– А! – махнул рукой я и неопределенно ответил: – Еще зимой.

– Поня-а-атно, – пробормотал командир экипажа, которому было ничего не понятно, и отправился в хвост вертолета, где кум увлеченно разливал самогон по стаканам.

«Интересно, сделает он сейчас этой теплой компании замечание? – подумал я, вперив взор в спину летчика. – А может быть, присоединится? Это было бы мне только в мазу. Чем на борту больше пьяных, тем прикольнее полет».

Командир сполна оправдал мои ожидания. Не пытаясь хоть для приличия поломаться, взял предложенный кумом стакан, умело опрокинул в себя мутное пойло и, явно не прочь повторить, уселся на краешек ящика, сдвинув чуть в сторону хлеб и консервы. Я изобразил на лице довольную, но в то же время зловещую ухмылку. Пока что все развивалось наилучшим образом.

Механик – он же стюард – между тем сгреб в кучу ворох какого-то барахла, дополнил его двумя пухлыми рюкзаками и, никого не стесняясь, принялся укладываться спать в этом гнезде.

– Нам сколько лететь? – прокричал я, стараясь переорать гул двигателей, и паренек, задрав рукав комбинезона, посмотрел на часы и молча выставил перед собой два пальца.

«Через два часа должны быть в Сыктывкаре, – понял я его жест. – А значит, через Магистраль нам предстоит пролетать часа через полтора. Вот тогда-то все и начнется».

Я поднял один из костылей и с его помощью осторожно добрался до Крис.

– Как ты?

– Отлично, – произнесла она в полный голос. Все равно ни Чечев, ни кто другой, кроме меня, ничего не могли расслышать. – Надоело лежать и ни хрена не делать. Даже ни хрена не видеть. Костя, когда?

Я развернул ее левую руку, посмотрел на часы: половина седьмого. Черт, как стремительно уносится время! Вот и еще один день на исходе. Может быть, последний день моей жизни. А может быть, первый день полноценной жизни после почти полугодового кошмара у кума.

– Начнем часа через полтора. Где-то в восемь. Что с настроением? Не мандражируешь?

– Нет. Только скорее бы.

– Уже скоро, – задумчиво пробормотал я, вернулся на место и принялся наблюдать через открытую нараспашку дверь за тем, что происходит в кабине пилотов. Впрочем, ничего интересного там не происходило. В командирском кресле неподвижно сидел высокий и худой вертолетчик с гарнитурой на продолговатой башке, и он был единственным, кто на борту сейчас занимался хоть каким-нибудь делом. Его командир оттягивался за бутылочкой самогона, механик уже сладко спал, да и Чечев вовсю клевал носом, опустив двойной подбородок на грудь и свесив до пола пухлые красные руки.

«Если бы я сейчас незаметно подполз к толстяку, смог бы незаметно вытащить у него из-за пазухи пистолет? – задумался я. – Наверное, смог бы. Интересно бы было попробовать. Но… Нет, не стоит. А ну как проснется? И я спалюсь совершенно по-глупому. Лучше все делать так, как спланировал раньше. Сейчас совсем не та ситуация, когда поощряется импровизация».

Я, чтобы хоть немного развлечься, уткнулся носом в иллюминатор и принялся разглядывать раскинувшийся под нами однообразнейший пейзаж. «Под крылом самолета о чем-то поет бескрайнее море тайги…» – вспомнился мне текст одной песенки – из тех, что во времена моего счастливого детства насаждались совкам коммунистическими идеологами. «Бескрайнее море», – поморщился я. – Избитее штампа, наверное, и не придумаешь. И как это можно расслышать, что это «море» о чем-то поет, когда так гудят двигатели?»

В какой-то момент я отметил, что у меня начинают слипаться глаза, а мысли в башке приняли какие-то размытые очертания. Я сильно тряхнул головой: «Нет! Только не спать!» А через минуту опять задремал. И снова сумел стряхнуть с себя сон. Но, похоже, это была последняя попытка, увенчавшаяся успехом. Ведь я уже почти полтора суток не смыкал глаз.

– Проклятье! – громко выругался я, благо меня все равно никто не слышал, и потянулся за костылем. Необходимо двигаться, чем-то себя занять. Но только не отрубаться! Вот будет грандиозная жопа – когда я сладко просплю свой шанс на спасение.

