– Не менее поразительно и то, что искусство дирижера сводится, в сущности, всего лишь к четырем компонентам, построенным на чередовании темпа и громкости: быстрее, медленнее, громче, тише. Все остальное обычно выражено в нотах. И тем не менее столь ограниченные на первый взгляд возможности не помешали, например, Тосканини стать гениальным дирижером, так же как Хокусаю – сделаться бессмертным живописцем.

Заговорили о музыкальных инструментах и национальных мелодиях. Тосио подчеркнул приверженность японцев к миниатюре, малым формам, но указал и на пристрастие воинственных кругов к экспансионистской масштабности,

– В Японии почти не распространен такой прекрасный инструмент, как гармонь, с ее певучестью и задушевным строем, – с налетом меланхоличности и лукавством сказал Тосио.

– Почему же? – спросил я собеседника, который, кажется, ждал моего наводящего вопроса.

– Для гармони нужен простор не только в душе, но и в пространстве, а по мнению наших «дирижеров», японский архипелаг не позволяет «растянуть» гармонь – «локти упираются» либо в Курильские острова, либо в страны Юго-Восточной Азии…

– А может быть, следовало бы попробовать губную гармонику?

– Да, в этом есть смысл. Но после того, как экстремистски настроенных «гармонистов» ударили по локтям, губной инструмент привлек к себе внимание, только не всем он подходит – у некоторых наших музыкантов слишком выдаются зубы, из-за которых певучесть все время превращается в мелкую дробь…

– Не лучше ли тогда перейти на ударные инструменты?

– По крайней мере, пока еще челюсти целы, об этом надо им серьезно поразмыслить. У некоторых японцев любой разговор переходит на тему о «жизненном пространстве», «необходимости новых рынков» и т. д.

– Разве не о чем более говорить?

В поведении японцев есть крайне симптоматичные детали. Когда они из разных мест страны собираются вместе, у них обмен новостями длится не более десяти минут, а потом начинаются повторения. Они жалуются на скудость новостей из-за того, что Япония «слишком малая страна», у нее «ограниченное жизненное пространство».

Тосио сан, заметив, что ему пора возвращаться домой, встает с бамбукового кресла и очень изящно делает прощальный поклон, произнося при этом слова признательности за гостеприимство и внимание. Уже поздний час, и пора «разъединить рукава кимоно» – знакомый мне образ японской литературы, выражающий расставание.

– Позвольте мне надеяться, – добавляет он, – на благоприятную возможность вновь встретиться с вами и продолжить нашу беседу о японском искусстве и лучше познакомиться с вашими эстетическими взглядами.

В свою очередь я благодарю Тосио сан за его дружественный визит, за прелестные цветные листы Утамаро, за ценную для меня беседу о японском искусстве.

Вершины деревьев уже окутал морской туман, густой и темный, и это придает многоярусным кронам свой необъяснимый, загадочный вид. Едва заметно надвигается серая тишина. Скалистый берег прячется во мгле, все более скрывая от наших глаз свои первородные очертания. И только шум моря, неутешные волны беспрестанно продолжают тихо нашептывать свою недосказанную легенду.

И в памяти всплыли запомнившиеся стихи древнего поэта:

И облака остались такими же, как и сотни лет назад, От них по-прежнему исходят на землю мир и тишина.

Мы выходим из дома и оказываемся на тропинке, выложенной остроконечными скальными плитами. С морского простора веет солоноватой свежестью. Над нами ветви могучих вековых криптомерии и хвои, а несколько поодаль сиротливо прильнули друг к дружке белые березки. Вокруг первозданная, таинственная тишина. И каменистый берег этот, и непрестанно пенящиеся волны, и вековые гиганты криптомерии не имеют каких-либо заслуг в знаменательных свершениях и вряд ли связаны с прославленными подвигами к баталиями, а непосредственно являют нам прелесть прекрасного в природе, в земном бытии человека. «Государства гибнут, а горы и реки остаются», – вспомнилась мне японская поговорка. И у россиян, тоскующих по грибным лесам, лишь сладко и больно щемит сердце от мыслей о белых березах. И перед моими глазами возник такой же дымчатый вечер в березовой роще Подмосковья, и грусть вселилась в сознание, грусть по внуковской земле, по едва колышущимся теням деревьев на дороге, причудливым, как таинственные иероглифические письмена на древней бронзе: пролетающие вдали отсветы, а за ними, в чаще, – заповедные тайники с грибным сыроватым запахом. Что-то родное, очень близкое видится мне в этом снежном тумане, нависшем над горными склонами и пологим скалистым берегом, и в беззвучно надвигающейся ночи. И мне нестерпимо вспомнился дом в подмосковном Внукове, простой бревенчатый сруб, где меня дожидаются белостволые березы и задушевность атмосферы у чарующего кострового огня под их кудрявыми кронами, голубые, серебристые ели, туманные весенние закаты, книжные стены – неизменные друзья.

