Киоск возмущенно скрипел и энергично раскачивался из стороны в сторону, грозясь внезапно обрушиться. Андрюха мощно потел на Татьяне. Татьяна от удовольствия кричала, как резаная, напрочь позабыв о своей священной миссии обеспечения москвичей и гостей столицы товарами, блин, широкого потребления.

Прохожие, оказавшиеся волей случая неподалеку, шарахались в стороны, опасливо косясь на ларек и бормоча что-то вроде “грабят”, “убивают” или “насилуют”.

Молоденький постовой милиционер, узрев подозрительно качающийся торговый павильон, отважно ринулся на защиту кооперативной собственности.

- Всем оставаться на местах! Руки вверх! Милиция! – бдительный страж порядка ворвался в киоск и передернул затворную раму пистолета Макарова.

В народе таких людей называют очень точно – кайфоломами.

Андрюха, пардон за пикантную подробность, не успел кончить. А у Танюшки от пронзительного милицейского крика случился шок.

Читатель с медицинским образованием и без подсказки автора сообразит, что должно было произойти в результате такого вот неожиданного вторжения представителя правоохранительных органов в интимную жизнь двух добропорядочных советских граждан. Иным же растолкуем. Ту часть Танюшкиного организма, в которую с разбегу проник Андрюха, со страху немедленно переклинило. Таким образом, известная, пятая по счету, конечность Таганки оказалась намертво зажата, будто в железных тисках.

Руки вверх поднять было, конечно, можно. Но вот освободиться от других “объятий” – никак. Скрещенных собачек на улице видели? Вот-вот! То же самое произошло и с нашей “сладкой парочкой”.

Пришлось менту вызывать “скорую”. Из киоска Татьяну и Андрея выносили на одних носилках, как сиамских близнецов, так и не сумев разъединить их. Вдобавок ко всему, новые Татьянины колготки-“сеточки” почему-то оказались разорванными в хлам, и Таганка в них основательно запутался, словно карась в рыбацких сетях.

Липкая ночь внезапно оборвалась.

- Подъем! Строиться в проходе!

В бараке неожиданно зажегся свет. Контролеры шли между кроватями и лупили резиновыми палками по металлическим спинкам.

“Зэки” соскакивали со своих лежбищ и сноровисто одевались.

Перед строем вышагивал начальник оперативной части капитан Зубарев.

Прапорщики-контролеры принялись “шмонать”: переворачивать вверх дном постели и прикроватные тумбочки заключенных.

Странное дело: о предстоящем “шмоне” даже воров никто заранее не предупредил.

В процессе обыска у кого-то обнаруживали порнографические игральные карты, у кого-то “пайку” белого хлеба, у кого-то недопитый одеколон “Красная Москва”. В общем, все по мелочам. Никаких сногсшибательных результатов внеплановый обыск не принес. Тогда к чему была вся эта канитель?

- Таганцев! – гаркнул Зуб.

- Здесь, – ответил Андрей из второй шеренги.

- Ко мне в кабинет! – приказал Зубарев.

Проходя мимо притихших “зэков”, Андрюха кожей чувствовал, как на него смотрят. Взгляды прожигали его насквозь.

- Шакал! – негромко прошипел Садовник.

- Всем – отбой! – выкрикнул старший прапорщик Легавко, когда Таганцев и Зубарев покинули барак.

- Чего такой смурной? – по-приятельски улыбнулся начальник оперчасти. – Присаживайся.

Андрей, однако, продолжал стоять.

- Садись, тебе говорят! – опер ногой придвинул Таганке стул. – Давай-ка чайком побалуемся, – предложил он уже более мягким тоном.

На столе появился электрочайник, заварка, бутерброды с колбасой и рафинад.

- Может, ты выпить хочешь? – Зубарев достал из нижнего ящика стола бутылку водки и разлил по полстакана.

- Я пить не буду, – произнес Андрей, отодвигая спиртное.

- Ах, милок! – воскликнул Зубарев. – Куда ты денешься! Конвой!

В кабинет вбежали двое огромных сверхсрочников и без лишних церемоний повисли у Андрея на руках. Зубарев же спокойно подошел ближе, задрал Таганке голову и молча влил в раскрытый рот водку.

- Вот теперь – хорошо! – произнес довольно. – Закусывай!

В это время в умывальнике жилого барака собрались Садовник, Чугун и Баян.

- С каких это хренов Зуб к себе Таганку позвал? – спрашивал Садовник.