Мимо, дымя сигаретой, прошествовал командир экипажа. Дыхнул густым перегаром, молча смерил меня презрительным взглядом и прошел в кабину, опять оставив дверь нараспашку. Я пронаблюдал за тем, как он, нацепив гарнитуру, уселся в кресло второго пилота, и перевел взгляд на кума и компанию. Пьянка там шла полным ходом. Кум, активно размахивая руками и пытаясь перекричать гул двигателей, похоже, пытался что-то рассказывать. Про «больную» племянницу он совершенно забыл.

«Если будешь продолжать в том же темпе, в Сыктывкаре придется тебя выносить, – предположил я. – Хотя, какой Сыктывкар?! До него мы не долетим».

Кристина приподняла голову и что-то сказала. Потом поднесла к лицу левую руку, глянула на часы и опять что-то произнесла. Я видел, как шевелятся ее губы, но ничего не расслышал. Подумал: «Наверное, что-нибудь типа того, что „Мне надоело“ или „Пора начинать“«, встал со скамейки и, опираясь на костыль, подковылял к ней.

– Чего ты?

– Я говорю, еще полчаса. Кость, я не выдержу, – пожаловалась Кристина. – Я засыпаю. Меня укачало. Давай начинать.

– Погоди. – Я еще раз обвел взглядом салон вертолета.

Кум, подполковник и прапорщик уже заметно пьяны. Кум продолжает махать своими граблями и что-то рассказывать, но пэвэошники его и не слушают. Та-а-ак, эти трое, пожалуй, никаких геморроев доставить не смогут. Они вне игры. Теперь механик (он же стюард). Как бомж на вокзале, с головой закопался в ворох тряпья и на какое-то время полностью отключился от жизни. На него можно не обращать внимания.

Я перевел взгляд на Чечева. Тот тоже спал, согнувшись настолько, насколько позволял огромный живот, и выставив напоказ бритый мясистый затылок словно спецом для того, чтобы по нему от души закатали чем-нибудь тяжелым и крепким.

«Ничего, закатаю», – подумал я и автоматически поискал глазами вокруг себя что-нибудь вроде бейсбольной биты. Пусто. Лишь костыли – пожалуй, чересчур хрупкие для этого борова. Сломаются. Но ничего не поделаешь, придется ломать. А потом обходиться без них. На безрыбье, как говорится, можно и раком.

Кристина опять, словно плотва на берегу, беззвучно пошлепала губками, что-то сказала чересчур тихо, и я не расслышал. Решил: «Наверное, жалуется, что отлежала себе все бока и снова просится в бой», неопределенно кивнул ей в ответ и посмотрел в кабину. Помощник пилота, как застыл в кресле, когда мы были в Ижме, так ни разу не обернулся, не поинтересовался тем, что творится в салоне. Если я здесь сейчас учиню тарарам, он может и не услышать. Так же как и командир, который тоже, похоже, дремал. Не вертолет, а сонное царство.

Я улыбнулся и непроизвольно покачал головой: «Здорово! Я и не мечтал о таком! Начну с кума и Чечева, потом пэвэошники и команда». Я наклонился к Кристине.

– Ну что? – спросила она.

– Сколько времени? – Я взял ее руку, посмотрел на часы: семь тридцать пять. – Еще рановато.

«Но с другой стороны, – подумал я, – вдруг сейчас надумает очухаться Чечев? Или командир возьмет и закроет дверь в кабину? Или произойдет что-то еще, что испоганит идеальную ситуацию для бунта? Нет, тянуть нельзя. Приступать надо прямо сейчас. А двадцатью минутами раньше, двадцатью минутами позже – какое это, к дьяволу, имеет значение!»

– Пора, – сообщил я Кристине. – Я сейчас дам по репе Чечеву, отниму пистолет, потом сразу займусь пилотами. На тебе дядя и его собутыльники. Постарайся заставить их уткнуться рожами в пол. Хоть кто-нибудь рыпнется, пускай в дело ракеты и не раздумывай. Если у нас все провалится, эти вояки, в свою очередь, спуска тебе не дадут. И учти, у них вполне могут быть пистолеты.

– А как же этот? Рыжий? Механик?

– Это теленок. Он все проспит. А если даже проснется, то все равно не доставит проблем.

– Ты уверен? – задумчиво пробормотала Кристина.

Нет. Я не был уверен. Но я этого очень хотел. И решил отодвинуть эту проблему в сторонку. Вот если она, действительно, встанет у нас на пути, тогда и буду ею заниматься. А пока есть дела поважнее.