– В сущности, все довольно просто, – начал объяснять Дуайт. – В каждом полушарии ветры описывают огромные, в тысячи миль, спирали между полюсом и экватором. В северном полушарии своя система воздушных потоков, в южном – своя. Но разделяет их не тот экватор, который мы видим на глобусе, а так называемый экватор давления, и он в разное время года смещается то к северу, то к югу. В январе Индонезия и Борнео целиком входят в северную систему, а в июле разделяющая полоса смещается к северу, так что Индия, Сиам и все, что лежит южнее этой черты, оказывается в южной системе. И в январе северные ветры заносят к югу радиоактивную пыль, которая выпала, допустим, в Малайе. А в июле включается южная система, и уже наши ветры подхватывают пыль и несут сюда. Потому все и происходит так медленно.

– И ничего нельзя поделать?

– Ничего. С таким исполинским явлением человечеству не справиться. Надо примириться с тем, что есть.

– Не желаю я мириться! – вспылила Мойра. – Это несправедливо. В южном полушарии никто не бросал никаких бомб – ни водородных, ни кобальтовых, никаких. Мы тут ни при чем. С какой стати нам умирать из-за того, что другие страны, за десять тысяч миль от нас, затеяли войну? Это несправедливо, черт возьми.

– Да, несправедливо, – подтвердил Тауэрс. – Но так уж вышло.

Опять помолчали, потом Мойра сказала гневно:

– Я не смерти боюсь, Дуайт. Рано или поздно все мы умрем. Но обидно столько всего упустить. – Она повернулась, посмотрела на него при свете звезд. – Мне уже нигде не побывать, кроме Австралии. А я всю жизнь мечтала увидать улицу Риволи. Наверно, потому, что так романтически звучит. Глупо, ведь наверно это улица как улица. Но мне всегда хотелось на нее поглядеть, а теперь я ее не увижу. Потому что больше нет никакого Парижа, ни Лондона, ни Нью-Йорка.

Дуайт мягко улыбнулся.

– Очень может быть, что улица Риволи еще существует, и в витринах магазинов чего только нет, и все прочее цело. Не знаю, бомбили Париж или нет. Возможно, там все как было, и улица под солнцем такая, какую вам хотелось увидеть. Я именно так предпочитаю думать о подобных местах. Просто там больше никто не живет.

Мойра порывисто встала.

– Я не таким хотела все увидеть. Город мертвых… Принесите мне еще выпить, Дуайт.

Он не встал, только улыбнулся.

– Ни в коем случае. Вам пора спать.

– Тогда я сама возьму. – Она сердито прошагала в дом. Звякнуло стекло, и тотчас Мойра вышла, стакан в руке налит больше чем наполовину, и в нем плавает кусок льда. – В марте я собиралась на родину, – объявила она. – В Лондон. За сколько лет было все условлено. Я должна была провести полгода в Лондоне и на континенте, а домой вернуться через Америку. Повидала бы Мэдисон-авеню. Несправедливо это, черт побери.

Она хлебнула из стакана и с брезгливой гримасой отвела руку.

– Фу, что за гадость я пью?

Дуайт поднялся, взял у нее стакан, понюхал.

– Это виски.

Мойра опять взяла стакан, тоже понюхала.

– Да, правда, – неуверенно сказала она. – После коньяка это, наверно, меня прикончит. – Подняла стакан неразбавленного виски, залпом выпила, кубик льда швырнула в траву. При свете звезд попыталась остановить блуждающий взгляд на лице Тауэрса.

– У меня никогда уже не будет семьи, как у Мэри, – пробормотала она. – Так несправедливо. Даже если ты нынче ляжешь со мной в постель, у меня уже не будет семьи, не останется времени. – Она истерически засмеялась. – Забавно, черт побери. Мэри боялась, ты увидишь ее малышку и сохнущие пеленки и расплачешься. Как один их гость, летчик, командир эскадрильи. – Теперь язык у нее заплетался. – П-пусть он все время б-будет з-занят. – Мойра пошатнулась, ухватилась за столбик веранды. – Так она сказала. Н-не скучает ни м-минуты. И чтоб не видел м-маленькую… вдруг он з-заплачет. – По щекам Мойры заструились слезы. – Она не подумала, в-вдруг не ты заплачешь, а я.

