— В переводчицы пойдешь к коменданту? — спросил одноногий. — Прислал он за переводчицей. Поручил мне подыскать подходящего человека. Вместо этой б… Сбежала эта б…

Неприличное слово он произносил обыденно, без всякого подчеркивания, как любое другое.

— Могу пойти, — сказала она, неласково взглянув на Воронина.

— Поехали, — сказал Воронин. Он встал, пожал одноногому руку и спросил: — А вы нигде не работаете? Зайдите к нам в комендатуру. Пока репатриация, пока то да се… Комендант вас уважает.

Лицо одноногого на мгновенье покрылось румянцем. Он ничего не ответил.

Воронин с девушкой вышли из барака.

— Вы откуда? — спросил Воронин.

— Из Луги, Ленинградской области.

— Как сюда попали?

— Как все.

— Где работали там, в Луге?

— Училась.

— А тут?

— На подземном заводе.

— Возраст?

— Двадцать один год.

— Замужем?

— Нет.

— А хочешь замуж?

Девушка не улыбнулась, промолчала.

— Злюка ты.

— Станешь злюкой.

— Ясно. Образование?

— Десять классов.

— Грамотная. Родители?

— Отец — в Красной Армии. Еще не знаю, что с ним. Мать — домашняя хозяйка. Там же, в Луге.

— За границей не была? — спросил Воронин и сам громко рассмеялся своей остроте. — Ладно. Немецкий хорошо знаешь? Говорить, писать, читать?

— Да, умею.

— Анкета на этом кончается.

Девушка невесело усмехнулась и сказала:

— Так скоро? А фамилию не спросили.

— Это верно, — смутился Воронин.

— Ксения Андреевна Спиридонова.

— Дмитрий Егорович Воронин, одна тысяча девятьсот шестнадцатого года рождения, холост. — Он покосился на нее и добавил: — Однако имею невесту в городе Шуе, Ивановской области.

Ксения Спиридонова была после краткого разговора зачислена Касаткиным в штат и записана в книгу на девственно чистой странице этого канцелярского первенца лаутербургской комендатуры.

Об Альбине Лубенцов вспомнил еще раз спустя несколько дней. Возле комендатуры остановилась машина, из которой выскочили два хорошо одетых господина с объемистым свертком, над которым они дрожали так, словно он был из стекла.

Эти двое оказались портными фирмы «Мюллер и Маурициус». Они привезли коменданту штатский костюм. Воронин ввел их к Лубенцову.

— Какой костюм? Кто вам заказывал костюм? — спросил Лубенцов растерянно.

— Ваша переводчица, господин комендант, — объяснил старший из портных. — Она просила сшить костюм без примерки, так как вы, господин комендант, очень заняты. Лично господин Маурициус на глаз определил размеры. Разрешите положить на диван?

«Ну и бабка», — подумал Воронин, усмехаясь.

— Сколько стоит? — спросил Лубенцов, очень озадаченный.

Портные переглянулись.

— Нам ничего не сказано, — смущенно сказал старший из них. — Полагаю, что денег не нужно.

— Как так не нужно? Немедленно звоните и узнайте.

Портной позвонил Маурициусу, объяснил, в чем дело, долго слушал, жался, наконец, положил трубку и сказал цену. Лубенцов уплатил, и портные уехали.

— Ну и бабка! — воскликнул Воронин.

Подумав, он сказал, что в одном вопросе Альбина была права коменданту следует жить не в комендатуре, а где-нибудь отдельно. Более того, выяснилось, что Воронин даже имеет на примете несколько особняков.

— Я думал, что Татьяна Владимировна уже останется тут, вот я и решил подыскать для вас что-нибудь подходящее в смысле жилплощади.

— Теперь это ни к чему, — сказал Лубенцов.

Воронин возразил:

— Она же вернется, товарищ подполковник, помяните мое слово. Теперь женщин не очень-то в армии будут держать. Ни к чему. Мужиков хватит. Скоро вернется Татьяна Владимировна. В этом, я думаю, и Альбинка была уверена. А то не сбежала бы, будьте спокойны.

