На майские праздники дядя решил ввести в бой тяжелую артиллерию и заявился в гости в паре со своей громоздкой Светланой Петровной.

– Скромная семейная вечеринка, – торжественно объявил он, когда все собрались за накрытым к чаю столом, – это же замечательно! Странно, что мы никогда не делали этого раньше. Знаешь, братишка, нам надо взять этот вопрос на контроль и собираться здесь вчетвером регулярно.

«“Вчетвером”, – покоробило Тамару. – Меня не считают. Опять я для этой надменной твари пустое место».

– Вчетвером так вчетвером, – поднялась она из-за стола. – Извините, что навязалась в вашу компанию. – И она решительно отправилась к себе.

Что гости, что родители, растерявшись, не произнесли ни слова. Лишь минут через десять к ней в комнату пришла расстроенная мать. Она сказала:

– На дураков обращают внимание лишь еще большие дураки. Думаешь, я в восторге от этой компании? Надутая дамочка и недоношенный идиот, который не следит за своим языком…

– Переношенный.

– Что? – не поняла мама.

– Я говорю, переношенный. На три недели.

– М-да… Слышала бы ты, как его сейчас отчитывал папа. А этот поганец не смог сказать ни слова в ответ. По-моему, ничего до него, не дошло… Может быть, ты вернешься за стол? Они скоро уйдут.

– Вот когда уйдут, тогда и вернусь.

– Не буду настаивать. И, честно сказать, – призналась мама, – я тоже сейчас предпочла бы заняться своими делами вместо того, чтобы сидеть с этой парочкой и поддерживать светскую беседу. Но ничего не попишешь, отец чересчур щепетильно относится к родственным узам. Ну, я пойду, дочка, – обреченно вздохнула мама.

Но надолго Тамару одну не оставили. И следующей парламентершей снизу к ней в комнату явилась не кто иная, как Светлана Петровна. Вошла и молча принялась обозревать постеры, которыми была обклеена стена над диваном.

«Не мешало бы научиться стучаться, прежде чем вваливаться, толстуха», – хотела сварливо заметить Тамара, но сдержала себя. Уткнулась взглядом в маленький телевизор, который ей заменял монитор, и принялась активно орудовать джойстиком, гоняя по зеленому полю беленький шарик. Незваная гостья тяжело топталась у нее за спиной.

– Вот что скажу тебе, девочка, – наконец решила она нарушить затянувшееся молчание. – То, что ты сейчас устроила за столом, иначе как склокой не назовешь. А коли ты проявляешь свой склочный характер уже в таком юном возрасте, то что ждать от тебя, когда подрастешь?

«А почему тебя это заботит? – молчала Тамара, уткнувшись в экран телевизора. – Скажи уж прямо, решила прочитать мне нотацию. Расквитаться за то, что утерли нос твоему недалекому муженьку».

– Я проработала в школе шесть лет, и, поверь, это достаточный срок, чтоб насмотреться на всяких гордячек и хамок.

«Я хамка? Приглядись повнимательнее к мужу».

– И, вообще, тебе не кажется, что это неуважительно с твоей стороны, когда я, взрослая женщина, педагог, стоя разговариваю с тобой. А ты не удосужилась не только подняться, но продолжаешь сидеть ко мне спиной и занимаешься своими делами?

«Не кажется! Потому, что я тебя сюда не звала и выслушивать твою болтовню не желаю. – Тамара резко отодвинула джойстик и, встав, послушно развернулась к Светлане Петровне. – Что дальше?»

– И, будь так добра, измени выражение своего лица. Извини за грубость, но ты слишком соплива, чтобы так смотреть на меня. И чтобы выказывать неприязнь к своему дяде. Сначала добейся чего-нибудь в жизни, прежде чем начинать судить взрослых.

«А чего добился твой муженек, – хотелось сказать это вслух. Но Тамара упорно молчала. – Закончил почти три курса института? Провел полгода в дурдоме? Закодировался от пьянства? Не дает прохода отцу со своими дурацкими грандиозными прожектами?»

– Ты меня слушаешь?

– Да, – кивнула Тамара.

– Вот что, я настоятельно рекомендую тебе немедленно спуститься вниз и принести извинения дяде.

– Нет!

– Что «нет»? – встрепенулась Светлана Петровна.

– Пусть дядя сейчас найдет в себе мужество, отбросит амбиции и поднимется сюда принести мне свои извинения.

