- Не окосей раньше времени. То ли ещё будет!

- Значит, ожидается продолжение?

- Вроде того. Я уже сказал, кто-то копает под нас, и это не предположения, есть весьма настораживающие факты! Кто-то очень сильный и злой! Кто - пока не знаем.

- А «синие»?

- На них пока и думаем, потому как более не на кого. Они ведь тоже за «Харбином» стояли. Пай имели.

- Претензии уже предъявляли?

- Предъявят, не сомневайся.

- Так… Что-нибудь еще?

Я вздохнул.

- Есть, конечно, другие любопытные нюансы, но не стоит забивать тебе голову. Отдышись сперва, осмотрись. Потом сам поймешь, что к чему. На данный момент главная твоя задача - охрана моей драгоценной персоны. Легкой жизни на первое время не обещаю. Так что пошушукайся с Лином, подбери команду из морячков Ганса и принимайся за дело.. Твой прежний кабинет уже освободили.

- Кто там без меня сидел? Ганс?

- Безмен. Но для него готовят другие апартаменты, тем более что сейчас он в Москве. Встречает американцев, бывших пайщиков «Харбина».

- Бывших? Я усмехнулся.

- Да нет, мы же не международные террористы. Сам знаешь, где там наш бронепоезд отирается. Будем цивилизованно делиться. Главное - документики успеть переписать. Каллиграфическим почерком и на прежних условиях. Вот если забузят, тогда подумаем.

- Ничего, Безмен - парень головастый, наверняка обломает штатников… Кстати, о том, кто именно на вас наезжал, он тоже не догадывается?

- Увы.

- Тогда дела действительно плохи! Я поморщился.

- То есть, одну версию он мне выдал, но версия такая, что хоть стой, хоть падай.

- Подозревает, небось, спецслужбы?

- Хуже. Такую чушь городит, что волосы дыбом становятся.

Гонтарь покачал головой.

- Значит, действительно надо вызволять Шошина. Следователь он тертый, - что-нибудь придумает.

- Судя по всему, капитан где-то в дороге. Ждем со дня на день… Я встрепенулся.

- Короче говоря, осваивайся. Сеня выдаст подъемные, Дин проведет на склад, выберешь себе оружие ненадежнее.

- Что-нибудь появилось новенькое?

- Новенькое? Навряд ли… «Гюрза» и «ПСС» у тебя уже были, про «Абакан» тоже, наверное, слышал. А из последних моделей… - я пожал плечами. - Разве что патроны экспериментальные пошли да импорта добавилось. Штурмовые пистолеты «Линда», «Скорпион», «Бушмайстер».

Гонтарь пренебрежительно махнул рукой.

- Знаю! Пукалки, конечно, красивые, но по большому счету - баловство!

- Ну, тогда пистолетики с полусвободным затвором. «Хеклер-Кох», «Браунинг», девятимиллиметровые «Люгеры»…

- Полусвободный затвор? - Гонтарь враз оживился, глаза его, подернутые обычно холодной мутнинкой, загорелись. - Это, пожалуй, стоит побачить!

- Вот и побачь. Часика через два жду в полной боевой готовности.

- А разрешение на пушки?

- Этим поинтересуйся у Сени Рыжего. Он у нас теперь ответственный секретарь. Без малого генсек.

- Ну да? А Кепарь куда подевался?

Враз затрезвонили оба стоящие на столе телефоны, и, подняв ближайшую трубку, я многозначительно поднял глаза к потолку. Гонтарь понял. И снова, наверное, подумал о том, что сидеть и впрямь намного безопаснее.