Лубенцов поднял на Воронина удивленное лицо, хотел рассердиться, потом подумал и промолчал. Они поехали.

Воронин действительно выбрал особняки один краше другого. Два из них — оба принадлежали раньше крупнейшим богачам — ничем не уступали особняку Пигарева в Фихтенроде. Это были прекрасные просторные дома с высокими потолками, с большими каминами, с красивыми чугунными решетками, огораживающими палисадники. Однако Лубенцов наотрез отказался занимать их. Он не стал объяснять Воронину причин и только сказал, что ему нужен маленький домик, как можно скромнее. Воронин согласился с этим и тут же принялся за поиски подходящего жилья.

Уже на следующее утро он вышел из комендатуры, решив не откладывать дела в долгий ящик. У фонаря возле комендатуры стоял старик Кранц. У старика был несчастный, голодный вид. Подняв лицо к верхним окнам дома, чтобы посмотреть, нет ли там коменданта, и убедившись, что Лубенцова нигде не видно, Воронин зазвал старика к себе. Не говоря ни слова, он нарезал сала и хлеба, приготовил чай.

Они стали есть.

— Ты откуда по-русски так хорошо знаешь?

— Жил в Петербурге… виноват, Ленинграде… до войны.

— Какой войны?

— Нет, нет! До первой всемирной войны.

— А…

— Часовых дел мастер Кранц. Был известный на Васильевском острове.

— Понятно.

Когда они поели, Воронин сказал:

— Пошли со мной. Нужно найти домик какой-нибудь поскромнее для коменданта. Поможешь мне.

Кранц подумал и повел Воронина на одну из самых узких средневековых улочек города, где все дома были похожи на маленькие церкви — с башенками и глухими каменными оградами.

Домик, предназначенный Кранцем для коменданта, стоял во дворе, недалеко от двухэтажного особняка, где жил какой-то профессор. Домик тоже принадлежал ему, но пустовал. Двор, обсаженный старыми липами, содержался в отличном порядке. Здесь находилась длинная оранжерея под стеклянной крышей. Из большого дома доносились звуки рояля.

— Это музицирует дочь профессора, девица Эрика, — сказал Кранц.

Во дворе их встретила старушка в очках — чистенькая, беленькая, в белом передничке, с белой наколкой на седых волосах. Узнав от Кранца, в чем дело, она пришла в ужас, но не потому, что здесь будет жить комендант, а потому, что домик казался ей для этого слишком плохим, и она боялась, что дело кончится тем, что комендант займет большой дом, а владельцев переселит в маленький. Она вначале и предполагала, что речь идет о большом доме. Кранц ее успокоил, и она засеменила к дому, чтобы сообщить обо всем профессору.

Воронин, считавший, что профессор — это обязательно врач, был доволен тем, что подполковник будет жить у врача: Татьяна Владимировна, когда приедет, станет общаться с коллегой, что может оказаться полезным для нее. К тому же дворик был солнечный, веселый, а что касается самого домика, то, по мнению Воронина, лучшего нельзя было желать. Там были три комнатки, кухонька, самая необходимая мебель, клетки с птичками на застекленной террасе и горшки с цветочками на подоконниках.

Старушка в очках, которую Воронин называл мамашей, вернулась, переговорила с Кранцем и пообещала обставить домик получше, для чего она принесет сюда кое-какую мебель и ковры. Но Воронин, который прекрасно понимал своего начальника и разделял его воззрения, категорически запротестрвал.

— Мамаша, — сказал он, — ничего не приноси. Нам, пролетариям, все эти хреновины не нужны. Нам нужен минимум весь мир.

«Мамаша» не ужаснулась этим аппетитам; весь мир она охотно отдавала Воронину, были бы только целы вещи профессора. Так обо всем договорились, и Лубенцов переехал в новую квартиру.