Естественно, я понимал. И не испытывал никаких иллюзий насчет своего пребывания «в гостях» у Анатолия Андреевича. В том, что мое дальнейшее существование будет сродни хождению по лезвию бритвы, я нисколько не сомневался и точно знал, что когда-нибудь наскучу Кристине, она пожелает себе другую игрушку, и уставший от такого геморройного раба, как я, кум с облегчением спишет меня в расход. И хорошо, если он действительно не отдаст меня перед этим на растерзание толстому прапору и садисту чечену.

«Интересно, – размышлял я, наблюдая за тем, как кум, выйдя из гаража, задвигает за собой створку ворот, – и сколько же мне отпущено более или менее спокойной жизни в этом сарае? Месяц? Три месяца? Полгода? Год? Нет, год – это уж чересчур. Не стоит даже мечтать о подобном. Дожить бы до лета. А как станет тепло, надо будет, несмотря на почти нерабочие ноги, пытаться свалить. Вот только как это осуществить на практике? Черт его знает! Но до лета еще прорва времени. Что-нибудь да придумается. А пока в первую очередь следует изыскать возможность подать о себе весточку на зону. Поставить Костю Араба в известность обо всем, что произошло со мной в последнее время, о том, где и на каком положении я сейчас нахожусь. Пусть поломает голову над интересной проблемой: „Как вытащить Костоправа из той кучи дерьма, в которой он увяз по самые гланды?“ И пусть отправит в Питер маляву. И пусть организует Ханоеву прописку в обиженке, с перспективой сдохнуть в ближайшее время с разодранной задницей. Как я и обещал.

Вот только проблема: для того, чтобы составить маляву, мне нужна ручка и хоть какой-нибудь чистый листочек бумаги. Газета, которую мне оставил кум для гигиенических нужд, только для этих нужд и годится. Я, как-никак, не дедушка Ленин, ухитрявшийся кропать свои бредовые статейки промеж книжных строк молоком. Но отыскать писчие принадлежности – это еще не самое сложное. В первую очередь мне необходим кто-нибудь, кто справится с непростыми обязанностями моего доверенного лица и отыщет какого-то зека на расконвойке или мужика из вольнонаемных, который подпишется переправить маляву на зону. Впрочем, особо ломать голову над тем, кого следует вербовать в свои помощники, не приходится. Круг моего общения сейчас сужен настолько, что выбора у меня просто нет. Бумагу и ручку мне может доставить только Кристина. И на нее, единственную, надежда как на связную. Не самый удачный выход – доверять свою судьбу неуравновешенной наркоманке, которая в глубине души, возможно, до сих пор таит на меня обиду за то, как я обошелся с ней полгода назад. И девочка может в отместку за это отчебучить какой-нибудь фортель. Легко может! Но деваться мне некуда. И на Кристину пока вся надежда. А потому, хочешь, – не хочешь, а придется стойко переносить все ее наркоманские выкидоны. Сжавши зубы, терпеть, быть рядом с ней просто душечкой, ласковым и обаятельным, белым и пушистым. И постараться стать для дурехи самым дорогим человеком на свете, ради которого она будет готова на все. Что ж, время у меня для этого есть. Вот только поскорее бы кум допустил свою племяшку ко мне. И не пришло бы в голову хитрожопому мусору лично присутствовать при наших встречах или отряжать в конвоиры Кристины ее мамашу. Он ведь далеко не дурак, Анатолий Андреевич, и, естественно, держит в уме тот вариант, что я попытаюсь перетянуть его племянницу на свою сторону и использовать ее для подготовки побега или даже для покушения на его бесценную жизнь. И конечно, кум уже подготовил ответные меры на случай, если вдруг мы с Кристиной начнем проявлять какую-то подозрительную активность. Хотелось бы знать, что это за меры. Сюрприз № 4? Наверняка чего-то подобного следует ожидать в ближайшее время. Навряд ли Анатолий Андреевич угомонился и успокоился, посчитав, что я, обезноженный, уже не могу представлять никакой опасности. Могу! Еще как могу, пока жив и нахожусь в здравом сознании! Пока не сломлен морально, а подобное проделать со мной еще никому никогда не удавалось. И не удастся!»

