– Подъем. Осталось совсем чуть-чуть, и этот день наконец закончится.

– Где Саприненко? – спросила Лариса.

– Уже у сцены.

– Ладно. Мы идем.

– Внимание, актерам приготовиться к началу третьего действия, – голосом помрежа объявило радио.

Артем встал с кресла. Усталость слегка отступила, а ощущение тревоги так и не прошло. Глеб и Лариса уже ушли немного вперед, и Артем ускорил шаг, чтобы догнать их.

Раздался звонок. Глеб помахал рукой и отправился на сцену петь свое «Сердце красавиц», которое, как все предполагали, должно было сорвать наибольшее количество аплодисментов.

Остальные терпеливо дожидались начала квартета. Ожидание получилось довольно долгим – песенку Герцога Глебу пришлось повторять дважды. После нее зал долго не мог успокоиться и не давал Миле и Косте начать сцену.

На квартете все почувствовали, что пик подъема миновал. Петь становилось все тяжелее, хотелось отдохнуть как следует, и даже радостное оживление в зале перестало помогать и лишь добавляло напряжения.

Лепехов, прозорливо предвидевший, что именно к этому месту солистов начнут покидать силы, выдумал перед финалом небольшую паузу в действии, которую должен был заполнить своей игрой оркестр, проведя повторно тему вступления, как бы предвосхищая трагическую развязку спектакля.

Глеб, едва закончив квартет, тут же поспешил в буфет – больше, по лепеховской постановке, он на сцене не появлялся, лишь в самом конце звучала фонограмма его песенки.

Саприненко поколебался и побежал вслед за ним.

– Пойду хоть чайку глотну, – проговорил он севшим голосом. – Все в горле пересохло.

Пить хотелось безумно. Лариса хотела было присоединиться к ребятам, но передумала – до конца спектакля оставалось всего ничего, и она решила не расслабляться.

Финал оперы Мишка задумал нестандартный. Традиционная версия оперы заканчивается сценой, где Спарафучиле выносит Риголетто мешок с телом убитого им человека, а после оказывается, что в нем Джильда. В постановке «Оперы-Модерн» все должно было быть несколько иначе.

Риголетто сам должен был вынести из дома бандита мешок с умирающей Джильдой. Лепехов решил, что эффектней всего будет, если наемный убийца спрячет свою жертву в подвале, а несчастный шут там разыщет ее. Увидев, как трагически он ошибся, лепеховский Риголетто не просто сходил с ума, как значилось в либретто, а принимал яд, не в силах смириться с гибелью Джильды.

Для осуществления всего этого замысла как нельзя кстати было подсобное помещение под сценой. Его еще не успели толком отремонтировать и приспособить под театральные нужды. Наверх оттуда вели две лестницы: одна, более или менее приличная и прочная, выходила прямо на сцену. Другая, длинная, шаткая времянка выводила в коридор к хористам. Именно через этот коридор Лариса должна была перед финалом спуститься под сцену и там, в мешке, ждать, когда Артем со сцены на глазах у всего зала спустится к ней по другой лестнице.

Получалось довольно неожиданно и оригинально. Правда, там, внизу, под сценой, царили страшный беспорядок и грязь, и Лариса дважды чуть не грохнулась, зацепившись подолом юбки о торчащий из пола прут арматуры, но Лепехова это не остановило.

– Ничего, – успокоил он Ларису. – Потихонечку. Внимательно гляди под ноги, и ничего не случится.

Зато Артема, появляющегося из подвального люка с мешком за спиной, труппа неизменно встречала овациями и одобрительными криками.

Сейчас, стоя в духоте за кулисами, утомленная пением, Лариса раздумывала: пойти ли ей на время в свою гримерную, или сразу спуститься вниз и там, в холодке, подождать Артема.

Спектакль почти что кончился, скоро она сможет остаться с Глебом наедине.

Лариса решила спуститься. Разговаривать с Артемом и Милой больше не хотелось, тащиться по коридору в гримерку было лень.

– Я пошла, пожалуй, – она сделала шаг по направлению к двери.

– Рано еще, – удивилась Мила. – Чего там торчать? Постой с нами.

– Нет, пойду, – Лариса взялась за ручку. – До скорого!

– Не скучай, – кивнул ей Артем.

