- Значит, все-таки шоссе?

Ганс кивнул, и в этот самый момент все фонари одновременно погасли. Беззвучно, как будто кто-то мягко нажал единый тумблер. Встревоженно оглядевшись, я обнаружил, что стою один посреди черного леса. И даже не леса, а чего-то более напоминающего странный камыш. Березы и сосны съежившись, стали вдесятеро меньше. И не было уже ни Луны, ни звезд. Ветер, что недавно с шелестом скользил по макушкам голых деревьев, куда-то запропал, меня окружала абсолютная тишина. И что-то ещё присутствовало во всем этом. Что-то особенное, не поддающееся описанию, отчего все видимое приобретало мрачноватый могильный оттенок.

Я покрутил головой. Черное небо и гладь слившегося в сероватую степь леса. И пугающая непривычная даль - от горизонта до горизонта, словно меня приподняло на воздушном шаре. Тем не менее ногами я продолжал ощущать почву…

На миг показалось, что я абсолютно гол, но это быстро прошло. Зато возникло ощущение куда более странное. Я дышал, и легкие мои клокотали жутковатым образом. Я слышал их работу и с ужасом узнавал ту чертову запись Августа. А еще… Еще был непонятный запах. Где-то я уже с ним сталкивался, но где? Или не запах это был, а нечто, чему не придумано ещё название?.. Впрочем, почему не придумано? Придумано, разумеется! Ибо это был запах страха. Настоящего, стопроцентного, без ложных примесей. Оттого и шевелились волосы на голове, оттого и прихватывало спину ознобом. Все равно как у комнатного песика, почуявшего присутствие тигра.

- Ганс! - позвал я. Рука с пистолетом приподнялась. - Куда ты делся, черт подери!..

И стало ещё страшнее, потому что ни руки, ни пистолета я не увидел. Вместо этого я разглядел какие-то скрюченные когти. Четырехпалая, покрытая зелеными чешуйками кисть.

Господи! Что со мной?!,.

- Ганс! - взревел я, и ближайшие деревья покачнулись от моего голоса.

- Босс! - из черной пустоты вынырнула рука и ухватила меня за плечо. - Что с вами?

Словно марево пробежалось по темнеющему лесу. В одно мгновение он вырос, и все враз ожило. Я вновь обрел способность слышать и видеть привычное. Ганс стоял передо мной, а справа взволнованно перетаптывалось двое «морячков» с автоматами.

- Что случилось, босс? - Ганс часто озирался, пытаясь сообразить, куда был обращен мой застывший взор.

- Да нет, ничего… Наверное, показалось, - я провел рукой по лицу. Голову слегка кружило, по вискам струился холодный пот. Определенно пора было кончать с ночными забавами. Хватит с меня сегодняшних висельников! В туфли набился снег, носки успели промокнуть. Ну, а если начались ещё и галлюцинации, то предприятию верный каюк. Сматываться отсюда, пока не поздно. Ничего мы здесь не найдем.

- По машинам, Ганс! Уходим…

- А как быть с покойниками? Я криво улыбнулся. Собственные губы казались чужими, слепленными из какого-то пластилина.

- А что? Какие-то проблемы? Могила, кажется, у нас есть, вот и используй её по назначению.

Ганс хотел было возразить, но возразить было не чего. Везти в город четверых жмуриков - вещь малоприятная во всех отношениях. На любом из гаишных постов нам могли устроить великолепную засаду - с легким мордобоем, с наручниками и последующим препровождением в общую камеру. И доказывай потом, что ты не верблюд, что не вешал и не думал вешать своих же собственных парней.

- Ясно, босс. Вы обождали бы пока в машине. А мы тут быстренько управимся. Подметем, специй разбросаем для собачек.

Не протестуя, я побрел к автомобилям. Прямо по целине. Ноги по колено увязали в снежном скрипучем крошеве, но мне было все равно. Плевать на обувь с носками, плевать на возможность простуды! Я брел и чувствовал, как некто, укрывшийся в лесу, глядит мне в спину и, ухмыляясь, потирает руки. Руки - скользкие от крови, огромные и волосатые… Ощущение было столь ясным, что меня снова стало трясти. От страха или бешенства - этого я и сам не мог бы сказать определенно.

