, что мне пришлют копию рапорта Джонни Дисмора – это капитан «Меч-рыбы», – но до сих пор ее не получил. В Южную Америку давно не ходил ни один корабль. Я просил, чтобы копню передали телетайпом, но радио загружено более срочными делами.

– А далеко зашла та лодка?

– Насколько я знаю, она описала полный круг, – сказал Тауэрс. – Обошла восточные штаты от Флориды до Мэна, углубилась в нью-йоркскую гавань до самого Гудзона, пока не наткнулась на рухнувший мост Джорджа Вашингтона. Прошла дальше, к Новому Лондону, к Галифаксу и Сент-Джону, потом пересекла Атлантический океан, вошла в Ла-Манш и даже в устье Темзы, но там далеко продвинуться не удалось. Потом они глянули на Брест и Лиссабон, но к этому времени уже кончались припасы и команда была в скверном состоянии, так что они вернулись в Рио. – Тауэрс помолчал. – Я пока не слыхал, сколько дней они шли под водой… а хотелось бы знать. Безусловно, они поставили новый рекорд.

– И нашли они хоть одного живого человека, Дуайт?

– Едва ли. Если б нашли, мы бы наверняка об этом услышали.

Мойра застывшим взглядом смотрела на узкий проход за занавеской, которая заменяла капитанской каюте стену, на сложную сеть труб и электрических кабелей.

– Можете вы себе представить, как это выглядит, Дуайт?

– Что именно?

– Все эти города, и поля, и фермы – и ни одного человека, ни единой живой души. Никого и ничего. У меня это просто в голове не укладывается.

– У меня тоже. Да я и не хочу себе это представить. По мне, лучше думать, что все выглядит как прежде.

– Ну а я ведь никогда в тех местах не бывала. Никогда не выезжала из Австралии, а теперь уже ничего другого и не увижу. Другие страны я знаю только по кино да по книгам… какие они были прежде. Наверно, уже никто никогда не снимет фильма о том, какие они теперь.

Дуайт покачал головой.

– Это невозможно. Насколько я понимаю, оператор бы не выжил. Думаю, о том, как теперь выглядит северное полушарие, знает один господь бог. – Он помолчал. – По-моему, это хорошо. Не хочется помнить, как кто-то выглядел после смерти, хочется помнить его живым. Вот так я предпочитаю думать о Нью-Йорке.

– Невообразимо. Не укладывается это у меня в голове, – повторила Мойра.

– И у меня тоже. По-настоящему не верится, просто не могу привыкнуть к этой мысли. Наверно, не хватает воображения. Но я и не хочу, чтоб хватило. Для меня все живо, все города, все уголки Штатов я вижу в точности такими, как прежде. И пускай они останутся такими до сентября.

– Ну конечно, – мягко сказала Мойра.

Он очнулся.

– Хотите еще чаю?

– Нет, спасибо.

Он снова вывел ее наверх; на мостике Мойра замешкалась, потирая ушибленную лодыжку, благодарно вдохнула морскую свежесть.

– Наверно, до черта противно внутри, когда подолгу не всплываешь, – сказала она. – Сколько времени вы пробудете под водой в этом рейсе?

– Недолго. Дней шесть, может быть, неделю.

– Должно быть, это ужасно вредно.

– Не физически, – возразил Дуайт. – Правда, недостает солнечного света. У нас есть пара ламп дневного света, но это совсем не то, что выйти наружу. Хуже всего погружение действует на психику. Иные люди – крепкие люди, в остальном вполне надежные – просто не могут долго оставаться под водой. Через какое-то время у всех сдают нервы. Нужен очень уравновешенный характер. Я бы сказал, невозмутимый.

Мойра кивнула – он сам в точности такой, подумалось ей.

– И вы все такие?

– Да, пожалуй. Во всяком случае, почти все.

– Смотрите в оба за Джоном Осборном, – предостерегла Мойра. – У него-то не очень спокойный нрав.

Дуайт посмотрел на нее с удивлением. Он прежде об этом не думал, в пробном походе ученый держался безукоризненно. Но после замечания Мойры капитан призадумался.

– Хорошо, непременно, – сказал он. – Спасибо за совет.

Они поднялись по трапу на «Сидней». В ангаре авианосца еще стояли самолеты, будто бабочки со сложенными крыльями; безмолвный корабль казался мертвым. Мойра приостановилась.

– Они уже никогда больше не полетят, правда?

– Думаю, не полетят.

– А хоть какие-нибудь самолеты еще летают?

– Я давно уже ни одного не видел в воздухе. Авиационного бензина осталось очень мало.

Молча, необычно притихшая, Мойра дошла с Тауэрсом до его каюты. Сбросила комбинезон, снова надела белую юбку и вышитую блузку – и воспрянула духом. Проклятые мрачные корабли, проклятая мрачная жизнь! Скорей бежать от всего этого, напиться, слушать музыку, танцевать! Перед зеркалом, перед фотографиями Дуайтовой жены и детей она ярко накрасила губы, нарумянила щеки, вернула блеск глазам. Вырваться из всего этого! Вон из этих стальных клепаных стен, вон отсюда сейчас же! Ей здесь не место. Скорее в мир романтических похождений, самообманов и двойных порций коньяка! Вон отсюда – обратно в свой, привычный мир!

С фотографий в рамках понимающе, одобрительно смотрела Шейрон.

В кают-компании навстречу гостье шел Тауэрс.

– Вы шикарно выглядите! – воскликнул он с восхищением.

Мойра коротко улыбнулась.

– Зато чувствую себя гнусно, – сказала она. – Уйдемте отсюда, хочу на свежий воздух. Пойдем в тот ресторан, выпьем, а потом поищем, где можно потанцевать.

– Как прикажете.

Он пошел переодеться в штатское, а Мойру оставил с Осборном.

– Выведи меня на взлетную палубу, Джон, – сказала Мойра. – Еще минута в этих железных коробках – и я начну визжать и кусаться.

– Я плохо знаю дорогу наверх, – признался Осборн. – Я ведь тут новичок.

Они набрели на крутой трап, ведущий наверх, к орудийной башне, опять спустились, побрели по длинному стальному коридору, спросили дорогу у встречного матроса и наконец поднялись в надстройку и вышли на палубу. На просторной, ничем не загроможденной взлетной палубе пригревало солнце, перед глазами синело море, дул свежий ветер.