Лариса ушла. Мила, для которой спектакль уже закончился, продолжала стоять рядом с Артемом, вслушиваясь в мрачные звуки оркестровой музыки, доносящейся со сцены.

– Сейчас отпоете, и будем гулять до утра, – мечтательно проговорила она, пристраиваясь на единственном стуле, стоящем за кулисами. – Ты останешься?

– Не знаю, – Артем пожал плечами.

– Оставайся. Напьемся в стельку, авось вспомнишь то, что хотел, свое дежа вю.

Он промолчал, преувеличенно внимательно разглядывая крошечную дырку в занавесе.

– Между прочим, – сказала Мила, – у меня, если хочешь знать, так тоже бывает. Например, даже сегодня, когда ты пел. Ощущение такое, что это все уже когда-то было… – она помолчала и прибавила с усмешкой: – Может быть, в другой жизни?

– Может быть, – точно эхо, повторил Артем. Внезапно он почувствовал, как перехватило горло.

Было! Это точно было! Мила правильно говорит: было в другой жизни! Кажется, он вспомнил!

– Ты куда? – Мила удивленно уставилась на рванувшего к двери Артема. – Что случилось?

– Потом, – он распахнул дверь. – Не сейчас, потом.

– Да ты что, Тема? – всполошилась Мила. – Оркестр сейчас кончит. Тебе же на сцену! Артем!

Но он уже мчался от кулис вперед, в темноту коридора хористов.

Лариса бесцельно бродила по заваленной различным хламом, грязной комнатушке. Пожалуй, она поторопилась: времени до финальной сцены еще вагон и маленькая тележка. Но подниматься наверх, к остальным, ей не хотелось.

Лариса разыскала в углу маленькую, колченогую табуретку и села, блаженно вытянув гудящие ноги. Горло саднило от напряжения и усталости. Зря она поленилась и не сходила в буфет, глоток горячего чая ей бы сейчас точно не помешал.

Она прикрыла глаза и постаралась представить себе, что будет всего через полчаса. Спектакль, конечно, завершится с триумфом, Лепехов небось уже ожил, сбегал в антракте в буфет и заказал работающим там Катюше и Соне грандиозный фуршет на всю труппу. От этой всеобщей пьянки будет не так-то просто отвертеться, поэтому придется задержаться еще на часок, а то и больше. После этого наконец они с Глебом поедут домой.

Больше всего на свете Ларисе хотелось, чтобы это «после» настало прямо сейчас. Рядом никого, они вдвоем в темном салоне машины, за окнами мелькают разноцветные огни. Можно просто молчать, ощущая совсем близко от себя его плечо. Или поболтать ни о чем, посмеяться, вспомнив разные прикольные моменты репетиций и спектакля. А потом, когда они подъедут к самому дому, она ему скажет…

Скажет обязательно, если только он не сделает это первым. Сегодня, когда они стояли друг напротив друга у самой сцены, скрытые от посторонних взглядов кулисами, к ней пришло окончательное понимание того, что происходит между ними. Возможно, в те минуты Глеб подумал о том же самом. Во всяком случае, его глаза говорили именно об этом, она не могла ошибиться.

Итак, она любит Глеба и, видимо, давно. Может быть, с момента их первой встречи. Лишь этим можно объяснить ее готовность полностью оправдать все его поступки. Обманывать себя дальше не имеет смысла.

Лариса мысленно воссоздала в памяти их с Глебом сцену на качелях. Почему Мила говорит, что счастья нет? Неправда, оно есть. Быть рядом с Глебом, слушать его голос, глядеть в эти притягивающие, точно магнит, глаза – разве это не счастье? Они созданы друг для друга, молодые, красивые, талантливые, у них впереди вся жизнь и много, много счастья. А о том, что произошло в день их знакомства, она попробует забыть. Будет стараться изо всех сил…

Тихий шорох в углу за спиной вернул Ларису к действительности. Не хватало еще, чтобы тут водились мыши! Собственно, почему нет – помещение бывшего кинотеатра старое, настоящего ремонта здесь так и не проводилось.

Лариса поспешно встала с табуретки. До прихода Артема еще минут десять. Если, не дай бог, это все-таки мышь, нужно запастись против нее каким-нибудь оружием. Например, вот этим: она сделала пару шагов вперед и потянулась к большому бутафорскому кубку, лежащему на столе, поверх прочего реквизита. «Сейчас я тебя, мышка…»