- Уж, наверное, не просто лясы точить! – высказался Баян. – Может, прав был Чижик вчера, и Таганка на самом деле сука?

- Да нет, братва, вряд ли, – сомневался Чугун. – Я Таганку с первого дня отсидки знаю. Да какое там! Помню еще с Вологодской пересылки. Борзой он. С конвоем в “Столыпине” так поцапался, что еле жив остался.

- Не заметил я, что он борзой, – возразил Садовник. – Тихо живет, никого не трогает. А в тихом омуте, говорят, черти водятся.

- Что тихий – это правда. – Вновь заговорил Чугун. – Зря в бутылку не полезет. Но ты тронь его – бес проснется! А вот подляны за ним не знаю, врать не буду.

- Чугун! – повысил Садовник голос. – Я чего-то не понял, ты за Таганку, что ли, мазу держишь?! Вы, может, скорешиться успели за моей спиной, а?!

- Ни за кого я мазу не держу, – насупился Чугун. – Я за справедливость всегда.

- Ну, а за справедливость, тогда хлебало закрой! – с раздражением рявкнул Садовник. – Здесь пока что я решаю, где справедливость!

- Решай… – Махнул Чугун безразмерной рукой-граблей и склонился над рукомойником, плеснув себе в лицо пригоршню холодной воды.

- Братва! – в умывальник с бешеным криком вбежал Чижик. – Таганка – “стукач”! Точно – козлище рваный! Он нашу “дурь” Зубу сдал!

- Гонишь! – не поверил своим ушам Садовник.

- Да бля буду! Я сам видел!

А “события”, о которых в истерике сообщил “авторитетам” Чижик, развивались следующим образом.

В кабинете капитана Зубарева было крепко накурено. Начальник оперчасти тянул одну сигарету за другой, пока сверхсрочники-контролеры вливали в рот Таганки все новые и новые порции водки. Андрей уже с трудом держался на стуле, окружающее виделось, как в тумане, к горлу подкатывал ком тошноты.

- Красавец! – улыбался Зубарев. – То, что надо! Теперь пора и прогуляться.

Андрея подняли на ноги и подтолкнули к двери. Капитан шагнул следом.

Вдвоем они вышли на улицу, медленно прошлись по территории административного блока, отгороженного от жилой зоны. Минуя КПП – контрольно-пропускной пункт – пошли мимо бараков, в которых жили заключенные. Таганка с трудом передвигал ноги, а капитан указывал, куда следует идти.

Из слов Чижика следовало, что Зуб и Таганка направились к хозяйственному блоку, туда, где располагались овощехранилища. Сам “шестерка”, как он уверял, в это время вышел по нужде и невольно стал свидетелем ночной прогулки “зэка” Таганцева и начальника оперчасти.

- Я за туалетом спрятался! – взволнованно рассказывал Чижик. – Смотрю – они на хозблок пошли. А через три минуты – обратно. А Зуб в руках черный сверток нес! Тот самый, который Баян на хранилище заныкал! Как только Зуб с Таганкой ушли, я сам на хозблок рванул. “Нычку” нашу проверил – нет “дури”! Зуб забрал! А откуда Зубу знать, где мы “траву “прятали?!

- Чижик, – Садовник налившимися кровью глазами посмотрел на “шестерку”, – Таганка твой. Замочи гниду.

- Я его зубами разорву! – ощерился Чижик ртом, в котором и оставалось-то зуба два-три, не более.

- Пошли в каптерку, – распорядился Садовник.

Из умывальника вышли все, за исключением Чугуна. Он остался, чтобы выстирать тельняшку. И как только Садовник, Баян и Чижик удалились, сюда, шатаясь, вошел Андрей.

- Жив еще? – скосился на него Чугун.

- Не понял… – Таганка, прищурившись, посмотрел на “авторитета”.

- Когда поймешь, поздно будет, – хмуро пробурчал Чугун. – Садовник “приговорил” тебя. На “рывок” тебе надо, иначе кончат здесь за милую душу.

“Рывок” означало – побег. За месяц до законного освобождения только сумасшедший согласится бежать из лагеря. За попытку побега дадут еще три года колонии. Чего ради рисковать?

С другой стороны, Чугун – вор конкретный и зря языком “трещать” не станет. Каким бы пьяным Андрей сейчас ни был, но к словам Чугуна отнесся с полным пониманием и серьезностью.