Затянувшаяся волынка с Шошиным начинала беспокоить всерьез. Чинуша, с которым я не постеснялся связаться напрямую, заикаясь, заверил, что из колонии бывшего сыщика уже вывезли. По его сведениям билеты на самолет были оформлены надлежащим образом - все честь по чести, но вот в самолет группа сопровождения почему-то не попала. Загадочного этого «почему» чинуша и сам не мог уяснить. Все было железно оговорено, деньги положенным фигурантам уплачены, но чертов процесс не пошел. Дав ему ещё сутки на то, чтобы разобраться в происходящем, я попробовал задействовать собственные каналы, хотя знал, что вразумительных сообщений скоро не дождаться. Но как бы то ни было, я нуждался в ясной и посвященной голове. К сожалению, двух этих качеств одновременно - головенкам, имеющимся в наличии, явно не доставало. Были умницы юристы и талантливые махинаторы-бухгалтеры, хватало прожженных практиков вроде Гонтаря и Дина-Гамбургера. Но первым я не мог раскрыть всей имперской подноготной, вторые умели мыслить лишь предметно, не охватывая всех обстоятельств в целом. Ганс тоже не являлся аналитиком, хоти дельные мысли иной раз подбрасывал. Безмена же, на которого в иных ситуациях я мог вполне положиться, на этот раз из списка советчиков приходилось временно вычеркивать. И не только по причине отсутствия. После высказанной версии о покойниках к высказываниям Безмена я стал относиться более настороженно. Можно было рискнуть привлечь к аналитической работе Артура, однако и этот вариант пугал перспективой обнаружить у себя нечто, во что не желает верить ни один смертный.

Печально, но факт! Все мы нормальны лишь до тех пор, пока не приходит кто-то и не предъявляет нам доказательств обратного. Такой, казалось бы, пустячок - свидетельство существования в твоей жизни постороннего! И даже не постороннего, а потусторонней.

Помнится, одного типчика именно таким образом нам и удалось дискредитировать на суде. Устроили тогда форменную клоунаду. И с датами у него ничего не сходилось, и с именами. Пару его приятелей мы в принудительном порядке перекрасили в брюнетов, ещё одного обрили наголо. Все трое, выступая свидетелями, заверили клиента, что в таком виде ходили всю свою сознательную жизнь. А когда в панике типчик примчался к психиатру, то и здесь мы ему вовремя подсунули премудрого Артура, который между делом закодировал нашу жертву таким образом, что впоследствии у присяжных не возникло ни малейшего сомнения по поводу вменяемости подопечного. Соответственно и вынесен был нужный нам вердикт.

В общем, не столь сложно свести человека с ума, если задаться такой целью. В принципе, если взглянуть на вопрос шире, все наше человечество ежедневно кодируется десятками и сотнями тысяч циничных колдунов - с газетных передовиц и телеэкранов, со страниц перевранных мемуаров, с дорожек музыкальных кассет. Правда всегда отторгалась, как непрожеванный сухарь. Совершенно бессознательно люди выковывали легенды и мифы, в которые желали верить, закрывая глаза на истину, подвергая гонениям здравомыслящих и неудобоваримых скептиков. Все потому, что общество не думает, оно живет - и тем самым качественно расходится с отдельной личностью, ибо, фантазируя, последняя откалывается от монолитного сгустка запостулированной косности, нарушая социальный гомеостазис, вызывая яростное раздражение окружающих. Личность всегда витает вовне, и это «вовне» уже само по себе чуждо социуму. Кстати, классовую теорию приняли на «ура» именно по той простой причине, что ничегошеньки нового она не открывала, фиксируя лишь самое очевидное, обещая то, чего жаждало большинство. И в этом одновременно таилась её слабость. Она ни йоту не отходила от действительности, обрывая лестничную диалектику утопическим, позаимствованным у Томаса Мора строем. Увы, это уже никого не смущало. И невдомек было двум бородатым интеллектуалам, что куда азартнее выстраивать очередные ступеньки грядущего, нежели выдумывать край, за которым нет ничего. В данном случае философы-непоседы уподобились детям, которые никак не в состоянии вообразить себе бесконечность вселенной. И если возможно было разглядеть класс-гегемон ближайших десятилетий, то что мешало им сообразить, что по их же многотомным трудам вырисовывается явственная цепочка иного постоянно меняющегося психотипа людей. Уверен, даже мой Безмен, поставь я ему такую задачу да пригрози кулаком, сумел бы заглянуть на три-четыре поколения вдаль. Другое дело, что без моего кулака ему на это глубоко наплевать, как плевать было бородатым мыслителям на век двадцать первый и все последующие. увы, мы - косные эгоисты, центристы по времени и географии. Иное для нас всегда будет оставаться иным.

Я продолжать обзванивать служащих «империи», когда в кабинет заглянул Гоша-Кракен. Промямлив неразборчивое и потупив глаза, он опустил на стол конверт.