– Движется, – кивнул Артем. – Премьера назначена на четвертое сентября. Уже поем под оркестр.

– Ну и славно, – Богданов поднялся, подошел к стенке, достал из ящика шашечную доску. – Сыграем? А то все на бегу да на подоконниках. Когда еще случай подвернется.

– Давай, – согласился Артем.

У Богданова ему нравилось, было уютно и спокойно, уходить не хотелось. Они разложили на столике доску, расставили шашки и начали партию. Игра шла почти молча, так как ни один, ни другой не любили много разговаривать. Лишь иногда Богданов комментировал вслух особо удачные ходы. Артему такая безмолвная, спокойная игра позволяла расслабиться, принося настоящее удовольствие.

Они с Евгением сыграли подряд шесть партий со счетом четыре два. Конечно, счет был в пользу Богданова, как, впрочем, и всегда..

– Еще? – Евгений улыбнулся, сгребая в кучку побитые шашки.

– Можно, – Артем кивнул.

– Тогда я пойду вскипячу еще чаю.

– Сиди, – Артем поднялся, взял остывший чайник. – Я сам. Где у тебя кухня?

– Направо по коридору. Не бойся, не заблудишься. – Женя удобно откинулся на спинку кресла, потянулся к лежащему здесь же на столе телефону.

Артем вышел из комнаты. Богдановская кухня оказалась такой же объемной, как и гостиная, только мебель, в отличие от нее, здесь была современной. Артем поставил чайник на конфорку, зажег газ. С холодильника с утробным мурлыканьем спрыгнул большой, пушистый кот. Почему он все это время находился здесь, а не в мягком кресле, оставалось загадкой. Кот потерся об Артемовы ноги и, учуяв, видно, собачий дух, недовольно мяукнув, отошел. Сунулся в свою плошку, наполовину наполненную кусочками «Вискаса», брезгливо фыркнул, потом, подумав, все же принялся за еду.

Из комнаты едва слышно донесся голос Богданова. Он с кем-то разговаривал по телефону. Чайник, закипая, начал посвистывать. Артем снял с крючка цветастую прихватку, взял ею раскалившуюся ручку чайника, аккуратно обошел обедающего кота и направился обратно в комнату.

У самых дверей он слегка притормозил. Богданов еще не кончил говорить, и беседа, судя по последним словам, долетевшим до Артема, была не деловой, а сугубо личной.

– Я очень соскучился, – в голосе Евгения послышались непривычные Артему мягкие интонации. – Сколько уже мы не виделись? Нет, не три дня, а гораздо больше. Друг мой, у тебя такая короткая память! – Он помолчал, выслушивая телефонный ответ. Потом проговорил еще мягче: – Ну, когда ты приедешь? Завтра? А почему не сегодня? Да, я так хочу. Да! Ну хорошо. К восьми. Я буду ждать.

Целую, – Артем услыхал, как трубка легла на рычаг. Ему было неловко. Получалось, что он невольно подслушал разговор Богданова. Оказывается, у него роман и, как видно, серьезный. Женщина, которой он только что звонил, явно много значит для Евгения. Это слышно по тону его голоса и видно из того, что Богданов не смог дождаться, пока Артем уйдет, и воспользовался паузой в их общении, чтобы позвонить подруге.

Надо же, как странно, никак нельзя было подумать про Женьку, что он способен на такое романтическое, сильное чувство. В театре он знаменит своим гордым одиночеством и отсутствием интереса к противоположному полу. Поговаривали, что у него была жена и даже ребенок, но они расстались. Впрочем, это могло быть как правдой, так и выдумкой. Что ж, хорошо, что у Женьки есть личная жизнь, не известная никому в коллективе, но, судя по всему, наполненная и интересная.

Артем поудобней перехватил чайник и вошел в гостиную. Богданов стоял у окна, лицо его было отрешенным и одновременно просветленным. Артема он не заметил. Тот тихонько кашлянул. Евгений вздрогнул, взгляд его на мгновение посуровел, затем выражение лица стало привычно спокойным и приветливым.

– Уже готово? – Он кивнул на чайник в руках Артема.

– Да. Но мне, кажется, пора. Я и так засиделся. Тебе нужно отдыхать, ты еще не совсем оправился после приступа. Как-нибудь я зайду.

– Да посиди еще, – запротестовал Богданов. – Полдня впереди. Куда торопиться?

