В японских литературных источниках отмечается, что в старину, в период Эдо, вода в Киото считалась наилучшей для приготовления чая. Поэтому ценителям чая в Токио доставлялась вода из Киото. Днем и ночью по знаменитому тракту Токайдо передвигались специальные паланкины – «каго» – с бадьями воды из горных источников. Доставка воды из Киото в Токио отнимала много дней и стоила немалых денег. Однако это не смущало истинных любителей чая, поскольку вода – первое и главное условие приготовления чайного напитка.

При этом важное значение придается чистоте чая. Необходимо, чтобы чайная посуда, вода и все прочее не содержали жира или постороннего запаха, так как это может испортить натуральный вкус чая.

Весьма примечательно, что на Востоке пьют чай горячим не только в зимнюю стужу, но и в летний зной. Считается Доказанным, что в самую сильную жару лучше всего утоляет жажду именно горячий чай. Существует при этом два способа употребления чая: одни пьют чай большими глотками, другие малыми и в небольшом количестве, как бы дегустируя напиток, или, как говорят китайцы, «оценивая чай». Именно об этом рассказывается в знаменитом китайском романе «Сон в красном тереме» в главе «Цзя Бао-юй оценивает чай в кумирне Лун-цюань». Прекрасная девушка говорит влюбленному в нее юноше Цзя Бао-юю: «Разве ты не слышал, что одну чашку выпивают, чтобы оценить достоинство чая, две чашки – чтобы утолить жажду, выпить же три чашки – значит уподобиться пьющему воду ослу?»

Небезынтересно отметить, что Лу Юй, касаясь способа приготовления кипятка для заваривания чая, с большим поэтическим мастерством описал три стадии кипячения воды. Маленькие пузырьки первого кипячения воды Лу Юй сравнивал с глазами рыб, пузыри второго кипения он уподоблял гроздьям кристального бисера, образующимся на кроне бьющего фонтана, а самое бурное, третье кипение он изобразил как вздымающиеся, клокочущие волны в миниатюре.

В «Чайном каноне», являющемся одним из интереснейших памятников культуры, изложены также известные взгляды автора относительно чайного ритуала, охарактеризованы выработанные нормы чайного церемониала, а также освещены некоторые моменты эстетической стороны этой интересной народной традиции. Лу Юй еще при жизни был признан как крупнейший авторитет в области чая и его приготовления. По свидетельству исторической хроники, благодаря своей эрудиции и уму он пользовался вниманием со стороны правящей династии, в частности известного императора Тайцзуна; Лу Юй был окружен многочисленными учениками и последователями. После смерти его стали почитать как «духа-хранителя чаепроизводителей и чаеторговцев». Многое из «Чайного канона» Лу Юя не утратило своего значения и до сих пор; отдельные положения претерпели со временем изменения, а многое легло в основу японского чайного церемониала, хотя, разумеется, здесь было привнесено немало самобытно японского, специфически национального.

История проникновения китайского чая и традиции этого напитка в Японии связывается многими литературными источниками с буддизмом, в частности с миссией буддийского проповедника Дэнге, и относится к 805 году, то есть к периоду господства в Китае династии Тан, считающемуся эпохой расцвета материальной и духовной культуры феодального Китая. При этом отмечается, что буддийские проповедники одной из распространенных в Японии сект первоначально пили чай из простого кубка перед изображением Бодидармы (Дарума). Они будто бы делали это во имя благоговения и связывали чайный напиток с понятием священного причастия или клятвы. Таковы якобы предпосылки зарождения японского чайного церемониала.

Некоторые авторы утверждают также, что японский чайный церемониал, восходя в прошлом к буддийскому религиозному ритуалу, претерпел в своем дальнейшем развитии существенные изменения и для него характерны следующие три стадии: лечебно-религиозная, роскошно-расточительная и, наконец, эстетическая.

Что касается современного японского чайного церемониала, то он ни в малейшей степени не напоминает религиозного обряда или ритуала, поскольку и сам процесс чаепития и вся окружающая обстановка свидетельствуют о свободном и независимом времяпрепровождении, часто далеко выходящем за рамки простого чаепития. Нередко чайный церемониал проходит в атмосфере веселья и забав. Нельзя, однако, отрицать эстетической стороны современного чайного церемониала в Японии, где этот ритуал стал освященной многими столетиями традицией.