И когда проходит зима, наступает весна… «Одно мгновение весны дороже тысячи златых».

Отошло шумное веселье новогодних праздничных дней. Отзвучали поздравления с традиционным днем «Ябуири» – пятнадцатого января, днем отдыха и развлечений.

Наступил праздник кануна весны – «Сэцубун», а за ним и четвертое февраля – первый день весны – «Риссюн». У японской весны есть свой символ – цветы сливы, которые знаменуют уход зимы, начало потепления. Тема весны, тема цветов сливы – одна из излюбленных в японской литературе, особенно поэзии. Ямабэ Акахито (первая половина VIII века), знаменитый народный поэт японской древности, посвящает этой теме следующие строки:

Приход Риссюн знаменует отступление зимней стужи и рождение весны. Сэцубун по лунному календарю символизирует смену времен года.

Наступление нового сезона в Японии неизменно торжественно празднуется с древнейших времен. И в этом свой смысл, своя оправданность: упреждение болезней в период смены сезонов, изменчивости погоды; пожелание щедрого урожая и счастья детям – «Хацуума». Этому посвящается и культовая служба дома и в буддийских храмах, где для широкого привлечения паствы избирается «тоси отоко», или «счастливый человек года», чтобы совершить давний обряд. В старину это были почтенные старцы или знатные персоны, а теперь роль тоси отоко выполняют звезды экрана, знаменитые чемпионы национальной борьбы – сумо и т. п. Популярные актрисы и спортсмены являются в красочных нарядах, национальных кимоно, традиционных прическах. И это служит неотразимой притягательной силой для посещения храмов, где скопляются большие массы народа, в том числе молодежи. Сэцубун – день выполнения старинного ритуала по изгнанию из дома «они» – чертей, а вместе с ними – болезней, несчастий и зловещих дьявольских наваждений, изгнанию на весь предстоящий год. Это называется «Цуйна» или «Мамэмаки», что означает «посыпать подпеченными бобами». Громкие возгласы раздаются вечером в Сэцубун над всеми островами Японии: «Фуку-ва ути они-ва сото!» – «Счастье в дом! Черти – вон!» Выкрикивая эти заклинания, старейшие в семье сакраментально посыпают подпеченными бобами, как бы отгоняя весь сонм несчастий, все домашние невзгоды. И под каждой японской кровлей торжествует веселье, фестивальная радость дня.

Дьявольские силы, по народному поверью, являют собой источник болезней, всякого неблагополучия. С кознями зловещих духов связывается возникновение землетрясений, пожаров, тайфунов. И когда посыпают подпеченными бобами, благостными зернами, злобные духи незримо исчезают из тайных мест своего укрытия. А для пущей убедительности в храмах, во время обряда, выпускают ряженых в дьявольском обличье, в масках, в устрашающих тигровых шкурах. Считается, что дьяволы – чудища, пришедшие на землю с других планет, расположенных где-то между севером и востоком или в направлении между «Волом» и «Тигром». Литературные источники свидетельствуют, что этот обычай возник в 706 году, когда в Японии свирепствовала смертоносная эпидемия, и впервые отмечен в Нара, древней столице страны. Иногда вместе с подпеченными бобами рассыпают золотые монеты («кобан»), чеканки периода Эдо (ныне Токио). И бобы рассыпаются не только для того, чтобы отогнать дьявольские наваждения, но и для поглощения злаков людьми. Каждый должен съесть столько бобов, сколько ему лет, и еще один дополнительный, предназначенный для грядущего года. Поглощение бобов «обещает принести здоровье и удачу в жизни». В старину верили также, что в день Сэцубун гейши, если они носят прическу «марумагэ», которая считается признаком замужней женщины, могут встретить в наступающем году желанных супругов…