Шесть лет оттрубил он в лагере. Теперь «за примерное поведение» его оформляли на УДО – условно-досрочное освобождение. А вообще, торчать ему предстояло еще полтора года. Как за это время не подох, сам теперь удивлялся.

Справа в строю шагал Семен Точило, штангист, бывший чемпион Союза ССР. Ему еще «пятерик» тарабанить. И, главное, за что?! Барыга, директор ресторана, случайно ему «на кулак упал. Поскользнулся потому что на собственных соплях, когда Сема к нему за деньгами приехал». И «баксы» сам отдал. Да еще, урод, как хозяин положения условия диктовал. Все, говорит, заберите, фашисты проклятые, только не убивайте. Охамел в стельку – честную советскую братву фашистами обзывать!

Слева – Гоша Штопанный. Он на воле катался на мотокроссе, пока не переломался весь, попав в аварию. Этот только что сел. И сел на «семеру». Тоже, кстати, без вины виноватый. Встретился с цеховиком, как с человеком вежливо, элегантно: затолкал в машину, предложил на выбор – либо долю с его шнурочного завода брать, либо сожгут пацаны дотла всю халабуду, а самого на шнурках повесят. Было у придурка право выбора, так нет же, к ментам побежал. Разве приличные люди так поступают? Завод все равно сожгли, а Гошу посадили. Где справедливость, спрашивается?! Нет справедливости.

Прощай, братва! Тридцать дней, тридцать ночей осталось! Семьсот двадцать часов… Ну, чуть больше или чуть меньше, может.

Как там теперь, на воле? Что изменилось за шесть лет?

Воспоминания о прошлой жизни – единственное, что не приносило радости. Многие заключенные люди мечтают о том, чтобы вернуться на свободу и вновь пуститься во все тяжкие. Погулять, покуражиться.

До «зоны» Таганцеву казалось, что все легко и беззаботно, круто и весело. На самом деле, существовал Андрюха в своей бесшабашной бандитской жизни совершенно безмозгло и никчемно. К такому выводу он пришел, когда вдоволь нахлебался лагерной баланды и своими глазами увидел, как ломаются в заключении людские судьбы.

То, что на свободе воспринималось как, типа, романтика, считалось лихостью или даже геройством (чем «безбашенная» братва неустанно кичилась друг перед другом), здесь, за колючей проволокой, называлось «дешевыми понтами»: выпендрежем и глупостью.

Вспоминать тошно…

Промышляли на воле тем, что обдирали с постоянной периодичностью рыночных торговцев. Тупо. Безнаказанно. Дерзко.

Вадим Васильевич Зятьев, председатель рыночного комитета, давно за молодыми бандитами присматривал. Шустрить не мешал. «Бомбят» себе азербайджанцев с узбеками и – пусть «бомбят». Ему лично братки в спортивных костюмах поперек дороги не становились. Наоборот, было даже интересно посмотреть, как нагло, как безрассудно порой рэкетиры налетают на «лаврушников» и стригут с них купоны. Во всяком случае, до поры, до времени Зятьев упорно делал вид, что бригаду Таганки на своем рынке в упор не видит.

Эту группировку, выброшенную демократическими реформами из передовых рядов советского спорта, прозвали тогда в городе Олимпийцами. Тот, кто этими самыми Олимпийцами руководил, организуя налеты на базарные ряды, особенно заинтересовал Зятьева.

Безбашенного бригадира, оставившего боксерский ринг после травмы и подавшегося в бандиты, звали Андреем Таганцевым. Соответственно и прозвище – Таганка.

Встретились не случайно – оба любили поужинать в летнем кооперативном кафе «Борис Годунов» на набережной Москвы-реки.

– Отдыхаем? – Вадим Васильевич сидел за столиком, уставленным всевозможными яствами, вполоборота. Ему нужно было лишь чуток повернуть голову, чтобы обратиться к расположившемуся по соседству молодому человеку атлетического телосложения.

– Не понял?! – с вызовом в голосе спросил тот и, скрипнув бычьими челюстями, сжал кулаки.

– Почему нельзя? Можно, – спокойно ответил ему Зятьев. – Но – может, познакомимся?

– А че мне с тобой знакомиться?! – недовольно хмыкнул Таганка. – Я и так знаю, что ты на базаре картошкой заведуешь!