Я осмотрел свои умело перебинтованные икры, еще раз обругал троих экзекуторов – на этот раз за то, что они не удосужились опустить задранные штанины и натянуть на меня носки и валенки – и долго мучался, ворочался с боку на бок, скрипел от боли зубами, пытаясь укутать одеялом обнаженные ноги. Меня совсем не вставляла перспектива еще и отморозить свои многострадальные конечности.

Наконец, я справился с одеялом и замер, свернувшись калачиком на жестком матраце. Стуча зубами от холода и стараясь не обращать внимания на боль в растерзанных чеченом ногах. Мне теперь оставалось только одно – ждать. Ждать, когда хоть немного затянутся раны. Ждать, когда принесут обещанный обогреватель и чего-нибудь съесть – только не собачьей похлебки. Ждать, когда объявится в гараже Кристина.

Мне не терпелось увидеть племянницу кума. Узнать, насколько испортилось ее отношение ко мне с момента нашей последней встречи. Определить, кем эта девочка может стать для меня. Партнером, готовым помочь мне в подготовке побега; другом, согласным разделить со мной все невзгоды и беды? Или самодуркой-рабовладелицей, опьяневшей от безграничной власти над человеком, отданным ей в безраздельное пользование?

«Если она будет из себя рабовладелицу строить, – с трепетом размышлял я, – то тогда мне, пожалуй, хана. Не имея на воле помощника, я отсюда не выберусь. А таким помощником может быть только Крис.

Слышишь, девочка?! Когда-то я вытянул тебя чуть ли ни с того света. Я нянчился с тобой, как с младенцем. Я ночей не спал возле твоей постели. Я терпеливо сносил все твои капризы и психи.

Не наступила ли пора, милая, расплачиваться по долгам? Ведь больше мне надеяться не на кого!»

Она нерешительно вошла в гараж следом за кумом и замерла на пороге, удивленно уставившись на меня. В руках белая мисочка, из которой выглядывает черенок оловянной ложки. Русые волосы стянуты по бокам в два длинных хвоста. В белой дубленке, украшенной затейливым заполярным орнаментом, светленьких джинсиках и расшитых бисером пимах Кристина выглядела этакой девочкой-одуванчиком, ангелом во плоти, про которого никогда не подумаешь, что он умеет оскаливать зубы.

– Здравствуй, красавица. – Я сидел на подстилке, опершись спиной о кирпичную стену и укутавшись в драное одеяло. – Что, не узнать? Изменился?

Кристина несколько раз согласно кивнула, сделала робкий шажок в моем направлении и вновь замерла, растерянным взглядом изучая мое новое обличье.

– Дядя мне говорил, – наконец негромко сказала она, – что ты сделал себе операцию на лице. Но мне казалось. Я даже не думала, что ты и правда настолько изменишься.

– Крис, изменился я только внешне, – улыбнулся я. – Переделал физиономию, убрал шрам и наколки. Да еще вот твой дядюшка внес существенный вклад в переделку Разина Константина в совершенно другого человека, – не смог удержаться я от того, чтобы не пожаловаться на кума, но Кристина пропустила мои слова мимо ушей. У меня создалось впечатление, что она просто не поняла, что за существенный вклад ее дяди я имею в виду.

«Да и знает ли вообще эта крошка о том, что сотворил сегодня со мной садюга-чечен с подачи и при прямом участии ее любимого родственничка? – подумал я и перевел взгляд с Кристины на кума. – Вряд ли этот подонок счел нужным докладывать племяшке о том, как буквально за десять минут спроворил мне инвалидность».

Тем временем Анатолий Андреевич подключил к электричеству некую громоздкую конструкцию, которую приволок с собой и которая, насколько я понял, являлась обогревателем, обещанным вчера.

– Вот. – Кум перетащил печку поближе к подстилке. – С холода теперь не помрешь. С голода, думаю, тоже. – Он посмотрел на племянницу. – Кристя, я ухожу. Оставляю вас вдвоем. Корми своего… И не совершай глупостей. Помни о том, что обещала, – напомнил Анатолий Андреевич уже на пороге и, выйдя из гаража, плотно прикрыл за собой створку ворот.