Она мешком повалилась на пол веранды и разрыдалась. После минутного колебания командир подводной лодки наклонился, тронул ее за плечо, выпрямился, опять помедлил в нерешимости. Потом повернулся и вошел в дом. Мэри он нашел в кухне за мытьем посуды.

– Миссис Холмс, – начал он не без смущения, – может быть, вы выйдете на веранду посмотрите сами. Мисс Дэвидсон сейчас выпила после коньяка стакан чистого виски. Мне кажется, надо бы кому-то уложить ее в постель.

Малые дети не признают ни воскресений, ни вечеринок, затянувшихся до полуночи; назавтра в шесть утра Холмсы уже как всегда хлопотали по хозяйству, Питер на велосипеде с прицепом покатил за молоком и сливками. Он немного задержался у мистера Пола, объяснил, какая тому для прицепа нужна ось, буксирное крепление, набросал для механика чертежи.

– Завтра мне вступать а новую должность, – сказал он. – Больше я не смогу ездить за молоком.

– Ничего, – сказал фермер. – Положитесь на меня. Пусть это будут вторники и субботы. Я уж позабочусь, без молока и сливок миссис Холмс не останется.

Питер вернулся домой к восьми; побрился, принял душ, оделся и стал помогать Мэри готовить завтрак. Около четверти девятого вышел капитан Тауэрс – свежий, чисто выбритый.

– Очень славно у вас было вчера, – сказал он. – Я и не помню, когда так приятно проводил вечер.

– У нас по соседству есть очень милые люди, – сказал хозяин дома. Поглядел на капитана, усмехнулся. – Прошу прощенья за Мойру. Обычно она не допивается до бесчувствия.

– Это виски виновато. Она еще не вставала?

– Думаю, она не так скоро выйдет. Я слышал, часа в два ночи кто-то маялся морской болезнью. Надо полагать, не вы?

Американец засмеялся:

– Только не я, сэр!

Появился завтрак, и все трое сели за стол.

– Хотите с утра еще раз искупаться? – спросил гостя Питер. – Похоже, день опять будет жаркий.

Тауэрс поколебался.

– В воскресное утро я предпочел бы пойти в церковь. Дома мы всегда так поступаем. У вас поблизости нет англиканской церкви?

– Есть, – сказала Мэри. – Надо только спуститься с холма, это меньше мили. Служба начинается в одиннадцать.

– Я бы пошел. Если только это не нарушит ваши планы.

– Ну конечно, сэр. Но я, пожалуй, с вами не пойду. Мне тут много чего надо наладить до ухода на «Скорпион».

Капитан кивнул:

– Разумеется. К обеду я вернусь, а потом мне надо будет на лодку. Хорошо бы попасть на поезд часов около трех.

И он стал спускаться с холма; солнце уже пригревало. До начала службы времени оставалось вдоволь, он пришел на четверть часа раньше, но все равно вошел в церковь. Служка дал ему молитвенник и сборник гимнов, и он сел на одну из задних скамей, потому что порядок богослужения ему был еще не очень знаком, а с этого места он мог видеть, когда прихожане преклоняют колена и когда встают. Он прочел обычную молитву, какой его научили в детстве, потом сел и огляделся. Маленький храм был совсем такой же, как в его родном городе Мистике, в штате Коннектикут. Даже пахло так же.

Эта девица Мойра Дэвидсон совсем не в себе. Слишком много пьет, но что ж, некоторые люди не в силах примириться с положением вещей. А впрочем, славная девочка. Шейрон она бы понравилась.

В мирном спокойствии церкви он стал думать о своих, представил себе их лица. В сущности, он был простая душа. Он вернется к ним в сентябре, вернется домой после всех своих странствий. Меньше чем через девять месяцев он снова их увидит. И когда он опять с ними соединится, они не должны почувствовать, будто он отдалился от них, забыл разное, что было важно для них всех. Сынишка, верно, порядком подрос: в этом возрасте дети растут быстро. Пожалуй, охотничий индейский наряд ему уже мал, лук и стрелы не интересны. Пора ему обзавестись удочкой, маленьким фибергласовым спиннингом и выучиться удить рыбу. Забавно будет учить сына рыбной ловле. Десятого июля у него день рождения. Нельзя послать ему к рождению удочку и едва ли удастся захватить ее с собой, но стоит попытаться. Может быть, здесь можно купить хорошую удочку.