– Ну, не совсем так, – произнес Зятьев. – Тем не менее, сейчас это никакой роли не играет. Меня зовут Вадим Васильевич. – Представился любезно.

– Да насрать мне, как тебя зовут, колхозник хренов. Щас пацанам свистну – мы твой рынок вообще к хренам свинячьим разнесем. Эй, братва! – позвал Таганцев, оборачиваясь к столику в стороне, за которым сидели четверо накачанных бойцов. – Унесите этого придурка отсюда.

Из четверых бритоголовых поднялись двое и двинулись к Зятьеву с явным намерением выполнить распоряжение бригадира – вынести из кабака Вадима Васильевича, как ручную кладь.

– Не спешите, юноша. – Преспокойно проговорил Зятьев. – У меня к вам дело и, поверьте, весьма интересное.

Таганка сделал жест рукой, и братки безмолвно вернулись на свои места.

– Ну, говори, коль не шутишь. – С ухмылкой сказал Андрей, посмотрев на собеседника. – Только фуфло мне не толкай – за базар ответишь.

– Вы, простите, выражаетесь, как босяк. – Пришло время ухмыльнуться Зятьеву – А я вот по наивности решил предложить вам серьезный проект.

– Слышь, мужик! – Таганка повысил голос. – Тебя никто за язык не тянул. Сказал «А», говори «Бэ».

– Вот вы, Андрей, все по мелочам работаете. – Вкрадчиво заговорил Зятьев. – Там десятку щипнете, сям сотней разживетесь. А вокруг – миллионы крутятся! – Глаза Зятьева сверкнули жадным блеском. – Золотые слитки под ногами валяются! Не ленись только! Наклонись! Подними!

Лицо Таганцева стало скучным. Андрею показалось, что этот жирный лысый боров решил ему, как говорится, лапши на уши навешать.

– Хорош, мужик. – Бригадир братков махнул рукой. – На первый раз тебя прощаю. Отваливай отсюда и не мешай мне жрать.

– Коммерческий банк «Планета» – слышали? – не обращая никакого внимания на реплику Таганцева, спросил Зятьев.

– И – что с того?! – с неизменным вызовом спросил Таганка.

Он, конечно, не мог не слышать о недавно открывшемся в Москве коммерческом банке. В компактном двухэтажном особняке на территории ВДНХ расположилось кредитно-финансовое учреждение, созданное, как утверждали знающие люди, на деньги ушедших недавно в отставку партийных функционеров брежневских еще времен.

– Пикантность ситуации, юноша, заключается в том, что управляющим и председателем Совета директоров банка «Планета» является Илья Васильевич Зятьев. – Многозначительно изрек Вадим Васильевич.

– И фиг ли?! – не сразу сообразил Таганцев. – Постой! – Оживился вдруг. – Этот, который Илья, как ты говоришь, Васильевич, он что, родственник твой?

– Да, да, да. – Закивал головой Зятьев. – Родной брат. На три года младше… – Произнес почему-то с неприязнью в голосе. – Сосунок… – В эту секунду, казалось, Зятьев-старший подумал о чем-то своем, наболевшем.

– А чего тебе братан твой, поперек дороги встал? – поинтересовался Таганцев, почти догадавшись о сути потаенных мыслей Вадима Васильевича.

– Да сука он, каких мало! – неожиданно громко выкрикнул Зятьев. – Банкир нашелся, мать твою!

Зависть – вот что съедало Вадима Васильевича при одной только мысли о младшем родном брате.

Илья был удачлив, предприимчив и умен. А потому, уволившись с государственной службы в самом начале перестройки, быстро организовал свой бизнес. Уже в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году владел сетью продовольственных магазинов, авторемонтных мастерских и бензозаправочных станций. Это только в Москве. В Узбекистане числился акционером автосборочного предприятия. Па Украине держал сахарный завод. В тогдашней Молдавии открыл винное производство.

А с Дальнего Востока железнодорожными составами гнал строительный лес.

Вадиму везло меньше. В свое время, окончив техникум советской торговли, он несколько лет проработал товароведом на овощной базе. Нечаянно проворовался и сел на четыре года. Освободившись, в государственную торговлю уже не вернулся. Пошел торговать на рынок. По-своему преуспел – через несколько лет стал председателем рыночного комитета. Но, если сравнивать с Ильей, то оставался нищим. Как говорится, униженным и оскорбленным.