Она без скрипа отворилась и замерла под прямым углом к косяку. Андрей слышал тишину и видел кровь.
Кровь была красной и блестящей, словно капли красной ртути просочились сквозь потолок. Как краска, соскользнувшая с кисти маляра. Местами она была размазана по полу, кое-где лежала мелким бисером. Он шагнул вперед. Ловя каждой клеткой тела движение за стенами, он спокойно вошел в комнату. Она была пуста. Постель слегка помята, ключи лежат на тумбочке.
Вернувшись к двери, Мартынов захлопнул ее на защелку. Английские замки – проклятье всех гостиничных номеров мира.
Нужно было найти хоть что-то, что могло бы подсказать правильный ответ. Он двигался по комнате как леопард, бесшумно и медленно. Разум отключился, работал «автопилот». За пять лет работы у Малькольма и Флеммера он осмотрел тысячи помещений, но ни одно из них он не изучал с таким пристрастием, как этот номер «люкс», имевший бы на западе статус «бизнес-класса».
И он нашел. За вазой и дурацкой открыткой, вставленной в дешевую рамку. Телефон находился в его руках еще минут пять. Он терпел и ждал. От этого ожидания сейчас зависело многое. И дождался. Стиснув зубы так, что побагровели желваки, он просмотрел запись до конца. Еще минуту медленно ходил по номеру, беспричинно заглядывая в шкаф, холодильник, бар… Ему нужно было, пока работал мозг, чем-то занять руки. Была еще одна причина, по которой он не позволял себе сесть. Едва он расслабится, кровь тут же прихлынет к голове, и тогда уколом от болезни уже не отделаться. Уже давно пора было лечь в стационар, но на это катастрофически не было времени. Суток, тянувшихся друг за другом, как звенья одной тонкой цепи, не хватало даже на работу. Те три-четыре года, которые он выделил себе для обеспечения спокойной старости, могли закончиться в любую минуту. Когда решение было принято, он набрал номер на своей трубке. Через секунду ему ответили.
– Да!
– Рома, я тебя на куски порежу. Можешь и дальше делать с женщиной то, что делали твои люди в номере. Я слишком стар для того, чтобы долго разговаривать. Люди моего возраста делают дела, не теряя время на пугалки…
– Послушай…
– Заткнись и слушай ты, отморозок, – перебил его Мартынов. – Ты не для зоны и не для комсомола. У меня достойные связи, и через неделю по всем зонам России прокатится малява о том, что новосибирский бык забивал женщину, чтобы добраться до ее мужа, хатанганского «положенца» Мартына. Меня помнят. Думаю, что помнят хорошо. Не вспоминают и не знают только бешеные собаки девяностых, которым сейчас по тридцать и меньше. Рано или поздно тебя «примут» и «приземлят», потому что чудес на свете не бывает. И уже через пятнадцать минут твоего пребывания в любом лагере России зеки поставят тебя в бараке на колени и натянут на уши гондоны. Каковы последствия этого церемониала, знать ты должен.
– Следи за базаром! – взревел Рома. – Ты понятия не имеешь, как я отнесся к тому, что этот гад избил твою женщину!..
– Мне плевать, как ты к этому отнесся. Разрешаю этому покойнику объявить выговор на твоей очередной гнилой «стреле». А теперь слушай главное. Можешь ее теперь убить. Можешь не убивать, дело твое. В первом случае я вырежу тебя и твоих «гопников», как скот. При втором ты привозишь человека, который бил женщину, и отдаешь его мне. Но в любом случае ты будешь держать передо мной ответ. Очень серьезно ты, Роман Сергеевич, ответишь. И пока я даже не вижу причин, которые заставили бы меня не убить тебя. Твой ответ?
– Слушай… – голос Гулько был глух, как хрип тонущего из колодца. – Произошла ошибка. За женщиной сейчас ухаживает хороший врач… А этот бык… Куда тебе его привезти?
– На выезде из города есть КПП «Стела». Это на Ордынской трассе. Мне интересен третий километр дороги. И учти, Рома, я обязательно должен вернуться обратно. В противном случае тебя через час задержат менты за какую-нибудь чушь, ты будешь водворен в ИВС, а через полчаса отпидорашен в камере. Это будет преддверием ада. Ты даже убить себя не сможешь, потому что я попрошу, чтобы тебя опекали даже тогда, когда ты на парашу будешь садиться. Рома, ты просто понять не можешь, кому сделал больно.