В последнее время в городе много что появилось из архитектурных новинок. Строительство из плит, прессованного шлака и готовых блоков кануло в прошлое, теперь использовали исключительно глину, и те, кто побогаче, переселялись в элитные кирпичные здания, хотя вся элитарность последних только в том и заключалась, что считались они домами с расширенной площадью и улучшенной планировкой. Суть же оставалась прежней. Строить не умели и не хотели. Те же элитные девятиэтажки размещали в местах, где и жить-то нормальному человеку категорически возбранялось - возле дымных заводов, вблизи трамвайного грохота и ревущих магистралей. Зимой в таких домах было холодно, летом - жарко. Но это был всего на всего красный кирпич, и претензии к нему можно было предъявлять только как к кирпичу. Людишки что были по-настоящему богаты, возводили свои курятники из стекла и мрамора, готическими крышами возносясь над привычными стандартами коллективных дач и садов. Та же картина наблюдалась с конторами. Скажем, продавцы гамбургеров и чизбургеров, воздвигая для себя офис, соорудили на центральной площади целый храм - китайских обводов, с драконьими орнаментами там и тут, с золоченными мордочками буддийских божков на фасаде. Сколько бутербродов они вбухали в свою пятидесятиэтажную постройку - было страшно вообразить. Свали все в кучу, и, верно, получилось бы гора аналогичных размеров. Здание мэрии выглядело вблизи торгового исполина сереньким замухрышкой. Хотя о данном нерадостном контрасте властители города отчего-то не задумывались. Да и зачем им было задумываться, когда проектировка города велась уже по сути иноземными архитекторами, и за каждый погонный метр улиц чинушам отстегивались баснословные суммы. Схожая история повторилась с «Харбином». Строили его югославы,' хозяйничали в нем центровые, но по-настоящему владели «Харбином» американцы. Нюанс из занятных, если призадуматься! Рассеявшиеся по земному шарику югославы отлаживали связи и учреждали строительные компании, с энтузиазмом возводили десятки и сотни строений. На территории собственной родины они палили друг в дружку почем зря, взрывали и поджигали, на месте некогда цветущих городов оставляли нашпигованные минами руины.

Теснящиеся на островах бедолаги японцы, почитающие за счастье квартиры, по метражу, приближающиеся к российским кухням, успешно продолжали экономическое завоевание планеты и в той же чопорной Америке успели обзавестись чуть ли не половиной всей движимой и недвижимой собственности. Снимая фильмы про гордых предков, они продолжали тем не менее терять свое самурайское обаяние, во внешности, в музыке и архитектуре постепенно перенимая евростандарты. На радость братьям славянам возрождался Китай. Ученики Шао-Линя отважно штамповали и копировали лучшие образцы западного Ширпотреба, продавая их вдвое и втрое дешевле, чем подрывали европейскую экономику и успешно поднимали свою собственную. В ответ полиция громила подпольные фабрики, лишала лицензий, бросала в камеры наиболее прытких и неугомонных. Россия недоуменно и радостно вертела головой, одной рукой хватаясь за ранее недоступное, второй продолжая истязать свое горемычное население. Мир был прост и мир был конечен, анализ укладывался в пару абзацев. О той же экологии продолжали с пеной у рта спорить ученые - как пятьдесят и сто лет назад, уповая на вечность и незыблемость озонового слоя, на медлительность температурных изменений, на кислород, который все равно не должен исчезнуть так вот сразу. Земля уподоблялась лоскутному одеялу, которое яростно тянули на себя десятки разноплеменных младенчиков. Посасывая соски, мы норовили колотнуть соседа кеглей по голове и ничуть не задумывались над тем, что одеяло уже трещит по швам и вот-вот лопнет…

Обо всем этом я не думал специально, думалось как-то само собой. Да и чем мне было заняться, когда машина стояла неподалеку от громады расцвеченного огнями «Харбина»? И то, что говорил Ганс, тыча пальцем в план-схему здания, я слушал более чем рассеянно. Разумеется, мы не собирались брать эту крепость лихим штурмом. Нас интересовала лишь часть помещений, в которых размещались искомые люди. Впрочем, и людьми они уже, вероятно, не являлись. Правильнее было бы именовать их покойниками. Если до того, что стряслось на поляне, я ещё имел какое-то сомнение на сей счет, то теперь с колебаниями было покончено.