Стоит необыкновенный зной. Всюду цветут пионы и хризантемы. Мы смотрим в окно стремительно движущегося вагона. На горных склонах морского побережья низкорослые деревья изнемогают под тяжестью висящих лунообразных гибридов. На крытых горных склонах и в глубоких лощинах, до самой дороги на морском зигзагообразном побережье, – сплошные плантации апельсиновых деревьев с крупными оранжевыми плодами. И никаких оград. И ни одного сторожа.

Наш чайный домик и ресторан расположены на самом побережье, среди вековых криптомерии, лиственных и хвойных деревьев. У самого моря приземистые японские сосны. Их странным образом изогнутые и переплетенные ветви похожи на разросшиеся оленьи рога. А рядом с нашей мансардой дивное зрелище: все опадают, все спускаются с ветвей красные кленовые листья, медленно, плавно, возвещая о себе лишь при встрече с другими листьями, ранее упавшими на землю, к корням, их взрастившим. В царящем вокруг покое легкий шорох палой листвы едва слышимо доносится из лесной чащи, пролегающей позади нас.

И кажется, незримый художник поет здесь гимн необычайной простоте и тихому обаянию прелестной островной земли.

В каждой стране, у каждого народа свои традиции и привычки. По древнему обычаю, соблюдаемому и теперь, при входе в японский дом, чайную и национальный ресторан принято не только снимать верхнюю одежду, но и оставлять у порога свою обувь. По мягким и всегда чистым циновкам – татами – не полагается ходить в тех же ботинках, в которых вы шли по грязной и пыльной улице. Как мы уже говорили ранее, в хорошем японском доме или ресторане, где царят гигиена и чистота, все ходят в специальных легких тапочках или просто в своих носках.

Другая особенность японского ресторана состоит в том, что посетители сидят за столом не на стульях, а на полу, поджав под себя ноги. Такая манера сидеть за столом в течение часа или двух оказывается без привычки чрезвычайно нелегкой. К концу обеда ноги настолько немеют, что встать на них и удержаться стоя положительно невозможно. Боль пронизывает все сухожилия, кажется, будто она проникает в самые кости. Странно смотреть на привычных к такой позе японцев, чувствующих себя за обедом вполне естественно, не испытывающих никаких неудобств. И если все же они иногда тоже затрудняются встать после обеда или угощения и удержаться на своих ногах, то это уже по другой причине. Однако кроме такой чинной позы, которая обычно соблюдается при официальных обстоятельствах, есть еще свободная манера сидеть – такая, про которую у нас говорят «сидеть по-турецки», то есть со скрещенными впереди себя ногами. Правда, такая поза допустима, так сказать, в мужском обиходе. Обычно – при хорошем знакомстве – хозяин не преминет сказать гостю: «Пожалуйста, сядьте свободнее!», приглашая его «агура-о каку» – скрестить ноги «по-турецки».

Перед тем как в японском ресторане приступить к обеду, гостям непременно подаются, обычно в небольших плетеных корзиночках, индивидуальные гигиенические полотенца или махровые салфетки, горячие и влажные, для того чтобы вытереть руки и лицо. Это особенно необходимо во время летнего зноя, в изнурительно жаркие дни, когда ваши лицо и руки постоянно покрываются липкой, раздражающей испариной. Обтирание горячим полотенцем – лучшее освежающее средство, весьма распространенное в странах Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока, особенно в Японии.

Внутреннее устройство и убранство японского национального ресторана представляется на первый взгляд довольно несложным, быть может даже простым, но при внимательном рассмотрении нетрудно убедиться, что оно очень осмысленно, неизменно декоративно оформлено, выдержано в определенном стиле и вкусе. И если говорить о подборе предметов, о выборе материала для них, о фактуре, цвете, размерах, – дело убранства помещения оказывается весьма сложным. Здесь все отмечено национальным своеобразием, оригинальностью, ничего общего не имеющими с европейским или американским оформлением или вкусом; такое впечатление, будто убранства вовсе не существует, будто бы ничего здесь нет.