– Через час, – оскорблений было высказано более чем достаточно, поэтому Рома закончил разговор на полуфразе.
Мартынов захлопнул крышку телефона, медленно положил аппарат на паркет и с размаху опустил на него подошву мокасина. Раздался хруст, и освобожденная из оков SIM-карта скользнула под кровать. Дело было именно в ней, а не в телефоне, но слишком уж сильна была ярость. Этот телефон больше не нужен. Более того, он опасен.
Кровать, казалось, еще до сих пор хранила Машино тепло. Посидев на ней, Мартынов наклонился и полез рукой в просвет между ней и полом. Нащупав маленькую плату, Андрей подхватил ее и подержал под ней зажигалку. Когда в комнате почувствовался резкий запах сгоревшей пластмассы, он выбросил останки в окно.
Отщелкнув крышку теперь уже на Машином «LG», он снова набрал тот же номер. По его подсчетам выходило, что для свободного пользования этой, второй SIM-картой, оставалось не более получаса.
– Гулько, сделаем так. Через полчаса твои люди привезут к городской свалке негодяя, о котором мы только что беседовали, оставят и уедут. Не к «Стеле», а к городской свалке, уяснил? А на «Стеле» мы пересечемся через час после этого. Ты больше никогда не вспомнишь об этом человеке, а я об ужине в «Садко». Когда я решу с ним все вопросы, мы встретимся там, где договорились. Думаю, это будет правильно, потому что смешивать в один разговор две полярные темы было бы глупо.
– Договорились, – несмотря на закружившуюся от гнева голову, Рома счел предложение разумным. Он уже не оставлял шансов зарвавшемуся американцу.
А Андрей, унося из номера Машину трубку и песцового кролика, оставлял в нем ее кровь и свой разбитый телефон.
В машине он решился на то, что оставлял на самый последний момент. По всей видимости, этот момент наступил. Мартынову очень не хотелось возвращаться к тому, от чего старался уйти все годы проживания по ту сторону океана. Перелетев через него, он еще в течение двух лет рубил прежние связи, отрешался от прошлого, входил в новую жизнь с новыми героями, чтобы вскоре уйти и из нее. Через три-четыре года должен был наступить последний период жизни, когда в возрасте сорока пяти можно все зачеркнуть и родиться для новой жизни. Она продлится недолго, в лучшем случае пятнадцать – двадцать лет. Но ради этих двадцати последних лет стоило прожить первых сорок пять.
Однако по всему выходило, что приходится возвращаться в прошлое и черпать силы оттуда. Андрей набирал не желающей шевелиться рукой номер телефона, который хранил в памяти все эти годы, и даже не знал, чему будет рад больше – ответят ему либо трубку поднимет чужой человек…
– Слушаю, – воззвал к нему знакомый хриплый голос.
– Сема?..
– Кто спрашивает? – на этот раз басок показался Мартынову чуть построже.
– Сема Холод? Омский централ, Сема, двести сороковая хата… – Андрей чувствовал, что улыбается помимо своей воли. – И Хатанга, Сема, третий барак. Холод, тебя что, глючит?!
– Мартын?.. Андрейка? Брат! – хриплый рев магаданского вора разрывал американцу слух.
Пять минут разговора. Всего пять минут. Ровно столько, чтобы переговорить о больших делах. Тогда, когда тебя по ошибке или за большие деньги конвой помещает в одну камеру с подельником. Никто не ценит время так дорого, как тот, у кого его теперь невпроворот.
– Сема, я знаю тебя, поэтому обратился именно к тебе. Прошу о двух вещах.
– Андрей, просто назови темы, и они будут закрыты. Я помню, как тебя бил конвой за мои дела, и помню твое молчание. Теперь можешь выговариваться до конца. Сходняк нужен?
– Сходняк не нужен. Он не «в законе». Молодого босяка лукавый попутал. Если через три дня я не позвоню тебе и не сообщу, что с моим здоровьем все в порядке, «прими» этого парня. По всем понятиям прими, чтобы на весь остаток жизни запомнил.
– Кто такой? Мартынов назвал.