Однако Артем видел, что Евгений рад его словам. Видно, после разговора со своей пассией ему больше не хотелось ни играть в шашки, ни распивать чаи в обществе коллеги по работе. Что ж, его вполне можно понять.

– Нет, Жень, я все-таки пойду, – твердо проговорил Артем, пристраивая чайник на лежащую на столике подставку. – Дел много, и Стеша скучает одна.

– Ты о ней прямо как о ребенке, – засмеялся Богданов.

– Она и есть мой ребенок, – серьезно сказал Артем. – Ну, будь здоров и смотри соблюдай диету. Не то тебя опять скрутит.

– Ладно, доктор, учту твои рекомендации, – насмешливо проворчал Богданов, протягивая Артему руку.

Артем вышел в большой и пыльный двор. Настроение отчего-то стало поганым. Будто и не сидели они вдвоем с Женькой в уютной гостиной, не играли в шашки, ловя от этого кайф, не пили чай. Артем и сам не мог понять, отчего ему так мерзко на душе. Или зависть взяла к Жене из-за того, что ему есть с кем вот так нежно, ласково и требовательно говорить по телефону? Богданову есть, а ему, Артему, нет. И не будет. Ну и что? Зато дома его ждет Стеша, единственный преданный друг. Ей ничего не надо объяснять, она принимает его таким, какой он есть, не требуя слов, не помня обид.

И Артем невольно ускорил шаг, спеша поскорее добраться до дома, спрятаться в надежную раковину, отгородившую его от окружающей жизни.

Лариса чувствовала, как с каждым днем Глеб все глубже и прочнее входит в ее жизнь. Они практически не разлучались, лишь иногда он уезжал по вечерам, ссылаясь на дела. Утром он неизменно приходил в театр на репетицию, и после нее они снова ехали к Ларисе домой.

Она тщетно искала в Глебе хоть какие-то признаки беспокойства, тревоги, указывающие на то, что его волнует преступление, им совершенное. В его поведении не было и следа этого беспокойства. Пел он с каждым днем все лучше и лучше, ел с аппетитом все, что готовила ему Лариса, а оставаясь с ней наедине, смешил так, что у той начинал болеть живот. Вообще Глеб был мастер повеселиться, и вечер с ним вдвоем пролетал мгновенно.

Лишь иногда, довольно редко, на него находило что-то. Какое-то не то уныние, не то оцепенение. Тогда он вдруг становился малоподвижен, молчалив, рассеян. Отвечал Ларисе невпопад, сидел в кресле, уставившись в одну точку. Как правило, после такого упадка Глеб на время исчезал. Где он бывал в эти вечера и ночи, Лариса не знала. Дома у него телефон никогда не отвечал, молчал и мобильный. Лишь один раз она дозвонилась до Глеба по сотовому номеру и после долгих сигналов услышала в трубке его далекий, показавшийся ей чужим голос.

– Привет, – мягко сказала Лариса, отчего-то чувствуя вину, будто она не имела права разыскать его в этот поздний ночной час.

– Привет. – На том конце повисло молчание.

– Ты занят? – спросила она, сознавая, что говорит глупость. Чем он мог быть занят в час пятнадцать ночи?

– Да, – сухо ответил Глеб, – увидимся завтра. Гуд бай.

– Бай, – машинально повторила Лариса и повесила трубку.

Все эти странности могли значить лишь одно: у нее все-таки есть соперница. Иначе где Глеб может проводить целиком ночи?

На следующий день Лариса особенно пристально приглядывалась к нему, стараясь выискать следы пребывания у другой женщины. Но их не было. Не было ни даже самого слабого запаха духов, который предательски хранит на себе одежда, ни других мелких улик, по которым женщина может определить, что ее возлюбленный делит постель не только с ней одной. Глебу никогда никто при Ларисе не звонил на сотовый, хотя он всегда держал его включенным, и это тоже лишний раз доказывало, что других женщин у него нет.

Она пробовала поговорить с ним начистоту, требовала объяснить, где он пропадал накануне, но Глеб виртуозно и умело переводил разговор на другую тему или обращал все в шутку. Поссориться с ним было невозможно, да и ей этого не хотелось. Она, как только видела Глеба, его лучезарную улыбку, так сразу забывала о своих подозрениях. А возвращался после своих коротких отлучек он всегда в приподнятом настроении и бывал с Ларисой особенно ласков и внимателен.