– Что?!! – Светлана Петровна ошарашенно замерла посреди комнаты.

– И вообще покиньте немедленно комнату. Я не намерена у себя дома выслушивать ваши нотации.

– Ишь, как заговорила, – пробормотала дядюшкина сожительница. Она была откровенно растеряна. Не ожидала такого отпора от тринадцатилетней соплячки.

– Не я начала разговор. И вас сюда не звала. – Тамара, больше не обращая на толстуху внимания, устроилась за компьютером. – Можете жаловаться на меня моим родителям, – зло процедила она и, надев наушники, нажала на кнопку на магнитоле. Светлана Петровна перестала для нее существовать.

Дядин эксперимент с применением тяжелой артиллерии закончился пшиком, никаких денег у отца он так и не выклянчил, а инспектриса пушкинского РОНО больше у них в гостях не появлялась.

Других родственников, кроме дяди, у Тамары не было, и то, что через десять дней забирать ее из больницы явились именно он со Светланой Петровной, выглядело как само собой разумеющееся.

– Какое несчастье, девочка! Какая беда! – сюсюкала толстуха, располагаясь на переднем сиденье тесной «Асконы». – Как ты? Отошла хоть немного? А ведь была совсем невменяемой. Врачи к тебе никого не пускали. Но пришла в себя, слава Богу. Все сглаживается со временем, все забывается. И в домашних условиях это произойдет скорее, чем в больнице.

– Куда мы едем?

– К нам, девочка. Куда же еще?

– На Красноселку?

– Теперь тебе придется жить там. С нами. И можешь не беспокоиться, мы тебя в беде не оставим. Неужели позволим, чтобы ты оказалась в каком-нибудь интернате? Там сплошная шпана и разврат. Где-то с месяц тебе придется побыть в Ленинграде, пока не утрясем кое-какие формальности, но как только с этим покончим, сразу отправим тебя в Новгородскую область. Там у моих родителей, девочка, в деревне, на природе, на свежем воздухе, на парном молоке…

«Не называй меня девочкой, дура! И учти: я терпеть не могу молока!

– Завтра мы должны обязательно съездить в милицию. Они хотят взять с тебя показания. Потом заглянем в твою бывшую школу…

– В первую очередь я хочу побывать завтра на кладбище, – перебила Тамара. – А еще лучше сегодня.

«Раз уж родителей похоронили, пока я валялась в больнице, так хотя бы узнаю, где их могила. И скажу им, как я их люблю. А вдруг услышат?»

– Нет, никакого кладбища, девочка, – обернулась Светлана Петровна. Несмотря на опущенные стекла и задувающий через окна легонький ветерок, в машине стояла жара, как и на улице, и на мясистом лице дядюшкиной супруги выступили обильные капли пота, а ворот футболки четко обозначился темным влажным треугольником. – С кладбищем лучше повременить. К этому ты еще не готова. Должно пройти какое-то время, тебе надо окрепнуть психически, немного забыться...

– Завтра утром мы едем на кладбище, – повторила Тамара, – и вы покажете мне могилу родителей… А лучше сегодня.

– Какая упертая! – раздраженно фыркнула Светлана Петровна. – Абсолютно не желает прислушиваться к тому, что ей советуют взрослые. Которые желают ей только добра. Так вот, имей в виду, девочка: никто не намерен потакать твоим капризам. Возможно, раньше у тебя получалось качать права перед мамой и папой, но теперь лебезить перед тобой никто не намерен. Наша задача: воспитать порядочную скромную девушку. И если для этого придется быть строгими, то, поверь, и я, и дядя можем выглядеть не только добренькими и сладкими, как сейчас.

– М-да, это точно, – пробурчал дядюшка, перестраивая «Аскону» из одного ряда в другой, и Тамара отметила, что это первые слова, которые за сегодня она услышала от него (добренького и сладкого).

– Итак, надеюсь, ты поняла, – продолжала, чеканя слова, расставлять акценты в их будущих отношениях Светлана Петровна. – Если хочешь, чтобы мы подружились, изволь забыть и про завышенные запросы, и про непослушание, и про гордыню. Не спорь, не привередничай, не хами. И с этого момента всегда помни о том, что мы делаем тебе одолжение, обременяем себя заботами, беря тебя под опеку и избавляя от нерадужной перспективы отправиться в интернат.